Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

К примеру, он тормозил возле ждущей троллейбуса девушки, по виду явно какой-нибудь студентки; или притормаживал и ехал вдоль тротуара рядом с бредущей по нему девушкой истощенного вида. Лева безошибочно вычислял студенток, которым не хватало стипендии, чтобы прокормиться, у которых дома была опять же голодная бабушка, или родители оказались без работы и все жили только на стипендию и бабушкину пенсию, которую в то время регулярно задерживали. Еще лучше, если попадется сирота, или та, у которой родители живут в другом городе, но так бедны, что ничего не присылают, поэтому только стипендия, которой едва хватает на хлеб и молоко, а надо хорошо учиться, чтобы и ее не потерять. А голова от недоедания кружится, вот она поэтому и не идет, а бредет по тротуару, еле волоча ноги. А тут Лева на «вольво». Он нажимает кнопку, и окно с девушкиной стороны плавно ползет вниз. Лева перегибается туда, приветливо улыбается и говорит девушке:

– Можно вам задать один вопрос. Только, пожалуйста, не обижайтесь.

Девушка останавливается, «вольво» тоже.

«Ну, чего тебе-то надо, толстяк», – написано на лице девушки, но из всей фразы она произносит только выжидательное:

– Ну?…

И тогда Лева доброжелательно и застенчиво спрашивает:

– Скажите, только постарайтесь не обидеться, вопрос очень простой – как вы относитесь к любви за деньги?

Девушка ошарашена, но положение ее в жизни настолько отчаянно, что она не дает сразу отпор, даже не отворачивается и не уходит, а думает. В первый раз в жизни думает: «А почему бы и нет? Чего ради я так мучаюсь?…» К тому же толстый джентльмен смягчил грязное предложение словом «любовь» и, таким образом, сделал хотя бы попытку оросить русскую канализацию французскими духами. И хотя образованная девушка понимает, что «любовь» не имеет ничего общего с тем, чего хочет толстяк в «вольво», тем не менее после 10-секундного раздумья соглашается. «В конце концов, – думает она, – не больше 30-ти минут позора, но зато и сама поест, и бабушку накормит».

Они отъезжали куда-нибудь подальше: за город или даже в глухой безлюдный переулок. Откидывающиеся сиденья и затемненные стекла машины превращали салон в дежурный будуар, а коньяк и мягкая музыка, льющаяся из колонок сзади, придавали действию даже какой-то интимно-романтический флер. Через некоторое время коньяк начинал действовать, музыка расслабляла, было уже не так страшно, и девушка безропотно и даже без предполагаемого отвращения выполняла то, чего от нее хотел этот, по всему, богатый дядя. Потом она одевалась и даже не без интереса посматривала на него, и тут Лева говорил:

– Ну, давай. Теперь плати.

– Как это? – надеясь на то, что неправильно поняла, спрашивала она.

– А так, – говорил Лева, – ты же сказала тогда, что нормально относишься к любви за деньги. Сказала, ведь так?

– Сказала, – отвечала несчастная студентка, – но я думала…

– А чего тут думать! – пресекал экономный Лева намечающиеся возражения, – договорились же – «любовь за деньги». Я тебе дал любовь, теперь плати.

Оплеванная девушка, став еще несчастней, но опытнее, выбиралась из машины и уходила, благодаря судьбу, что унесла ноги, что этот мерзавец хотя бы разрешил ей уйти, не заплатив, что не отнял остатки стипендии в сумочке, и долго потом не понимала, что же произошло, как это с ней случилось и как она вообще согласилась. А довольный Лева, весело насвистывая мелодию своей новой песни о настоящих мужчинах-спортсменах, уезжал в свой офис, чтобы рассказать там товарищам о том, как он сегодня «кинул» очередную дурочку, снабжая рассказ подробнейшими описаниями того, что он с ней в машине вытворял.

Вот такой был Лева. И большинство знакомых из большого бизнеса были такими. Так что Гамлет по сравнению с ними представлял собою просто образец рыцарства и доброты. А потому он никогда бы не повел Виолетту в «нумера», взимая таким образом с нее плату за свою помощь. Ни-ко-гда! Этого не позволила бы ему его «рыцарская честь». Никогда бы не повел, если бы… она потом сама не попросила его об этом…

Он еще откажется, еще скажет:

– Ты с ума сошла! Зачем это? – скажет. – Мне от тебя не нужно ничего, – возмутится Гамлет.

Но она, властно и вместе с тем – нежно обняв его и приблизив лицо близко-близко, так что все поплывет у Гамлета перед глазами, прошепчет:

– Перестань, замолчи, ты же хочешь этого?

– Э-э! – попытается он вырваться, – может я и хочу, но…

– И я хочу, – перебьет его Виолетта, вкладывая в свой взволнованный голос максимум убедительности. – Не думай, что только из благодарности… Я правда хочу… быть с тобой. Я… очень хочу, поверь. Не думай ни о чем плохом. Я правду говорю, ты только верь мне, верь! – скажет она.

И он поверит… Так же, как и все другие…

Глава 17-я. Побег из дома

Идея смыться за границу была дерзкой и правильной, но преждевременной, а потому – неплодотворной. Пусть Виолетта и чувствовала себя отнюдь не школьницей, а вполне созревшей женщиной, однако для паспортного стола и тем более – для ОВИРа это обстоятельство роли не играло. Деньги, конечно, многое решают, да чего там – почти все решают, все зависит от суммы, и можно было бы и возраст прибавить, и фамилию сменить, и паспорт сделать, но все такого рода меры были бы скоропалительны и неразумны. Так решил Гамлет, которому (помимо разумных доводов и логики) не очень хотелось отпускать от себя Виолетту так быстро и, возможно – навсегда. Первая же их близость в гостинице (точно так же, как и его предшественнику Герасиму) с вопиющей правдивостью открыла Гамлету всю незатейливую простоту его прежней половой жизни, ее досадное и скучное однообразие, не подобающее его возрасту и положению. Ведь в самом деле, когда ты можешь купить себе любые наслаждения, но не знаешь – где, почем и кто продаст; если те, кто наслаждениями торгуют, уверяют в том, что их товар – самое-самое что ни на есть наслаждение, и ты им веришь и думаешь, что лучше не бывает, а потом оказывается, что бывает, да еще как! – то, разумеется, становится обидно: ведь столько лет прошло, а настоящее прошло мимо. И чувствуешь себя обворованным судьбой простаком, который всю жизнь блеф принимал за полный тузовый покер. Ну, не попадались Гамлету никогда женщины высокого класса! Ну, не везло ему! Одни только красивые ремесленницы, которым, как оказалось, до любовного искусства было так же далеко, как фотографии в уголовном деле (в фас и в профиль) – до портрета Модильяни, как хореографическому кружку трамвайного депо – до балета Мориса Бежара. Виолетта показала ему, чем он был несправедливо обделен все предыдущие годы. И естественно, что Гамлет вот так запросто и скоро не мог расстаться с обретенным вдруг и не дорого – подлинником вместо прежних подделок. Словом, напрасно Виолетта приоткрыла ему свои возможности, свое незабываемое искусство. Если бы не приоткрыла – могла бы уехать и пораньше. Но, с другой стороны разумнее и правильнее было все-таки закончить школу и получить паспорт, тем более, что это уже скоро. И ей польза, и Гамлету хорошо.

А основную задачу – удрать из дома и спрятаться понадежнее – можно было решить и в Москве: город ведь большой, тут и не такие прячутся. Поменять школу, уехать в другой район – не проблема. Можно, конечно, и паспорт справить, и аттестат зрелости купить, и фамилию поменять, тут в метро даже дипломами о высшем образовании в открытую торгуют. Но все же лучше по-настоящему. А перевод в другую школу, без лишних вопросов дирекции и учителей – совсем пустяк, стоит только вспомнить, сколько учителя и директора школ получают. Девочка приехала, допустим, из Краснодара, хочет освоиться в Москве перед поступлением в институт, живет у дальних родственников (Гамлет – он, мол, и есть ее двоюродный дядя), зарегистрирована в милиции уже не под фамилией Жмыхова, а, скажем, Сафронова, там, в милиции тоже есть друзья и лишние деньги в подтверждение дружбы им не повредят, словом – какие вопросы! И чего тут грузить рассказ техническими подробностями о легализации Веты под новой фамилией и по другому адресу. Достаточно сказать одно слово: деньги, и тогда любой из нас подумает: а, ну все ясно, ну тогда – чего уж, тогда – ну конечно, тогда – а как же…

Вот так Вета и смылась из родного дома. Квартира была снята в Лосино-Островском районе, а школу надо было заканчивать экстерном. Так прошел год.

Нельзя сказать, что за этот год Гамлет был слишком навязчив, да у него и возможностей таких не было: дела его ширились и требовали периодического присутствия в разных странах ближнего и дальнего зарубежья. Иногда он появлялся в снятой квартире чуть ли не каждый день. Это означало, что он приехал в Москву на неделю-две из какого-нибудь региона. И тогда он был с Виолеттой в меру страстным. Почему «в меру»? Ему, конечно, хотелось оставаться сутками в объятиях своей новой – не хочется употреблять это грубое слово, но придется, так как оно отражает истинный смысл Ветиного положения, поэтому морщась и преодолевая себя, все-таки произнесем его – содержанки (или наложницы). Но, несмотря на то, что хотелось, он себя сдерживал, потому что, представьте себе, боялся ей надоесть. Как говорят в Одессе: вы будете смеяться, но Гамлет полюбил. В нашей истории он уже третий мужчина, который «подсел на иглу» Ветиных чар. Хотя относительно Гамлета выразиться «полюбил» было бы также необычно, как заподозрить в аналогичном чувстве, предположим, компьютер или автомат Калашникова, но вот видите, что получилось. Фантастично, но факт: Гамлет действительно впервые в своей суровой биографии чувствовал что-то вроде влюбленности. И сам себе удивлялся.