Расстояние - Георгий Константинович Левченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А бывает, если не поспешишь, то упустишь свой шанс.
– Нет, не бывает, – задумчиво произнёс Геннадий Аркадьевич. Потом помолчал и повторил ещё раз, – нет, не бывает. Если тебе подвернулся действительно твой шанс, то он от тебя никуда не уйдёт.
– Вот этого я совершенно не понимаю, – возразил Аркадий. – Что значит «твой» шанс? Шанс безличен и безразличен, если ты меня понимаешь. Он потому и появляется, что возникли предпосылки чему-то не твоему стать твоим. Чувствуешь разницу? «Не твоему». По сути, ты не при чём, так сложились обстоятельства, ты на них не работал, их не созидал, пришёл на всё готовенькое, и осталось лишь протянуть руку. Другой тоже может протянуть руку, и тогда твой шанс станет его шансом.
– Но руку протягиваешь именно ты и потом с этим живёшь. Ты чуть дальше посмотри. Не стану говорить о родных, это щепетильная тема, могу привести в пример своего студенческого дружка, хотя, может быть, и не стоило разжёвывать такие мелочи. У нас был весьма неплохой курс, даровитый, с некоторыми я и сейчас дела делаю, и преподаватели хоть на словах превозносили прелести плановой экономики, на деле учили вполне рыночным понятиям. Имелся среди них довольно видный экономист, печатался хорошо и помногу, читал лекции – просто заслушаешься, только вот свои монографии слишком навязчиво рекламировал, – но это так, между делом. Этот преподаватель работал консультантом в госплане, соответственно, связи, возможности и прочее. Поэтому, когда он объявил набор на практику по своему месту службы, многие ринулись к нему, а квота была всего пять человек. Чем не шанс?
– Пока ты только подтверждаешь мои слова. Впрочем, я понимаю, что хватанул лишнего. Конечно, всё не так однозначно.
– Никогда не давай заднего хода, всегда стой на своём, любую ситуацию можно так вывернуть, что если и не на положительный, то хотя бы на нулевой результат выйдешь.
– Ты сам себя немного опровергнул.
– Истина всегда где-то посередине, – задумчиво сказал отец, отирая платком пот с плешивого лба, он слегка запыхался от непривычно долгой ходьбы. Аркадий на его глупость тактично промолчал. – Но сейчас не о том. Я тогда к нему не напрашивался, отец для практики нашёл мне другое хорошее место, а вот многие из моих друзей попытали счастье: сначала он их заставил написать реферат, потом избранные сдавали ещё какой-то новомодный в то время тест. Отобрались в конце концов эти пять человек и среди них мой близкий товарищ тех лет. Я тогда так и не понял, для чего ему это нужно, поскольку родители у него были пошибче, чем у любого другого на нашем курсе: отец чуть ли не из политбюро, а мать – заместитель министра какой-то там промышленности. Как ты думаешь, это был его шанс, или он занял чьё-то место, того, кому практика нужнее?
– Определённо второе. Я понял к чему ты клонишь, сейчас выяснится, что практика ему пользы не принесла, а после 1991 года жизнь пошла под откос.
– Не выяснится. Он был (и есть) башковитым парнем, мог везде пролезть даже без помощи родителей. Как потом мне признался, он для того ввязался в неоднозначную эпопею с отбором, чтобы показать, на что способен на самом деле, а не ходить всю жизнь в папенькиных, маменькиных сынках. Его шанс заключался в возможности проявить себя, а не в том, чтобы пробить дорогу в жизни. Сейчас это, конечно, кажется патетической глупостью, но тогда… – Геннадий Аркадьевич совсем запыхался.
– Давай присядем, – предложила Оксана.
– Давай. Аркаш, ты иди. Если Света уже подошла, подождите нас, мы скоро.
– Странного ты юношу воспитал, Геннадий Аркадьевич, – спокойно констатировала Оксана, оставшись с мужем наедине.
– И не говори. Я уже жалею, что его разговорил. Анькина порода, хотя и от моего отца многое досталось.
– Как он с такой безоглядной открытостью будет жить среди людей?
– Это ничего, это возрастное, и мы ему как-никак не посторонние, почему он должен с нами таиться? Кроме того, сдаётся мне, что открытость совсем не безоглядная, я бы даже сказал ненастоящая. Аркадий хочет быть с нами, хочет обсуждать что-нибудь важное и интересное, вот и старается, а самому, по большому счёту, плевать на наше мнение, ему нужно выговориться самому. Наверное, парень несколько одичал заграницей без общения на русском языке, а, может, приобрёл то, чего у нас нет. Кто знает… Если ты не видишь, я тебе подскажу: с его стороны это поступок – непринуждённо прогуливаться с семьёй.
– Я имею в виду его оторванность от действительности. Не хочется произносить слова «не от мира сего», но… – Оксана многозначительно замолчала, а Геннадий Аркадьевич немного поёжился от глупости своей жены.
– И слава богу, дорогая, слава богу, что хотя бы отчасти не от мира сего. Для меня послать его по собственному желанию в лучшую бизнес-школу стало бы неподдельной пыткой, тем более в свете всего произошедшего.
– Не понимаю, почему так?
– Сама не хуже меня знаешь, откуда мой отец выбился в люди. Помню своё первое смущение и разочарование в 15 лет, когда он в разговоре между делом назвал свою работу ремеслом. Я ведь им страшно гордился, и тут такое… ремесло… Хвастаться было не перед кем, вокруг много заряженных-наряженных, но после того признания я стал чувствовать себя ущербным, за что жутко на него обиделся… ремесло… Сейчас я начинаю понимать отца.
– Ну что, встаём?
– Нет, давай ещё чуть-чуть посидим. Вот ведь гадство.
Родственные узы
Между тем Аркадий спокойно дошёл до места встречи, не обнаружив там сестры, встал неподалёку так, чтобы его было видно со всех сторон, сильно выделяясь на фоне гуляющих людей, по преимуществу туристов, и начал откровенно скучать. «Зато я честно стараюсь. Пусть не всё получается, пусть мы болтаем о разной чепухе, но я стараюсь. И зачем загружать себе мозги в тихий воскресный вечер? Пардон, предвечерье». Он не заметил, что самолично набрёл на те мелочи, о которых шёл разговор, а если бы заметил, то вряд ли признал их мелочами, и точно не допустил мысли, что отец и Оксана обсуждают их только для поддержания беседы.
«В конце концов у каждого свои особенности, и в этом нет ничего сверхъестественного, однако мне надо сблизиться с родными, наверняка всё
