КГБ в Англии - Олег Царев

У Дейча, как известно, было поручение Центра, которое он должен был выполнить в Париже, — связать резидента НКВД в Испании Александра Орлова (ШВЕД) с выехавшим для работы во франкистском лагере Кимом Филби («Роковые иллюзии». М., 1995). Эта задача была решена, как следует из приводимого ниже документа, через Гая Берджеса. Чтобы сообщить об организованной им встрече Орлова с Берджесом, Дейч воспользовался разработанным им же самим способом связи с Центром путем отправки открытых писем на условный адрес в Москве.

Летом и осенью 1937 года имели место весьма неприятные события — измена Порецкого и Кривицкого, — что сделало невозможным возвращение Дейча в Англию. Дейч был известен, по крайней мере, одному из них — Вальтеру Кривицкому (ГРОЛЛЬ). Это следует из письма, отправленного Дейчем из Парижа в Центр 23.10.37:

«Тов. ДУЧЕ (Сергей Шпигельглас. — О.Ц.) сказал мне, что я должен написать все, что знаю о ГРОЛЛЕ. ГРОЛЛЬ познакомился с моей женой еще до того, как я сам познакомился с ним. Когда я находился в июне 1936 года в Париже, МАНН познакомил меня с ним. Он попросил у меня адрес для прикрытия в Париже, а также дал поручение найти австрийскую девушку-коммунистку, которая могла бы помогать ему в работе. Я познакомил его с ЛЮКСИ и ее мужем. Потом он позвонил мне в отель, вероятно, мой номер телефона он узнал от МАННА. ГРОЛЛЬ был отчасти посвящен в наши Лондонские дела: он знал, что мы работаем с молодыми людьми, и знал о человеке в FO».

Дейч лишь ненадолго вернулся в Лондон, чтобы законсервировать агентурную сеть. Примечательным является его письмо Шпигельгласу, направленное уже из Москвы. Оно проливает свет на его отношение к агентурной работе и раскрывает некоторые секреты ее успеха. Дейч писал в феврале 1938 года:

«Дорогой тов. Шпигельглас!

Когда я в начале ноября поехал в Лондон, я получил от Вас приказ законсервировать всех агентов на 3 месяца. Я выдал всем жалованье до 1 февраля и договорился с ними, что к этому времени с ними кто-нибудь свяжется. Теперь уже конец февраля, а, насколько мне известно, встречались только с ПФАЙЛЕМ и ДЖОНОМ. По различным причинам я считаю очень важным возобновить если не личный, то письменный контакт с нашими товарищами. Все они — молодые и особого опыта в нашей работе не имеют. Для них общение со старшими товарищами очень важно, оно вселяет в них надежду и уверенность. Многие из них рассчитывают получить от нас деньги, так как они необходимы им на жизнь. В интересах нашей дальнейшей работы я сказал им, что уезжаю в Испанию, которая представляет для нас более важное поле битвы, чем Англия. Не получая от нас никаких известий они должны испытывать разочарование. Все они работают из-за убеждений и с энтузиазмом, и у них может возникнуть мысль, что они больше не нужны. Я не хочу поднимать паники, но в интересах дальнейшей работы нам следует избегать действий, которые могут вызвать у них разочарование или поколебать веру в нашу надежность и пунктуальность. Именно в связи с последними событиями (ГОТ) необходимо а) показать им, что никак не отражается на их положении, это не имеет к нам никакого отношения;

б) что мы все на месте и продолжаем работу, которая является для всех них смыслом их жизни…

…Я хотел бы еще раз отметить особый состав нашего аппарата. Все они верят нам. Они уверены, что мы всегда на месте, всегда везде, что мы ничего не боимся, никогда не бросили никого на произвол судьбы, что мы прежде всего аккуратны, точны надежны. И успех нашей работы отчасти основывался до сего времени на том, что мы никогда их не разочаровывали. И именно теперь очень важно в психологическом отношении послать им о себе весточку, даже в том случае, если мы и не начнем с ними тотчас же работать. СТЕФАН».

Сам Дейч также находился во временном бездействии, хотя руководство разведки неоднократно пыталось направить его на зарубежную работу. Первая такая попытка была предпринята еще в декабре 1937 года, то есть сразу же по возвращении Дейча в Москву, когда Слуцкий подал Ежову рапорт о направлении его в качестве нелегального резидента в США.

Второй рапорт аналогичного содержания был направлен 15 марта 1938 года заместителем начальника 7-го отдела ГУГБ НКВД Шпигельгласом заместителю наркома внутренних дел комкору Фриновскому.

Рассчитывать, однако, на положительное решение вопроса о направлении Дейча за рубеж в это тяжелое время было бесполезно. Шел настоящий разгром разведки. Главные действующие лица менялись с той быстротой, с какой их арестовывали. 11 октября 1938 года уже новый начальник разведки Пассов направил заместителю наркома внудел Берии рапорт совершенно иного содержания:

«В конце 1937 года в Советский Союз был отозван крупный вербовщик нелегального аппарата внештатный работник тов. Ланг Стефан Георгиевич. Его отзыв был вызван предательстовм РАЙМОНДА, которому было известно о месте его работы. 11 месяцев он сидит без дела на нашем содержании.

Учитывая, что вопрос о его использовании на работе за границей сейчас решен быть не может, прошу Вашего согласия устроить тов. Ланга на работу вне наших органов».

Вполне возможно, что милостивая по тем временам резолюция Берий спасла Дейча от расправы. Опасность, однако, полностью не развеялась, и в этом отношении показателен еще один рапорт, теперь уже на имя Деканозова, случайного человека в разведке, ставшего на короткое время у руля ее тонущего корабля. 19 декабря 1938 года скромный помощник начальника 5-го отделения Сенькин подал начальнику 5-го отдела ГУГБ комиссару госбезопасности 3-го ранга Деканозову (для сравнения: раньше судьбой Дейча занимались Слуцкий и Шпигельглас, Пассов) рапорт об оплате занятий Дейча русским языком. Деканозов наложил резолюцию от 29.12.38:

«Тов. Сенькин! Не занимайтесь чепухой. СТЕФАНА надо как следует проверить, а не учить языкам».

Эта резолюция Деканозова отметила, пожалуй, самую низкую точку, до которой дошла линия судьбы Дейча. В 1939 году разведка начала выходить из состояния комы. Оживился интерес к Дейчу. В марте 1939 года к нему был направлен лейтенант госбезопасности Каждан с просьбой подготовить ряд материалов по Англии, начиная со справок об общественном устройстве этой страны и кончая характеристиками на источников бывшей нелегальной резидентуры в Лондоне. Тогда-то и появились знаменитые психологические портреты Филби, Маклейна, Берджеса и их товарищей, составленные Дейчем.

Почувствовав позитивные изменения в отношении к себе, а также в связи с началом войны в Европе, Дейч 9 сентября 1939 года направил новому начальнику разведки Павлу Фитину рапорт, в котором указывал, что 21 месяц сидит без работы, и просил о личной встрече. Можно предположить, что результатом его обращения стал новый рапорт Фитина на имя Берия от 31.12.40 о направлении Дейча резидентом, а Крешина его помощником на нелегальную работу в США. Этой небольшой резидентуре ставились задачи возобновления связи с источниками 19-м, НАЙГЕЛЬ и МОРРИС, новых вербовок на оборонных предприятиях и в министерствах, вербовок агентов для переброски в Европу. Для вывода Дейча и Крешина в США предполагалось использовать массовое переселение евреев из Прибалтики. Но и на этой идее был поставлен крест, о чем свидетельствует пометка на рапорте: «В жизнь проведено не было».

В Америку Дейч был направлен только лишь в 1941 году. Грузовое судно «Каяк», на котором он плыл южным маршрутом через Индийский океан, с началом войны на Дальнем Востоке застряло в Бомбее. Оттуда Дейч перебрался в Тегеран и вернулся в Москву только 1 апреля 1942 года. Вторая попытка вывести его в США окончилась трагически — 7 ноября 1942 года пароход «Донбасс» был торпедирован немецкой подводной лодкой в Атлантике, Дейч был смертельно ранен и погиб, героически спасая других («Роковые иллюзии». М., 1995).

Весьма любопытно, что решение использовать Дейча вновь на оперативной работе в качестве нелегала было принято Центром уже после того, как Энтони Блант сообщил Горскому в марте 1941 года содержание собранного МИ-5 досье на Дейча. Из сообщения Бланта следовало, что:

— МИ-5 была уверена, что Дейч — агент советской разведки;

— в досье имелись установочные данные на Дейча и выписка с датами пересечения им границы Англии;

— в досье не содержалось каких-либо данных о связях Дейча;

— поскольку при въезде за Дейча поручился его дядя, то МИ-5 взяла в разработку не только дядю, но и его ближайшее окружение по подозрению в их причастности к советской или немецкой разведке.

Хотя из сообщения Бланта не ясно, когда МИ-5 плотно занялась родственником Дейча — сразу по его прибытии в Англию или после допроса Кривицкого, когда Дейч уже покинул негостеприимный ОСТРОВ, можно с уверенностью предположить, что сомнения английской контрразведки в отношении его были развеяны показаниями предателя.