Паровоз из Гонконга - Валерий Алексеев

— А, это ты, — сказала она с безразличной усмешечкой, впившейся в его сердце, как кривой осколок тонкого, почти невидимого лабораторного стекла. — Гуляешь?

Взяла мяч, умудрившись при этом не коснуться руки Андрея даже кончиками пальцев, повернулась и, выставив вперед плечо, стала бочком вдвигаться в полураскрытую калитку.

Сделалось тихо и пусто вокруг, даже свет померк, Андрей почувствовал себя стоящим на дне глубокого замшелого колодца, и все вокруг него, как в заброшенном колодце, пахло сыростью и чернилами.

Но тут Кареглазка, словно зацепившись платьем за проволоку, приостановилась, помедлила в неловкой позе и, извернувшись, вновь оказалась лицом к лицу с Андреем.

«Как мы ее… выдернули!» — машинально подумал Андрей.

Какие еще нужны доказательства? Достаточно было ему подумать: «Не уйдешь» — и Кареглазка затрепыхалась на крючке его взгляда. Он был уверен, что мысленно произнес «Не уйдешь», и разубедить его было некому.

— Ты здесь один? — упираясь ракеткой в землю, как фехтовальщица рапирой, спросила она.

Андрей покосился на сестренку, которая умильно (чем очень напоминала сейчас маму Люду) глядела снизу вверх на ослепительную повелительницу мохнатых мячей, потом зачем-то обернулся и, чувствуя себя дураком, пожал плечами.

— Да нет, ты меня не понял, — сердито сказала Кареглазка. — Экая бестолочь. Я имела в виду: ты должен отвести ее домой или можешь на кого-нибудь здесь оставить?

«Отвести ее домой» было произнесено так выразительно, что Андрей догадался: перепачканная зеленкой Анастасия Женечку раздражает. Кареглазке было неприятно даже то, что эта маленькая девочка, запрокинув разукрашенное лицо, просто на нее смотрит.

— Мы с мамой, — глядя в сторону, буркнул Андрей.

Ему уже и самому хотелось избавиться от некрасивой сестренки, и он, устыдившись этого желания, злился на Кареглазку и на себя. Выдумка не только жила своей жизнью, но и навязывала ему поведение.

— Видишь ли, — усмехаясь, сказала Женечка, — я в интересном положении. Папончик обещал забрать меня в десять, но вот уже двенадцатый час, все мои партнеры разъехались, а я, как мазохистка, одна на корте играю сама с собой.

Уставившись на ее ноги в белой обуви и голубых носках, Андрей молчал. Ему пришла в голову нелепая мысль, что его приглашают сделаться… как это у них называется? спарринг-партнером. Ну, это уж дудки. Андрей никогда не брался при людях за то, чего не умел: даже на велосипеде он учился кататься вечерами по дну оврага, где его никто не мог увидеть. А теннисных кортов в Щербатове вообще не было… то есть, может, они и были — на закрытых базах отдыха по ту сторону озера.

— Во-первых, мне не разрешают ходить одной по городу, — продолжала Кареглазка с небрежностью в голосе, позволявшей судить, что это обстоятельство ей нравится, — а во-вторых, я не взяла с собой ничего переодеться. В такой спецодежде…

Она переступила с ноги на ногу и коротко, очень по-взрослому, даже бесстыдно произнесла:

— Ха-ха.

Андрей невольно взглянул на ее загорелые крепкие бедра, на левом был круглый темный синяк, и это повергло его в смятение. А Женечка очень понимающе и даже сочувственно переждала этот приступ конфуза и непререкаемым тоном сказала:

— В общем, так. Отведи ребенка к маме и возвращайся, проводишь меня домой. Понял? Жду. И поскорее, пожалуйста, мне тут надоело.

19

Мама Люда была очень взволнована таким поворотом дел. Отложив в сторону вязанье, она попросила Андрея повторить все сначала и выслушала его так внимательно, как будто он зачитывал заявление ТАСС.

— Ну, что ж, сынок, — сказала она неуместно торжественным тоном, и носик ее покраснел от подступающих слез, — ты уже взрослый мальчик, иди. Нельзя бросать девушку в таком виде. Это, как говорится, святая мужская обязанность.

Она помолчала и совсем уже некстати прибавила:

— Ведите себя прилично.

…Кареглазка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, стояла у зеленой калитки, на ремне у нее через плечо висела желтая сумка с ракеткой. Приближаясь, Андрей чувствовал, что она внимательно и оценивающе, в точности как мама Люда минуту назад, оглядывает его одежду. По-видимому, отметка была выставлена удовлетворительная, потому что, когда он подошел, Женечка капризно и в то же время по-свойски сказала:

— У, как долго.

Этой репликой, словно касанием руки, Кареглазка сняла с него напряжение. Сделала она это, скорее всего, бессознательно, так ей было проще самой.

Они протиснулись сквозь приржавевшую к косяку калитку, прошли вдоль кортов (одну из площадок протирал широкой шваброй седой служитель, он прекратил свою работу и отвесил Кареглазке низкий поклон, она небрежно помахала ему рукой), пересекли лужайку с живописно расставленными столиками и пестрыми зонтами, был там еще голубой бассейн, словом — все как на рекламной картинке, призывающей жить просто так.

Вышли на людную улицу, ведущую в Верхний город. Кареглазка шагала легко, словно золотоногая лань, не глядя на Андрея и не говоря ему ни единого слова. Голубую вязаную ленту, которая ее очень красила, она сняла и надела синюю залихватскую кепку с крупными белыми буквами «Джей-Би», означавшими то ли «Джейн Букреева», то ли «Джеймс Бонд». Для прогулок по городу платьишко ее было и в самом деле коротковато, из-под него выглядывали трусики. Завсегдатаи кофеен как по команде опускали свои газеты на столики, провожали Кареглазку восхищенными взглядами, качали головами и цокали языком, следом бежали мальчишки, для них это было бесплатное развлечение, живой ролик из фильма, и они старались выжать из ситуации все, что только возможно.

— Кисс ми, пусси! — крикнул один, самый дерзкий, забегая вперед и заглядывая Кареглазке в лицо.

Заслоняя свою спутницу, Андрей плечом вперед пошел на обидчика. Кареглазка испуганно схватила телохранителя за рукав.

— Только без драки, — быстро проговорила она. — В жандармерию захотел? Мимо, бряцая амуницией, проходил военный патруль: три темнокожих тиранозавра, побрякивающих пластинами панцирей, глаза их свирепо блестели из-за надвинутых касок. По многозначительным взглядам, которыми обменялись солдаты, можно было догадаться, что, если бы представился случай задержать Кареглазку, они бы не заставили себя просить.

— Сумку, между прочим, и ты бы мог понести, — мило улыбаясь патрульным, сказала Кареглазка. — Тоже мне, кавалер из Моршанска.

Андрей взял у нее сумку, повесил себе на плечо.

— Я не из Моршанска, а из Щербатова, — ответил он.

— Это одно и то же, — сказала Кареглазка.

Андрей не стал с нею спорить: он видел, что Женечка трусит, и понимал, что у нее есть основание остерегаться военных патрулей. По местным понятиям она была зрелая девица, и как ребенка ее здесь никто не воспринимал. А как солдаты, когда им никто не мешает, поступают с девицами, Андрею было известно. Кареглазке, видимо, тоже.

Чтобы отвязаться от мальчишек, выжидавших в отдалении, пока пройдет патруль, они перебежали на другую сторону улицы, свернули в переулок, потом еще раз свернули. Здесь было глухо и пустынно, сплошные ограды особняков, совершенное безлюдье, у тротуара стояли легковые машины, и на запыленные тусклые крыши их, глухо тюкая черенками, падали желтые фикусовые листья.

— Ну, ситуация! — облегченно смеясь, проговорила Кареглазка. Совершенный тащ.

— Что значит «тащ»? — спросил Андрей.

— «Тащ» — значит «отпад», — объяснила Кареглазка.

Вдруг она умолкла, шагая, и Андрей почувствовал, как на щеке его играет золотистый отблеск ее пытливого взгляда.

— Слушай, — сказала Кареглазка, с легкостью заводя разговор на единственную тему, которая у них могла быть названа общей, — Элинка что, тебя подтягивает?

— В каком это смысле? — удивился Андрей.

— А зачем ты в школу ходишь?

— Стенгазеты рисую, стенды в порядок привожу.

— С какой стати?

— А делать все равно нечего. Кареглазка помолчала.

— То-то я и гляжу, — проговорила она, — вид у тебя не дебильный, значит, что-то здесь не так…

— А в чем, собственно, дело? — Андрей остановился. — Выражайся ясней.

Кареглазка, вскинув голову, весело глядела на него из-под лихого козырька.

— Значит, ты не отстающий? — спросила она.

Школьными успехами в Щербатове хвастаться было не принято, и Андрей лишь пожал плечами. Это произвело на Женечку должное впечатление.

— Понятненько, — сказала она. — Благодарность посольства выколачиваешь. Ну-ну. Рисуй дальше. Только знай, хороший мой, что не те времена, на наглядности теперь далеко не уедешь. Естественный отбор.

— Если естественный — тогда за меня можешь не волноваться, — ответил Андрей.

— Я? За тебя? Волноваться? — Кареглазка засмеялась. — Да кто ты вообще такой?