Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвратительно шли работы на БАМе (Алиев курировал не только медицину), туннели строились медленно, очень тяжело, их заливало водой. Люди погибали. Каждый день. От Алиева скрывали правду, но, прилетев в Тынду, он первым делом пошел на кладбище, пересчитал все свежие могилы…
Алиев работал за двоих, за себя и за премьер-министра, за Тихонова, но работа, радость от результатов, не могли сломать его одиночество; с одиночеством он не справлялся.
Алиев ненавидел старость! Он ценил Малый театр, восхищался работой Хейфеца в «Перед заходом солнца», Михаила Царева в роли Клаузена, но величие старости, мудрости (Царев излучал величие) это театр, это все-таки театр! Старость есть прелюдия к смерти, но старость можно отодвинуть, отогнать… — впрочем, Гейдар Алиевич не любил и себя молодого!..
Его тяготили воспоминания о Нахичевани. Память о своем отце, совершенно непонятном для него человеке (они всегда жили вместе, бок о бок, но что это меняло?). Работа в архиве НКВД, он начал с НКВД, там были хорошие пайки… все это, эгоизм молодости (Алиев с ранних лет смотрел на себя с достоинством, иногда — с восхищением) и голод, жуткий голод ледяных нахичеванских зим… — нет, Нахичевань никогда не грела его душу, он сроду не называл себя «нахичеванцем», никогда!
Позже, в Баку, Алиев сделал все, чтобы получить образование, чтобы его жизнь здесь началась как бы заново, чтобы этот город — Баку — стал бы его городом.
На всю жизнь!
Цель — победить бедность. Перевезти в столицу маму. Если получится — перевезти сюда всех братьев и сестер, их у Алиева семеро!
Он мечтал быть архитектором. Сохранились его наброски, в них виден молодой график, искренне увлеченный колоритом своей страны.
Рано утром устроиться с мольбертом в старом городе, изобразить Девичью башню (его мечта о любви) — пыльный, но чистый, очень добрый, на самом деле, невероятно яркий город — Баку!
Чистый, наивный парень из провинции, с самых границ, — Гейдар Алиев, будущий Президент…
Смерть Зарифы-ханум заставила Гейдара Алиевича еще и еще раз вспомнить все, что она говорила ему о Горбачеве…
У Зарифы-ханум был дар видеть людей насквозь.
Вдруг — инфаркт. Гейдар Алиевич выжил, хотя Чазов, руководитель «кремлевки», был уверен, что это — конец.
Он только-только пришел в себя после наркоза, а Чазов уже стоял перед его кроватью с белым листом бумаги и ручкой.
— Это что? — не понял Алиев. — Что принес?
— Прошение об отставке, надо подписать… — главный кремлевский врач говорил с Гейдаром Алиевичем как с ребенком, — ваше прошение! Состояние у вас, Гейдар Алиевич, неважнецкое, пора бы и отдохнуть, наконец… хорошенько…
Сердечная мышца ослабла, почти не работает, вот он, БАМ, Гейдар Алиевич, вот они перегрузки… это, короче, уже не мышца… так, оттонка…
Алиев мгновенно пришел в себя.
— Слушай, ты меня лечи…
— Надо заявленьице подписать, Гейдар Алиевич! Вы можете умереть…
Глаза у Чазова были как два ножа.
— А я, Евгений, хочу умереть за рабочим столом!
— Гейдар Алиевич, послушайте: я как врач и как коммунист…
— Вот и лечи меня, если ты… у нас… не только коммунист… Я помру — ты что, рыдать будешь… на моей могиле?..
Чазов замер.
— Я вынужден…
— Уходи, Евгений Иванович. Немедленно уходи. Спасибо за спасенную жизнь!
Такой же диалог (по смыслу) был (в свое время) у Чазова с Косыгиным.
В палате. Сразу после инфаркта.
Через несколько дней Алексей Николаевич все-таки подписал заявление об отставке.
Оставшись без работы — умер. Спустя две недели.
Алиев понимал: Михаил Сергеевич («ты, Гейдар, не помер, значит, пеняй на себя!..») от него не отстанет.
Зарифа-ханум предупреждала: ублюдок. Мужчина, который никогда не был мужчиной, всех боится, как Сталин, поэтому уничтожает всех, кто сильнее, чем он… — а Гейдар Алиевич, наивный, все время улыбался, звал Зарифу-ханум «антисоветчицей»…
Уйти пришлось. Тихо и незаметно. Дисциплина чертова! Все, как хотел Горбачев, — по состоянию здоровья. Инфаркт. Просьба о пенсии.
Через два месяца случился Нагорный Карабах.
Кто организовал этот дикий праздник на стадионе в Сумгаите, когда отрезанная голова армянского мальчика стала футбольным мячом?
Какова истинная роль в карабахских событиях восточных филиалов «Бай Прокси»?
Почему Горбачев после Сумгаита, именно Сумгаита, стал панически бояться американцев?
Отставка Алиева и сразу — Карабах.
Совпадение?
Резня в Сумгаите повергла Алиева в ужас. Разумеется, его уже вывели из Политбюро, но Гейдар Алиевич все еще оставался членом ЦК.
Пропуск на Старую площадь у него был.
В 9.00 утра 3 марта 1988 года Алиев пришел к Георгию Разумовскому, секретарю Центрального Комитета КПСС. Коротко сказал помощнику, что Сумгаит — это прелюдия к распаду Советского Союза, начало конца их страны, поэтому он, Гейдар Алиев, как бывший руководитель республики, категорически требует, чтобы Разумовский его выслушал: секретариат ЦК обязан знать соображения Алиева по стабилизации («надеюсь, еще не поздно…») ситуации в Нагорном Карабахе и в соседних районах.
Помощник Разумовского, «старый коммунист», как он представился Гейдару Алиевичу (дед еле-еле стоял на ногах), был поражен такому напору… — Алиев не умел говорить громко, у него — слабые связки, но он говорил так горячо, так убежденно, что его было слышно, казалось, во всех коридорах этого ужасного здания.
Разумовский растерялся: он принял Гейдара Алиевича только после консультаций с Горбачевым, ближе к вечеру, — на десять минут.
Все это время Алиев сидел на стуле в его приемной и никто не предложил дважды Герою Социалистического Труда хотя бы чашку чая.
Разумовский сразу дал понять, что Михаил Сергеевич уверен: события в Сумгаите — дело рук Алиева.
Говорить было не о чем.
Как Гейдар Алиевич не двинул секретарю ЦК по его красно-розовой физиономии — загадка. Очень хотел, очень, — и не смог, не так был воспитан, хотя полагалось именно так, в физию…
«Главное в людях — власть над собой», — любила повторять Зарифа-ханум.
Властная, умная — но сколько в ней, в этой женщине, было тепла!..
По вечерам, когда становилось совсем грустно, Гейдар Алиевич писал Зарифе-ханум длинные-длинные письма: брал чистый лист бумаги, ручку… и разговаривал с ней как с живой.
Он писал медленно, выводил каждую букву, потом долгодолго читал (и перечитывал) написанное, стопочкой, аккуратно, складывал эти листки в красную папку с надписью «для доклада» и закрывал ее в ящике стола.
Никто об этих письмах не знал, даже Севиль и Ильхам. Проходил месяц, Гейдар Алиевич рвал листки и сжигал их в пепельнице. Он говорил себе, что Зарифа-ханум знает о том, что он думает, что он пишет… и долго-долго смотрел на огонь, уничтожавший его тайны…
Когда они жили вместе, Гейдар Алиевич как-то не задумывался (не было времени), счастлив он или нет.
Теперь было ясно: счастье Зарифа-ханум унесла с собой.
Он вовремя отправил Севу в Лондон, под защиту Скотленд-Ярда. С Севиль Алиевой было намного проще расправиться, чем с ним, с Президентом страны, а расправиться с ней — значит… убить и его, это факт, это знали все, и друзья, и враги. Азербайджан изменился, азербайджанцы — народ веселый, мирный, не такой обидчивый, не такой задиристый, как соседи-грузины, но что-то надломилось в эти годы в психике людей. Не выдержала психика нации всех этих реформ — издевательств, здорово сдвинулась, невозможное стало возможным!
Волнами плещется дикость: из Афганистана в Баку тоннами идут наркотики (тоннами!) и он, Алиев, ничего не может с этим сделать — пока ничего… неужели Расул Гулиев, председатель Милли меджлиса страны, лично ведет этот наркотрафик? Прямых доказательств нет. Но их, доказательств, и не будет никогда, это ясно, не тот случай, а время такое… слушайте, сейчас все что угодно может произойти… все что угодно! — Бунт районного прокурора Джавадова — лишнее доказательство. Алиев с визитом отправляется в Лондон, потом — через океан, в Соединенные Штаты, в этот момент люди Джавадова убивают Афияддина Джалилова, заместителя председателя Милли меджлиса, и хотя Афияддин (вот он, первый круг) уже не был близок к Президенту, Махир Джавадов об этом просто не знал.
Все перевороты — разные. Азиатский вариант — жди удара от кого угодно; смерть Джалилова — черная метка Президенту, прямой вызов.
Алиев тут же вернулся в Баку.
И в этот момент Джавадов вместе с ОПОНом (полиция особого назначения Азербайджана) врывается в здание Генпрокуратуры, избивает прокурора страны (Али Омаров ползал перед Джавадовым, умоляя сохранить ему жизнь) и требует, чтобы Омаров немедленно выдал ордер на арест Президента республики.
Ордер на арест — это ордер на убийство при аресте самого Гейдара Алиевича Алиева!
