Серебряная ветка - Сатклифф Розмэри

— Оставьте их коннице. Оставьте их, ребята. У нас тут дел и так хватает.

Юстин пронес Куллена через весь зал к северному трибуналу и положил рядом с другими ранеными. Он увидел тетю Гонорию, спешившую ему навстречу, и девушку, похожую на белый цветок, — она по-прежнему сидела, поджав под себя ноги, возле парня с Выдрового Брода, и голова его покоилась у нее на коленях.

Базилика быстро пустела — женщины и дети уходили в разрушенный форум. Однако рев огня все усиливался, и, чтобы не допустить огонь к архивам и сокровищнице и успеть вынести городских богов, высокий человек, тот самый, что узнал Флавия, придумал передавать ведра по цепочке от колодца снаружи. Больше ничего нельзя было сделать — пламя захватило уже большую часть пространства. Юстин, забинтовав плечо Куллену, сказал лекарю, который теперь, когда битва кончилась, взял себя в руки и пришел к нему на помощь:

— Становится жарковато. Пожалуй, пора вытаскивать отсюда раненых.

Добровольцев оказалось много, и с делом быстро справились, сам же Юстин оставался внутри, пока последний раненый не был вынесен из базилики. Только тогда он двинулся к выходу. Вдруг перед ним что-то упало с галереи, откуда уже давно убрали стражу, и шлепнулось на пол у его ног. Взглянув, он увидел алую розу, которую Пандар сорвал в храмовом саду так недавно. Не долго думая, Юстин нагнулся и поднял ее — пальцы сразу окрасились кровью.

В следующее мгновение он уже карабкался, задыхаясь, по лестнице, громко выкликая имя гладиатора.

Ему послышался стон, и он бросился в узкую галерею. Западные окна за нефом пылали, и в этом ослепительном свете перемешались краски пожара и заката: последние лучи солнца врывались внутрь, превращая дым в слоистый желто-бурый туман. Решетка на ближайшем от него окне была выбита, и под ним лежал мертвый сакс — волосы разметались по залитому кровью полу, а рука все еще сжимала короткий меч; рядом с саксом, опершись на руку, лежал Пандар — он, вероятно, замешкался, когда все уходили; из рваной дыры под ребром лилась кровь, и с кровью уходила из него жизнь.

Он поднял голову и криво усмехнулся, когда подошел Юстин:

— Смотри! Пальцы опущены! Меня освистали.

Юстину было достаточно одного взгляда, чтобы понять: рана смертельна и бывшему гладиатору отсчитаны мгновения. Он ничем уже не мог помочь Пандару, он мог только остаться с ним до конца. Юстин опустился на колено и подтянул гладиатора к себе.

— Вовсе нет. Освистывают побежденных, — сказал он с горячностью и, поглядев на мертвого сакса, добавил: — Молодец! Отличный удар!

Огонь гудел уже совсем рядом, и жар становился нестерпимым. Едкий дым душил, не давая вздохнуть. Взглянув через плечо, Юстин увидел, что пол галереи охвачен пламенем и огонь уже подбирается к ним. Ниже, под окном, крыша колоннады рухнула, и туда уже не пройти, если загорится лестница… Сердце его учащенно забилось, лоб покрылся испариной, и, как он чувствовал, не только от жара. Вот уж поистине ловушка, и из нее ему не выбраться, пока жив Пандар.

Он наклонился над умирающим гладиатором, стараясь защитить его своим телом от жара и горячей золы, которая дождем сыпалась на них с горящей крыши, полой плаща он отмахивал дым. Пламя ревело, как в горниле, но сквозь рев он уловил какой-то отдаленный звук — топот лошадиных копыт.

Пандар слегка повернул голову.

— Уже темнеет, — прошептал он. — Почему такой шум?

— Люди рукоплещут тебе, — ответил Юстин. — Все, кто п-пришел посмотреть, как ты выиграешь свой величайший бой!

Подобие улыбки осветило лицо Пандара, подобие горделивой улыбки. Он выбросил вперед руку в победном гладиаторском жесте, приветствуя ликующую толпу. Но жест не получился, и он в изнеможении откинулся на колено Юстина — последняя битва была окончена.

Юстин осторожно опустил его на пол и, заметив, что все еще держит в руке алую розу, положил ее мертвому гладиатору у плеча, со смутным чувством, что Пандару подобает взять розу с собой.

Когда он поднялся, первые ряды конницы Асклепиодота как раз ворвались в разрушенный форум.

Ему послышалось, что кто-то его зовет. Он отозвался и, пошатываясь, побрел к лестнице, перед глазами все плыло. Узкая лестница уже горела, когда он торопливо стал спускаться, защищая руками лицо. Дым, пронизанный язычками пламени, рвавшимися вверх, поднимался к куполу, жар заполнял всю лестничную клетку, опаляя легкие, затрудняя дыхание, пока он, спотыкаясь на каждой ступеньке, пробирался вниз. Дойдя почти до нижней площадки, он наткнулся на Флавия, спешившего наверх искать его.

Он услыхал вздох облегчения, но так и не понял, чей это был вздох — Флавия или его собственный.

— Кто там еще остался? — прохрипел Флавий.

— Никого, кроме Пандара, но он мертв. — Юстин с хрипом вздохнул.

Они теперь стояли у подножия лестницы, пригнувшись, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, идущего вдоль пола.

— Орел в зале суда на крыше. Это ничего?

— Все в порядке, — полузадушенным голосом ответил Флавий.

Вся базилика была окутана клубами дыма, а дальний конец ее скрывала завеса ревущего пламени; огненная балка обрушилась вдруг с грохотом на расстоянии копья от них, и во все стороны полетели куски раскаленного докрасна дерева.

— Давай скорее отсюда! Больше ничего нельзя сделать, — прохрипел ему Флавий в самое ухо.

Боковая дверь, ближайшая к подножию лестницы, была перекрыта пылающими обломками мастерской по изготовлению цветочных гирлянд, и Юстин с Флавием, спотыкаясь на каждом шагу, побежали к главному входу. Каким длинным показался им этот путь, как далеко было до выхода из огненного тоннеля…

Неожиданно, откуда ни возьмись, появился Антоний, а с ним и остальные — и вот они все наконец на воздухе, и можно дышать. Воздух, настоящий воздух, а не черный дым и красное пламя, — Юстин жадно втягивал его в легкие. Потом, шатаясь, он сделал несколько шагов и, заметив впереди какой-то лопнувший тюк, сел на него. Как сквозь сон он видел людей, лошадей, большую толпу, форум, чернеющие руины, слышал шум сражения в горящем городе, топот конских копыт, замерший вдали, когда всадники проскакали мимо, преследуя сакских волков. Кто-то громко крикнул: «Схвачен предатель Аллект!» — но Юстину было все равно. Он с удивлением обнаружил, что солнце еще не село и что где-то в своей клетке поет птичка, так сладко и заливчато, будто запела звезда в небе. Но вся эта сцена куда-то стала проваливаться, уходить, делая круги, словно большое колесо.

В его помутившееся сознание вплыла заостренная мышиная мордочка Майрона и озабоченно нависла над ним… Флавий, Флавий, обняв его за плечи, поднес к его губам осколок чаши с водой, и он высосал ее всю до капли. И тут же его вырвало — в желудке, кроме воды, ничего не было, так как он не ел с рассвета. И только тогда мир вокруг начал приходить в равновесие.

Усилием воли он заставил себя встать.

— Мои раненые, — пробормотал он все еще не очень отчетливо. — П-пойду погляжу, как там мои раненые.

Глава 18. Триумфальные венки

Спустя ровно месяц, знойным июльским днем, весь Лондиний ожидал приезда императора Констанция. Город и горожане принарядились для императорского триумфа. А вдоль широкой мощеной дороги, идущей от реки к форуму и дальше через город, выстроились для поддержания порядка легионеры — воины Второго Августова легиона и других британских легионов, пришедших сюда вновь присягнуть на верность Риму. Легионеры стояли по обе стороны улицы, сдерживая праздничные толпы, — две узкие линии: бронзовые, ржаво-красные, они прерывались в одном лишь месте, месте почета, примерно на полпути от Речных ворот к форуму, где и находились Флавий с Юстином и Антоний с горсткой доблестных оборванцев — все что осталось от Потерянного легиона.

На всех троих по-прежнему была грубая варварская одежда, которую они бессменно носили это время. Спаленные брови Флавия только начали отрастать, а Юстин лишился спереди большей части своей шевелюры, и на правом предплечье у него ярко розовела блестящая новая кожа на месте заживающей раны. И их маленький удалой отряд, тоже с отметинами горящей Каллевы, был под стать им: грязный и оборванный. Но, как это ни странно звучит, на улицах Лондиния в тот день не нашлось людей, гордых собой более, чем они.