Дон Кавелли и Рука Бога - Дэвид Конти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если вы все знали, то почему пришли на встречу?
— Потому что это отвечало моим намерениям. Вы не догадывались, что я раскрыл вашу бесчестную игру, и я мог использовать вас, чтобы снова получить доступ к святому отцу. Из этой затеи ничего не вышло, но так даже лучше. Это позволило мне усовершенствовать мой план. Теперь-то я понимаю, что мой первоначальный замысел был слишком идеалистичным. Напрасно я делал ставку на сотрудничество с церковью. Это было наивно, — он горько рассмеялся. — Это как с коммунизмом. В сущности, ведь потрясающая идея, если бы люди не были такими, какие они есть, — ленивыми и эгоистичными животными. Сейчас я убедился, что большие планы не могут быть реализованы группой. Как же красиво сказано: сильные сильнее всего в одиночку. Великие идеи требуют способности мыслить в исторических рамках, и лишь одиночка не позволит близорукой мягкосердечности испортить свой замысел. Но благие последствия этого замысла коснутся множества людей.
— Могу вас заверить, что святой отец никогда не поддерживал ваши планы и не желает такой судьбы своей пастве.
Монтекьеса выглядел удивленным, но лишь на одно мгновение.
— Хорошо, это только делает все еще более ясным. Святой отец на самом деле в ответе за все, что говорит. Он не следует духу времени, он сам — дух времени. Так что получается, что один за все в ответе и мне больше не нужно быть осмотрительным. Как сказал падре Хосемария Эскрива: то, что не ведет тебя к Богу, является препятствием, отринь его и отбрось далеко от себя!
Звук открывшейся двери отозвался от стен прямо-таки оглушительным эхом.
Все трое повернулись в сторону входа. Кто-то вошел в собор Святого Петра, дверь за высокой фигурой захлопнулась, и она стала медленно приближаться.
XXXVIII
Монтекьесе потребовалось довольно много времени, прежде чем он понял, кто стоит перед ним; когда это произошло, голова его опустилась. Кавелли почувствовал, как все тело охватывает ледяной холод. Настал час истины. Может, звонок, на который он тогда ответил в Ватиканских садах, и был долгожданным знаком небес? Свидетельством того, что его собственные попытки остановить Монтекьесу потерпели неудачу? Именно так ему показалось, когда он так неожиданно услышал в телефонной трубке голос сестры Каллисты. Наставница Монтекьесы пребывала в смятении и отчаянье. Некая женщина, состоящая в «Опус Деи», открыла ей ужасные вещи, связанные с ее духовным чадом.
Сестра Каллиста не хотела называть ее имя, но Кавелли и сам догадался, что это — Консуэла, хозяйка дома на Повелье. Несмотря на то что она не так много знала, даже этих фактов оказалось достаточно, чтобы не на шутку обеспокоить сестру Каллисту. Она попыталась дозвониться до святого отца, но на ее звонки монсеньору Лонги никто не отвечал. Тогда она подумала о монсеньоре Кавелли, посланнике Ватикана, с которым Монтекьеса встречался три дня назад в штаб-квартире «Опус Деи», и он стал ее последней надеждой. Когда Кавелли услышал ее голос в телефонной трубке, он тут же вспомнил, с какой нежностью и почтением этот прожженный циник отзывался о сестре Каллисте. И так уж вышло, что и она стала для Кавелли последней надеждой. Монтекьеса не послушает церковь, пренебрежет авторитетом святого отца, но, возможно, он все же услышит тихий голос женщины, которая привела его в «Опус Деи». К тому же она была близким доверенным лицом Хосемарии Эскривы, обожаемого наставника Монтекьесы. В его глазах это должно наделять сестру Каллисту особой святостью, едва ли не нимбом. Но будет ли этого достаточно, чтобы отговорить его?
Кавелли с тревогой посмотрел на Монтекьесу, чье лицо выглядело совершенно непроницаемым. Сестра Каллиста медленно прошла от двери к алтарю и остановилась рядом с Монтекьесой. Она стояла прямо, неподвижно, глядя на него с немым укором. Несмотря на преклонный возраст, она излучала огромную силу. Ее глаза сияли, как два ярких огонька, а голос прозвучал ясно и спокойно.
— Это правда, Анджело?
Прежде чем ответить, Монтекьеса провел кончиком языка по верхней губе:
— Да. Всё! Благословите меня, сестра Каллиста.
С безграничным изумлением Кавелли увидел, как Монтекьеса встал перед ней на колени и склонил голову. Мариано метнул в их сторону недовольный взгляд, но не пошевелился. Тишина в соборе стояла такая, что казалась физически ощутимой. Сестра Каллиста закрыла глаза, лицо ее выражало такое страдание, что напомнило Кавелли лики святых мучениц. Затем она начала говорить, подчеркивая каждое слово:
— Ты называешь себя христианином. Я вижу, как ты целуешь святой образ, как шепчешь молитвы, как волнуешься о врагах церкви и как часто подходишь к причастию. Но я не вижу, чтобы ты приносил жертву, не вижу, чтобы ты помогал нуждающимся. Речь даже не идет о Христовой церкви. Я не вижу, чтобы ты терпел слабости брата твоего, чтобы отказывался от своей гордости ради общего блага. Я на тебя смотрю, но… я тебя не вижу. И ты будешь утверждать, что являешься христианином? Какое жалкое представление ты имеешь о Христе?!
Монтекьеса побледнел и поднялся с пола. Его лицо исказилось от гнева и возмущения, казалось, он искал и никак не мог найти ответные слова.
— Как вы смеете, сестра? Использовать слова Падре? Против меня? Это чудовищно…
— Боюсь, что ты сильно разочаровал бы Падре, Анджело.
— Замолчите! — заревел Монтекьеса, да так, что голос его эхом разнесся по всему собору.
Казалось, это напугало его самого, потому что он мгновенно понизил голос и продолжил несравнимо тише:
— Послушание должно быть молчаливым.
Сестра Каллиста и вправду замолчала, но при этом застыла, как статуя, выражающая немое презрение. Монтекьеса не нашел в себе сил, чтобы посмотреть ей в глаза, и уставился в пол.
— Мы не станем колебаться. — Видимо, он сказал это самому себе.
Когда он снова поднял голову, всякое беспокойство исчезло с его лица.
— Вы могли выбрать
