Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Устав лежать на животе, дядюшка Кро повернулся с урчанием на бок и подгреб под себя для удобства кучу песка.

— Тем временем, — продолжал он, — по Венеции стали распространяться таинственные слухи, мол вода в лагуне красная не от заката, а от крови тех, кого на вечерней зорьке терзает чудовище. Появилась легенда, будто бы на острове Сан-Мишель, где я якобы обитаю, повсюду валяются человеческие останки. Тому нашлись и очевидцы, утверждавшие, что сами видели на песке следы огромных лап. Были среди них и такие, кто слышал разносившийся над Каналом Сирот чудовищный рев, от которого в жилах стыла кровь. Сплетни эти, без всякого сомнения, распускал сам орден, власть которого настолько окрепла, что де Барбаро стал помыкать самим дожем, но…

Дядюшка Кро выдержал паузу и подмигнул:

— Не все коту масленица! Однажды, с соблюдением всех ритуалов, сакральная дверь отварилась… но вместо берега Леты перед глазами рыцарей «Каморры Лорикаты» предстал Большой канал со снующими по нему гондолами. Жаль, я не видел, как вытянулась при этом физиономия де Барбаро, на это стоило бы взглянуть! С того самого момента тайна контакта двух миров была орденом утеряна…

— Устав от поклонения этих мерзавцев, ты перенес дверь в сердце России! — улыбнулся я собственной сметливости. — Достали они тебя…

Польщенный таким предположением, дядюшка Кро зарделся, словно красна девица, но вынужден был признать:

— Не совсем так! Ты несколько переоцениваешь мои скромные возможности и, если уж говорить правду, недалеко ушел умишком от ребят средневековья. Сам посуди, кто я такой, чтобы распоряжаться судьбами мира? Пусть выдающийся, но всего лишь крокодил! Моя стихия — воды Леты, в которых я уже много тысяч лет болтаюсь, как… короче, как в проруби. Нет, Глебаня, когда я обо всем узнал, сам удивился не меньше рыцарей коморры, но, как видишь, быстро привык. Быть богом, — зевнул он, — надоедает, хочется упорядоченной частной жизни с ее маленькими радостями и скромными удовольствиями. Ну а де Барбаро с соратниками с потерей не смирились! Тайное общество, правда, постепенно зачахло, но худо — бедно существует и по сю пору. Упорно, квадрат за квадратом, его члены прочесывали поверхность земли и, в конце концов вышли на правильный след. Ты что — нибудь слышал о Кобяковском городище?.. Именно там в первой половине пятнадцатого века высадились приехавшие через Азов венецианские купцы. Они провели в низовьях Дона ни много, ни мало а целых шестнадцать лет, оставив после себя записки, в которых утверждали будто искали клад скифских царей. Врали, конечно! И руководил экспедицией, кто бы ты думал?.. Да, именно он, очередной великий магистр ордена! Надо сказать, у них были все основания заинтересоваться этим местом. Один краевед из Ростова, естественно покойный, рассказывал, что и сегодня в Кобяковской балке происходят необъяснимые события. Будто бы обследовать подземные пещеры послали двух солдат, так тела их спустя неделю нашли растерзанными. Местные жители утверждают, что там обитает то ли дракон, то ли забывший вымереть динозавр…

Вот тебе и причина, по которой виконт проявил интерес к проводимым на Дону раскопкам. Ай да, археолог! Если бы де Барбаро поверил, что я не блефую и кое — что знаю, сидел бы я сейчас на берегу Леты в ожидании лодки Харона на самых законных основаниях. Возможно, это эгоизм, но перспектива быть найденным через тысячу лет замурованным в бетон не грела, даже если тело хорошо сохранится и тем самым послужит науке.

Между тем, дядюшка Кро продолжал:

— Не лишним будет заметить, что в оставленных купцами бумагах есть фраза, бросающая на это дело совершенно новый свет. «Мы не нашли, что искали, — пишут венецианцы, — но направление работ представляется верным!». Этим они сообщали своим единомышленникам, что поиски надо продолжать не где — нибудь, а на Руси. За твоей страной, по мнению знающих людей, большое будущее, так куда же переносить точку соприкосновения миров, как не в Россию!

События, как я понимаю, развивались следующим образом: накопленные «Каморрой Лориката» огромные деньги помогли ордену выйти на след старика, только он, с его железными принципами, оказался им не по зубам. Тогда-то они и решили вплотную заняться его наследником!..

Этими словами дядюшка Кро закончил свой рассказ, по крайней мере мне так показалось. Но догадка моя была ошибочной. Вошедший во вкус аллигатор всего лишь перевел дух прежде чем приступить к завершающей части своей истории:

— Но это, Дорофейло, было бы еще полбеды, — заметил он со вздохом, — виконт совсем не так прост, как это на первый взгляд представляется! Ты говорил, что наш общий знакомый Карл рассказывал тебе об архетипе брутальности, так вот де Барбаро и является олицетворением этого архетипа, носителем присущей каждому из живущих звериной жестокости. Так уж устроены люди, что это преумноженное в процессе эволюции качество бодрствует в них под тонким покровом культуры, готовое в любой момент явить себя во всей мощи и красе миру. В каждом человеке сидит собственный маленький де Барбаро, который только и ждет случая взять над ним власть. И частенько берет! Да и почему бы не взять и не открысить себе кусок пожирнее, если представляется такая возможность? Почему бы не прижать ближнего своего и не попинать его ногами? Стоит сложиться обстоятельствам, как архетип от призывов переходит к делу и толкает человека на такое, что в другое время показалось бы ему немыслимым. Армии оккупантов забывают о человеческом достоинстве, как будто оно присуще им исключительно в своей стране, обезумевшие болельщики сбиваются в стаи и калечат всех подряд лишь потому, что в людях просыпается умноженный толпой инстинкт дикого зверя. Архетип, Дорофейло, это модель инстинктивного поведения, ждущая своего часа воплотиться в жизнь. От бесконечного повторения типичных ситуаций он обретает невиданную силу, куда большую чем сила разума и воли того, в ком он нашел себе пристанище.

Потому-то де Барбаро и опасен, что в нем, как в фокусе, концентрируются самые низменные и корыстные устремления каждого человека, и бороться с ним можно только борясь с самим собой, а на это мало кто способен. Если же виконту удастся добраться до тайны посвященных, владеющих ею по праву в силу совершенства души, мощь ордена умножится за счет сонмища мерзавцев, которых не трудно найти в любом народе в любые времена. Тогда мало на Земле никому не покажется…

Дядюшка Кро тяжело вздохнул и поставил голосом точку:

— Так-то вот, Глебаня! С таким негодяем свела тебя судьба!

Умолк, давая мне время поразмыслить над сказанным.

Признаюсь, рассказ его заставил меня задуматься. В бесконечной суете будней бывает не до того, чтобы поднять голову и оглядеться по сторонам. Жизнь не балует нас разнообразием и уж подавно мало кто не прибегает ежечасно к стереотипам, определяющим по сути как и чем мы живем.

Услышать от дядюшки Кро ответ я конечно же не рассчитывал, но и не спросить не мог, вырвалось само:

— Что же это за зверь такой — человек?..

13

— Что, говоришь, за зверь?.. — созерцавший пики скалистых гор, дядюшка Кро повернул ко мне голову. — А знаешь, что по этому поводу написано в Библии? Не суди, написано, и не получишь срока!.. Ну, или что-то в этом роде… — ухмыльнулся он, поводя головой:. — Сложные, Глебаня, задаешь вопросы, спросил бы еще о смысле жизни! Никто тебе на них не ответит, никто… кроме меня! Что человек за зверь, ты знаешь и сам, а вот дать определение феномену его жизни — это я могу. По дружбе. Философы от несостоятельности лезут в петлю, мыслители десятилетиями бьются над этой проблемой, а я — запросто! И все потому, что не чураюсь общения с людьми, пусть и не совсем живыми. Свел я как-то знакомство с одним чудаком, с малолетства размышлявшим над проклятыми вопросами человечества да так и почившим. Малый самый обычный, каких пруд пруди, но именно он натолкнул меня на мысль, что жизнь — слушай внимательно! — это то, что человек портит, пытаясь понять что она есть такое! Хорошо сказано, правда?.. Я бы и на другие вопросы ответил, только, обретаясь на границе двух миров, судить о них в полной мере мне сложно. Об одном знаю лишь со слов этот мир покинувших, а о другом и того меньше. В этом смысле я ничем не отличаюсь от людей, разве что основательностью суждений…

Довольная собой морда смотрела на меня выжидательно, но похвалы мудрости так и не дождалась. Не до философских изысков мне было, совсем не до них:

— Мне-то что теперь делать? Откуда вообще взялась эта чертова полоса отчуждения?..

Дядюшка Кро недовольно фыркнул и издевательски поднял бровь:

— О, я вижу перед собой глубокий ум! Тебя, собрат по разуму, тоже интересуют проблемы мироздания! — и продолжал уже не так издевательски: — Откуда взялась?.. — да оттуда же, откуда и все остальное! Убежденный материалист сказал бы, что она дана нам в ощущениях, а немного подумав, добавил… Господом.