Все мы только гости - Евгения Горская

– Это не важно… – наконец обрел он дар речи. – Как ты догадалась?

– Я же не совсем дура, – усмехнулась Лина. – Зачем бы еще вы понесли домой сломанный фотоаппарат? По дороге можно было его выбросить. И вообще… Меня обмануть трудно, я все-таки вас всю жизнь знаю. Значит, накануне смерти Ковш был у тети Клавы… До чего же кличка дурацкая, противно выговаривать.

– Черт с ней, с кличкой. Плохой я мент. – Он покачал головой. – Ковш у Клавдии был, а я этого не узнал. Ведь догадывался, полсотни человек, наверное, опросил, но не выяснил.

– Вы подозревали тетю Клаву?

– Ясное дело, подозревал. Верное решение всегда самое простое. Смерть Ковша была выгодна Сереге, кто же для него постарался, если не Клавдия? И дрянью человека опоить могли только врач или медсестра. Конечно, я Клавдию подозревал.

– Теперь давайте про тележку. – Лина опять сорвала веточку донника и растерла в руках.

– Ясно, что Клавдия бесчувственного Ковша не волоком на себе к реке тащила, она могла отвезти его только на тележке. Выходит, что бабушка твоя то ли, снимки разглядывая, Ковша заметила, то ли в натуре видела и вспомнила, но тоже поняла, что увезти труп можно только на тележке и никак иначе. На машине, конечно, проще, но машин на нашей улице в тот вечер не наблюдалось, это я проверил. Свою тележку Клавдия накануне ко мне привезла, у нее колесо отлетело, а я в тот же день починить не успел. Теперь выходит, была у нее еще одна тележка, о которой я не знал. На снимке ее хорошо видно. Думаю, она с тех пор в реке лежит.

С лугов пахло поздним клевером, таволгой, чем-то еще, терпким, почти неуловимым. Редкие облака на синем небе, какое бывает только летом, почти не двигались, словно им тоже жарко. Впрочем, сейчас Лине было не жарко, ей стало зябко и страшно.

– Когда бабушка умерла, вскрытие делали? – спросила она.

– Слушай меня внимательно. – Николай Иванович развернул ее к себе и легонько встряхнул за плечи. – Ты сегодня вечером уедешь в Москву…

– Так делали вскрытие? – Мягко высвободившись, Лина опять зашагала по ровной дороге.

– Конечно, делали, – устало вздохнул Николай Иванович. – И конечно, не искали ничего, кроме явной причины смерти.

Тогда ему не пришло в голову связать смерть Полины с убийством Ковша.

– Бабушка собралась напечатать фотки, но умерла, а фотоаппарат оказался разбит…

– Лина. – Он опять развернул ее к себе. – Ты сегодня уедешь в Москву, и я тебе обещаю, что виновные будут наказаны. Я обещаю, Лина.

– Я не поеду.

– Поедешь. Потому что я тебя об этом прошу. Понимаешь? Она не только твоя бабушка, она еще и мой близкий человек. И я должен покарать виновных. Я, понимаешь? Потому что я мужчина. Не путайся у меня под ногами и не доставай бабскими капризами. Ясно тебе?

Она ткнулась ему в грудь и тихо заплакала, а он, гладя ее по волосам, мечтал поскорее посадить ее в поезд. Ей смертельно опасно здесь оставаться.

– Ты долго еще пробудешь в городе? – Филин старался не смотреть на Тамару, уж очень хотелось снова ее поцеловать, прижать к себе.

– Нет. – Она перевернулась на бок, уставилась на него, подперев голову рукой. – Завтра домой уеду.

– А как же твой Овсянников?

– Овсянников на Линку переключился. – Тамара выпалила это раньше, чем успела подумать, что никогда никому до сих пор не рассказывала о своих сердечных неудачах, даже когда была совсем молодой и глупой.

– А… Так вот почему ты…

– Угу, – подтвердила Тамара. – Только ему ничего не светит, она другого присмотрела. Господи, ну почему же одним все дается, все, а другим…

– Так не бывает.

– Что? – не поняла Тамара.

– Так не бывает, чтобы одним давалось все, а другим ничего, – объяснил он. – Каждый получает то, что заслужил. Заработал.

– О-ой, – потрясла головой Тамара. – Кончай ты со своей китайской философией. Мы не китайцы. У нас одному пышки, а другому шишки.

– Линке твоей Бог каких пышек отмерил? Ты гораздо красивее, это я тебе как знаток женской красоты говорю.

– Почему знаток? – подозрительно спросила Тамара.

– Потому. Так что такое твоей подружке дано, чего у тебя нет? – Удивительно, но ему было действительно интересно с ней разговаривать. До сих пор он считал, что женщины служат только для одного-единственного, а всерьез разговаривать можно исключительно с мужиками.

– Много чего, – серьезно ответила Тамара, а потом рассмеялась. – Вообще-то, вроде бы ничего особенного ей Бог не отсыпал. Замуж вышла так… не очень. За какого-то инженера. Теперь разводиться собирается.

– Ну вот, видишь, – успокоил ее он. – Если внимательно посмотреть, Бог редко кому отсыпает пригоршнями. Успеха достигают собственными силами.

– А ты успеха достиг?

– Да. И еще большего достигну, когда на тебе женюсь. А я женюсь, ты не сомневайся.

Рука затекла, Тамара переменила позу, легла на спину и тут же опять повернулась, чтобы его видеть. Сейчас ей казалось, что из Линкиного дома она выбежала когда-то давным-давно, ей уже не было дела ни до Линки, ни до Сережи. Ну, почти не было.

– Тома. – Филин задумчиво обвел глазами противоположный берег. – Мне надо отъехать по делам. Видишь тропинку? Тут метрах в пятистах автобусная остановка, давай я тебя провожу. Автобус ходит часто.

– Не пойду я ни на какой автобус, я поеду с тобой.

– Нет, Томочка, со мной ты не поедешь. Так тебя проводить, или сама дойдешь?

– Володя. – Тамара вдруг испугалась, испугалась даже сильнее, чем когда думала, что он хочет ее убить. – Не уходи.

– Не могу. – Он наклонился к ней, легко дернув одеяло, чтобы она слезла с него, но Тамара вцепилась в его руки:

– Володя, не уходи.

– Перестань, – поморщился он. – Ну, хочешь, я тебя до города довезу?

– Ничего я не хочу! Я хочу, чтобы ты… Я не хочу, чтобы тебя убили!

– Ну что за глупости. – Он поднял ее, прижал к себе, а она продолжала цепляться за него. – Почему это меня должны убить?

Филин, стряхнув ее руки, аккуратно сложил одеяло, сунул его в багажник.

– Пирожки мы так и не съели. Оставить тебе?

Тамара затрясла головой – отстань со своими пирожками.

– А воду хочешь?

– Володя, не уходи!

– Я вернусь к тебе, – серьезно ответил он, задумался, шагнул к ней и даже не понял, что она обняла его первая.

Мотора машины стало не слышно, Тамара нехотя натянула одежду, посидела на траве, глядя на воду. Без Володи она показалась себе беспомощной, как ребенок, а быть беспомощной Тамаре не нравилось.

Нашарив рукой телефон в кармане брюк, она только теперь заметила, что звонок отключен – она выключила его еще вчера, когда Сережа наконец-то приехал, а слышать Ивана ей совсем не хотелось.

Сегодня Сергей звонил ей восемнадцать раз!

Что Бог ни делает, все к лучшему, решила Тамара, тыча в кнопки, а когда услышала радостное:

– Тома! Томочка! – тихо заплакала.

Нужно было ответить, а она пыталась представить, где теперь Володя, и молила Бога, чтобы тот его хранил. До сих пор она не молилась никогда и даже не знала, что умеет это делать.

– Сережа, – давясь слезами, прошептала Тамара. – Сережа…

Она так и сидела, сжимая телефон, и, только когда приехавший издерганный и счастливый Овсянников опустился перед ней на корточки, подумала, что все получилось очень удачно.

Он говорил все то, о чем она мечтала, и обнимал ее, как она мечтала, и прижимался колючей щекой, и она понимала, что сегодня Бог насыпал ей полный карман удачи. Она прижималась к Сергею благодарно и нежно, и тоже шептала какие-то подходящие слова. И крепко сжимала в кармане Володину визитку, боясь ее выпустить.

Визитку она все-таки незаметно выбросила, приоткрыв окно машины, когда они уже подъезжали к городу. В машине работал кондиционер, и Тамара быстро закрыла окно.

К своему деревенскому дому Филин поехал через лес. Дороги в лесу не было, но по сухой почве проехать никакого труда не составляло, а примерный путь он присмотрел заранее. Он всегда присматривал разные пути ко всем своим жилищам, даже когда в этом не было никакой необходимости.

Деревня, как обычно, казалась вымершей. Филин загнал машину во двор, с жалостью подумав, что и от этой тачки придется отказаться. В доме было прохладно, не зря наши предки строили деревянные избы. Филин открыл форточку, посмотрел на голый двор. Он не был любителем деревенской жизни, ему нравилась городская суета, шум, незнакомые лица вокруг и твердое ощущение, что никому нет до него никакого дела. Сейчас ему вдруг захотелось совсем дикого – пожить в деревне, каждое утро здороваться с любопытными соседями, есть ягоды с куста и ходить за грибами.

Он снял рубашку и брюки, аккуратно сложил их в большую сумку, туда же сунул очки с простыми стеклами, удачно менявшие его внешность. Очки ему больше не понадобятся.

От прежних хозяев осталось великолепное трюмо, старинное, ухоженное, мечта какой-нибудь разбирающейся в антиквариате дамочки. Филин уселся перед зеркалом, как заправская модница. Ему понадобилось около часа, чтобы полностью преобразиться.