Крест на башне - Андрей Уланов

Я сидел перед ним — и с каждым произносимым словом мне все нестерпимей хотелось ударить этого нескладного человека в заляпанном краской зеленом свитере и нелепом берете. Своего родного брата. Пусть Лешка был его сыном, а мне доводился всего лишь племянником — но, боже, как он мог отпустить его!

Нет… не ударил. Просто повернулся и вышел в опускающуюся ночь.

В Москве продолжались бои… соц-нацики удерживали Кремль и часть центра, еще огрызались рабочие дружины в Химках — и где-то там, среди огня и смерти, в самой гуще войны дралась сводная рота пехотного имени генерала Юденича училища, полторы сотни мальчишек, еще не знающие толком, что значит убивать и умирать — и одним из них был Алешка!

Я почти нашел их, почти догнал, но как раз в те часы по Петроградскому шоссе влетела бригада 14-й танковой дивизии, рвавшаяся на подмогу осажденным в Кремле. В клочья разметала две баррикады вместе с защитниками — и угодила в засаду около «Орла». Засаду поспешную, импровизированную, но от этого не менее страшную. Сотня горящих танков и броневиков на несколько километров забила проспект чадными кострами. Те, кто уцелел, пытались вырваться из ада, их расстреливали в упор, из окон, закидывали бутылками с бензином и гранатами… и пройти я не смог.

Лишь к утру, когда бой затих… но было уже поздно!

Глупо… как глупо… в самый первый момент, как сказали, больше всего испугался, что тело окажется… видно, сказалось, что вдоволь нагляделся перед тем на обугленные тела танкистов и мотострелков посреди выгоревших солярных луж… а оказалось — аккуратная строчка, пулеметная навылет, с близкого расстояния… наверняка нарвался по дурости, юнец, пацан… мальчишка… и даже боли не успел почувствовать.

Он погиб на Пушкинской, упал на ступени в сотне шагов от памятника… деревья вокруг были сплошь посечены пулями и осколками, да и самого Сергеича изрядно попятнали.

На вокзале нас со смоленцами встречал молоденький прапорщик, старавшийся держать себя подчеркнуто строго и деловито и оттого выглядевший еще комичнее. Особенно же это проявилось, когда рядом с ним случайно оказался Дейнека. Прапорщики, похоже, были одногодками, но на фоне грязной полевой куртки Андрея москвич в своей новенькой английского сукна шинели казался лет на пять младше. Впрочем, так оно, наверное, и было, — за плечами у нашего прапорщика полгода войны, а она — очень суровая школа. Пешие марши по осенней грязи сквозь бесконечный дождь, обстрелы, штыковые атаки… и, глядя на хмурящегося и смешно закусывающего губу москвича, я от всей души пожелал, чтобы хоть этому мальчику не довелось взрослеть так. Вряд ли, конечно, пожелание имеет хоть малейший шанс сбыться, но все-таки… все-таки…

Боже, когда же это наконец закончится!

К нашему вящему удовольствию, командование решило не пугать добропорядочных московских обывателей видом окопных дикарей — и выделило для нашего дальнейшего перемещения целых пять грузовиков. Неслыханная щедрость… правда, в процессе загрузки выяснилось, что под выгоревшим тентом полуторатонного «Форда-Владимирского» чуть ли не половину кузова занимает какой-то загадочный цилиндрический агрегат вкупе со штабелем дров — так что вольготно разместиться все же не получится.

Назначение агрегатов выяснилось сразу же, как только машины тронулись, — это оказались отнюдь не «портативные бетономешалки», как предположил Волконский, а газогенератор, сиречь банальный дровяной двигатель. Проект его, как я припомнил, был создан еще в начале войны, но тогда решили, что связанные с переделкой в «дровоносцы» издержки будут неоправданно велики.

Заодно я, правда, вспомнил и вчерашние брянские лимузины, гордо проносившиеся мимо нас без всяких видимых признаков подобного технического кошмара. Конечно, багажник, скажем, у «Роллс-ройса» весьма вместительный, и можно предположить, что его владельцы просто не пожелали портить эстетический облик машины — но мой цинизм подсказывал куда более простой ответ.

Однако, надо отдать должное, и на дровах «Фордик-Володя» ухитрялся перемещать свое грохочущее нутро по московской булыжной мостовой достаточно резво. В узком кусочке улицы, оставшемся между плечами моих товарищей и краем тента, серые коробки домов уносились назад прежде, чем я успевал разобрать хоть пару букв на украшавших их табличках. Вдобавок наша куцая колонна несколько раз, — не иначе как с целью сбросить с «хвоста» дюжину-другую «синих» шпионов, — сворачивала с улиц, проскакивая сквозь какие-то дворы, и вновь возвращалась на улицы, двигаясь при этом чуть ли не в обратном направлении.

Через полчаса подобной езды я начал всерьез подозревать, что нас возят кругами, но тут в проеме мелькнула полускрытая маскировочными сетями громада памятника Главковерху, и ситуация с конечной точкой нашего путешествия стала более-менее ясна — Пресня.

Это подтвердилось уже через семь минут, когда наша автоколонна остановилась, выстроившись напротив безликого складообразного здания военной постройки — одного из нескольких десятков выросших на месте снесенного бомбами 7-й эскадры квартала. Именно ему, как объяснил заменивший здесь юного прапорщика штабс-капитан с рваным шрамом поперек левой щеки, и предстояло стать нашим домом на ближайшие дни, дальнейшее же «сообщат по мере необходимости». Сейчас же… сдайте-ка, господа, оружие… да-да, офицеры тоже. Не беспокойтесь, оно будет вам обязательно возвращено в целости и сохранности — но пока вам придется с ним расстаться, ибо «порядок быть должон».

Изнутри здание и в самом деле оказалось бывшим складом, переделанным — увы, как обычно на Святой Руси наскоро и небрежно, — под казарму посредством установки нар. Правда, в отличие от давешних вагонных, эти нары были сколочены куда аккуратнее и основательнее. Более того, они оказались даже выкрашенными, но при этом вздымались в четыре яруса, каковой факт побудил меня осведомиться у вышедших нам навстречу старожилов — прилагаются ли к комплектам постельного белья парашюты или же меры предосторожности ограничиваются альпинистской страховкой?

Местные обитатели — в основном, как я понял, здесь находились выздоравливающие из московских госпиталей, хотя встречались и исключения вроде оккупировавшей дальний правый угол группки юнкеров-алексеевцев, — так вот, местные обитатели, отсмеявшись, сообщили, что заявки, правда, не на парашют, а на батуты для натягивания между рядами они подавали старшему по казарме уже пять раз. И ни на одну из них ответа пока не воспоследовало. Пока же они попросту ограничиваются заселением нижних ярусов, приберегая верхние места для горнострелковой части, прибытие которой ожидается со дня на день. Этим козлотурам в привычку карабкаться без всяких вспомогательных средств и не на такую высоту — да и к падениям они поустойчивее. А если серьезно и без нецензурных выражений — да, «летают» с удручающей регулярностью… пока, слава богу, обошлось без жертв, но в сухом остатке две сломанные ноги, рука и сотрясение мозга. Правда, относительно последнего эпизода многие выражали сомнение в существовании оной субстанции в черепе пострадавшего, ибо полет он совершил не спросонья, как остальные, а среди бела дня, вообразив себя спутником Тарзана с соответствующими образу ужимками, воплями, биением в грудь и прыжками.

К счастью, восстанавливать в памяти изрядно подзабытые навыки скалолазания мне не пришлось. Для офицеров роты была выделена крохотная комнатушка на втором этаже, и штабс-капитан Овечкин любезно распространил на меня привилегию пользования сим помещением. Основное достоинство этой привилегии, как разъяснили мне те же старожилы, заключалось не столько в том, что с устланного газетами пола упасть куда-то крайне затруднительно, а в сопутствующем праве на пользование расположенными на том же втором этаже удобствами, как то: туалетом и — чудо! чудо! — душевой кабинкой. Причем в последней, по слухам, даже периодически появлялась горячая вода, — но, к сожалению, предсказать это событие не брались и самые оптимистичные последователи Кассандры и мсье Нотр-Дама.[28]

Для обитателей же первого этажа подобный список удобств исчерпывался лишь сортиром, который к тому же, как не замедлили поведать нам, был отнюдь не рассчитан своими создателями на столь большое количество страждущих посетителей. И, несмотря на постоянные усилия дежурных, часто выходил из строя с соответствующими последствиями.

Впрочем, устраивать круглосуточное дежурство с целью не упустить момент появления в ржавом кране слегка подогретой струйки не понадобилось. Дав полчаса на «освоение», нас, в смысле всех новоприбывших, выстроили внизу и «организованной толпой», как не преминул ехидно отметить Волконский, погнали «на обработку».