Добрый убийца - Андрей Анисимов

«Надо бы о Надей, сходить», — подумал Петр Григорьевич. Публика и обстановка в зале ему нравились.

Прошло еще минут пять. В партере раздались редкие хлопки. Затем их стало больше, и они стали громче. Через несколько минут зал уже гремел овацией. Потом к аплодисментам добавились голоса.

Ерожин прислушался и понял, что зал скандирует имя Абашидзе. Люди хлопали в ладоши и кричали: «Гоги! Гоги! Гоги!»

Шло время, а на сцену никто не выходил.

Торжественное ожидание сменилось недоуменными возгласами и ворчанием. Наконец на сцене появился человек в черном костюме и перекошенном галстуке. Он как-то бочком подошел к микрофону и, заикаясь, сказал:

— Ува-ж-аемые дамы и г-г-г-господа. По техниче-че-че-ским причинам концерт состояться не может. Д-д-деньги за билеты вам вернут в наших кассах и кас-с-сах города в течение те-те-текущей недели.

В зале затопали, засвистели. Ерожин услышал крики: «Сволочи!» Сам не осознавая, что делает, он вдруг, расталкивая публику, сорвался с места и, не обращая внимания на брань и угрозы, помчался к той двери, через которую его вывели на сцену. В служебном коридоре царило смятение, бегали какие-то люди, что-то кричали. Петр Григорьевич выхватил из кармана удостоверение подполковника милиции и, подойдя к одному из перепуганных сотрудников, приказал, чтобы его проводили в комнату Гоги Абашидзе. Ерожина повели на второй этаж. Возле двойных черных дверей собралась безмолвная толпа. Ерожин растолкал людей и ворвался в комнату. На диване возле рояля лежал человек во фраке. Его сухое породистое лицо неестественно откинулось назад. На обивке дивана темнело маленькое блестящее пятнышко свежей крови. Гоги Ираклиевич Абашидзе был мертв. Ерожин отошел к дверям и попытался сдержать людей, которые рвались в комнату великого пианиста.

— До приезда следственной группы всем оставаться за дверью, — приказал подполковник и достал из кармана мобильный телефон.

Бобров уже ехал по Тверской.

— Постарайся удержать место, чтобы его не затоптали, — попросил он. И Ерожин старался. Когда Никита Васильевич с оперативной группой через несколько минут появился на месте преступления, Петр Григорьевич вздохнул с облегчением. Пока специалисты осматривали труп и комнату, Бобров подошел к Ерожину:

— Давай ориентировку, — приказным тоном потребовал полковник.

— На кого? — не понял Ерожин.

— На убийцу. Ты же знаешь, кто это сделал. Иначе бы не торчал тут.

— Абашидзе назначил мне свидание на шесть вечера, но самолет из Самары опоздал.

Меня к пианисту уже не пустили, а посадили по его контрамарке в партер. Когда концерт стал задерживаться, я почувствовал неладное, но все уже произошло, — рассказал Ерожин.

Бобров внимательно выслушал и упрямо повторил:

— Давай ориентировку.

— Скорее всего он уже в аэропорту или на вокзале, —'— предположил Петр Григорьевич.

— Кто он?

— Ты его знаешь. Его фамилия Ахалшвили, — ответил подполковник и, растолкав толпу зевак за дверью, вышел в коридор.

34

Надя не понимала, что ее беспокоит. Сначала она думала, что волнуется за Петра, но после телефонного разговора с мужем тревога не исчезла, а, наоборот, усилилась.

«Почему Ерожин оказался в Нижнем Новгороде?» — гадала женщина. К тому, что он мотается в свой родной город, она привыкла. События последних месяцев связали его с новгородскими землями, и к частым поездкам туда Надя относилась спокойно. Кадкова в живых уже не было, а значит, и не стало смертельной опасности, исходящей от убийцы. Но Нижний Новгород совсем не относился к сфере интересов сыскного бюро. Если Петр там оказался случайно, куда же он летел? В Самару?

Письмо Шуры Надя перечитала несколько раз. Она поняла, что телеграмма от нее пришла позже письма и по смыслу относилась к ревнивому посланию. «Шура опомнилась, сообразила, что ее подозрения необоснованны, и отбила телеграмму. Но вдруг Петр не поверил и затаил на Алексея обиду. — Надя еще раз прокрутила в памяти разговор с мужем. — Голос у него был чужой. Петр явно нервничал и говорил сухо». Так он с ней по телефону никогда не разговаривал. Наде стало страшно.

Она не знала, как может проявить свою ревность ее супруг.

«Не дай бог, он полетел в Самару разбираться с Алексеем. — Надя догадывалась, что в качестве врага ее Петр не подарок. Очень подозрительно вел себя и Глеб. — Как он мог не знать, куда и зачем летит его шеф?» Надя вспомнила, как Михеев мялся и отводил свой взгляд. Такое поведение ему вовсе не свойственно. Глеб — парень прямой, врать не привык, потому и смущался.

«Позвонить Алексею и предупредить его? — Эта мысль не раз посещала Ерожину. — Но и Алексей — мужик крутой. Если дело у них дойдет до ссоры, он вряд ли что-нибудь расскажет».

А зная, что она ждет ребенка, наверняка не станет ее волновать. И Надя решила лететь в Самару сама. Она с трудом дозвонилась до справочной аэропорта и выяснила, что ближайший рейс туда завтра в семь утра. Вещей Надя решила не брать. Маленькой спортивной сумки вполне достаточно. Дело оставалось за малым. Для путешествия нужны деньги. Надя заглянула в свой кошелек и насчитала полторы тысячи. Этого даже на билет могло не хватить. В прошлый раз она ездила к Ростоцким на поезде, и сколько стоит перелет на самолете, не знала. Надя посмотрела на часы. «Наверное, дядя Ваня уже ушел из офиса», — решила она, но на всякий случай позвонила. Грыжин трубку не взял. Тогда она позвонила Вере на мобильный.

— Верка, ты где? — спросила Надя, услышав в трубке, кроме голоса сестры, типичный шум застолья.

— Мы с Кроткиным на дне рождения. У тебя что-нибудь срочное? — весело поинтересовалась Вера.

— Нет, сестричка. Гуляйте. Созвонимся завтра, — ответила Надя и позвонила отцу.

Аксенов уже приехал домой и только что вышел из душа.

— Папа, Петр в отъезде, а мне срочно понадобились деньги. Можешь мне одолжить тысяч шесть-семь? — спросила Надя.

— О чем разговор, девочка? Только я притомился, на фирме умотали. Ты в силах сама приехать?

— Конечно, папа. Спасибо тебе. Сейчас выезжаю.

Надя положила трубку, быстро оделась и вышла из квартиры. На улице стоял легкий морозец. Народ с сумками и пакетами возвращался из центра. Пожилая дама в шубе и платке выгуливала шерстистую колли. Псина улыбчиво потянулась к Наде и ткнулась носом в ее руку. Надя погладила собаку и быстрым шагом, миновав сквер между башнями, вышла на Чертановскую улицу. Она не успела поднять руку, как рядом возникла старенькая «Волга».

«Только бы они не поубивали друг друга)» — думала Ерожина, усаживаясь в такси.

Жуткие картины разборки мужа с Алексеем вставали перед ней, и, сердце от этого сжималось и колотилось.

— На Фрунзенскую набережную, пожалуйста, — попросила Надя водителя и почувствовала резкую боль внизу живота.

— Через Кутузовский поедем? — переспросил пожилой таксист, включая счетчик.

Но пассажирка не ответила. Водитель оглянулся и увидел, что молодая женщина, бледная как мел, силится что-то сказать и не может. Таксист притормозил, вышел из машины и, открыв заднюю дверцу, наклонился к лицу пассажирки.

— Мне плохо. Деньги в сумочке, — прошептала Надя и потеряла сознание.

— Господи, только этого мне не хватало, — перепугался водитель, быстро сел за руль и погнал к больнице.

В приемном покое Надя пришла в себя, смогла назвать свою фамилию и сообщить, что беременна. Но встать сама не сумела. Она слышала, что ее куда-то везли, потом был яркий свет и какие-то голоса.

— Сильное кровотечение, — сказал женский голос.

— Какой срок? — спросил мужчина.

— При первичном осмотре — недель пять, не больше, — ответила женщина.

— Готовьте к операции, — приказал мужской голос.

— Хорошо, Дмитрий Николаевич, — согласилась женщина.

Надя хотела крикнуть «Нет!». Она даже слышала свой крик. Но это ей только мерещилось. Она и губами пошевелить не могла. Потом ее опять куда-то везли. Она вдруг оказалась на большой площади под палящим азиатским солнцем. Купола мечетей врезались в яркое до боли синее небо. Над городом звучала мусульманская молитва, и старики в белых одеждах сидели прямо в голубой пыли, под жгучим солнцем и, сложив ладони, о чем-то просили Аллаха. Наде тоже хотелось помолиться, но она не знала мусульманских слов.

— Это ничего, детка. Молись нашему Господу, — услышала Надя голос из своего детства и увидела бабушку Катю, маму Елены Николаевны, которая умерла, когда ей было шесть лет.

— Я, бабуля, и наших молитв не знаю, — призналась Надя.

— Вспомни, я же тебя учила, — просила бабушка, склонившись над ней.

— Не могу. — Надя силилась вспомнить слова, но только туман плыл перед глазами.

— Тогда повторяй за мной. Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… — Голос понемногу стихал, и вместо бабушки Надя увидела Райхон.