На астероиде (Прикл. науч.-фант. повесть— «Путь к Марсу» - 2) - Левон Хачатурьянц

Великолепные владения у фру Марты… Вот и дверь открыта набором известного кода; и обе женщины, пройдя сквозь дымку дезинфекционного тамбура, оказываются среди искусно воспроизведенного тропического полудня. Над головой у них — переплеты потолка из толстого голубого стекла, освещенного извне; перед глазами — прямая гравиевая аллея; вокруг —настоящая сказочная страна, живое воплощение детских книжек с разноцветными картинками, земля гномов с колоссальными ягодами, с чайным лесом и привязными аэростатами ребристых тыкв, вся в веселых струях брызжущей воды, в игре радуг…

И посреди всего этого, под зонтиками чудовищного укропа, сидит на складном холщовом стульчике маленькая, чистая, сухая женщина в салатовом комбинезоне, в роговых очках на детски безмятежном остроносом лице, с туго собранным пучком седых волос. Будто уснула, склонившись головой к коленям.

Марина зажала рот, чтобы не вскрикнуть.

Виктор Сергеевич с подавленным вздохом перевернул еще один картонный лист альбома.

Вот он, Пол Муреш, закутанный в тонкий мешок госпитальной постели, отощавший, щетинистый, с провалившимися глазницами. Выражение лица — смущенно-радостное. Дело идет на поправку.

Этот неукротимый борец за «возвращение человека к естественному состоянию», с его крестьянским недоверием к технике, достойный внук ворчливого деда Лайоша, злостный нарушитель дисциплины, признался навестившему его командиру, что просто-напросто обманул перед полетом диагностическую машину. Он уже тогда чувствовал себя скверно: гудела голова, побаливало горло, в суставах рук и ног начиналась ломота. Решил не поддаться хвори, выполнить программу эксперимента и, вернувшись, гордо заявить Панину, Глебову, Стрижовой, умникам из НАСА: «Грош цена вашему медицинскому контролю! Если человек захочет, он в любом состоянии сделает все, что от него требуется». Так-то посрамить создателей тепличного режима, а потом можно и в госпиталь, на койку, хотя лучше перенести на ногах…

— Мальчишка, — сказал тогда Полу Виктор Сергеевич, преспокойно переходя на «ты» и не стесняясь в выражениях. — Выпороть бы тебя, стервеца, да устав не позволяет, к тому же — болен… Ты что же, не понимаешь, что сила воли дана человеку не для самоистязания, а для того, чтобы держаться в особых, экстремальных условиях? Ты мне напоминаешь человека, который, живя в доме с отоплением, зимой специально отключил бы его и боролся с холодом, хлопая себя по бокам — так, ни для чего, из принципа… Зачем эти дурацкие, ничем не вызванные жертвы?..

Муреш только виновато моргал. Перед тем как подвергнуться кибернетическому осмотру, он специально понизил себе температуру, наглотался порошков, стабилизирующих сердцебиение, кровообращение и все такое прочее… Нет, кто его научил, он не скажет. Или скажет в том случае, если командир даст честное мужское слово молчать и никого не наказывать. Ах, так Виктор Сергеевич знает?! Неужели проболталась старушка? Ну да, это фру Марта. Она втайне сочувствует взглядам и убеждениям Пола. Славная такая женщина. У нее тоже душа крестьянки, всю жизнь среди плодов и овощей… Пол частенько бывал у нее в последнее время. Да и в виварий старушка его водила. Нет, ее «жениха» с ними не было, наверное, ревновал… А что? Там здорово. До сих пор он никогда не имел дела с тропическими животными, только в зоопарке видел или на телеэкране. А здесь помогал за ними ухаживать, и кормил, и давал лекарства. Прекрасное занятие. Исконно человеческое…

Понятно, что до полного выздоровления отчаянный пилот, которого Марина прозвала «симулянтом навыворот», так и не узнал о том, что скромная и безответная Марта Энгстрем с первых дней работы станции находилась на ней в качестве агента антиастероидной организации. Фру Марта была согласно профессиональному определению «работником последнего эшелона», то есть начала действовать лишь тогда, когда провалились все иные попытки повредить поселку на орбите. Она знала и умела значительно больше, чем положено скромному ботанику и почвоведу; поэтому, когда Пол в порядке ответного приглашения повел Марту осматривать «Варан», ей ничего не стоило сунуть в соответствующие гнезда коммутаций электронные микроаппараты самого подлого предназначения. Включившись в надлежащее время, эти «горошинки» вывели из строя и телекамеры, и внутреннюю аварийную связь, и стыковочное устройство.

Культура вируса «Габон-E-XXI», присланная хозяевами Марты в одной из вполне безобидных «научных» посылок, была введена не прямо Полу, а обезьянам из вивария. Такой ход затруднял возможное расследование; надо было еще доказать (в случае провала операции), что пилот общался с животными, что у него и у обезьян одна и та же болезнь.

В состав зловещего «оборудования», которым располагала Марта Энгстрем, входила и ампула с быстродействующим ядом. На самый крайний, страшный случай. Операция сорвалась, Пол не погиб и снова явился на астероиде — как обличитель. «Работнику последнего эшелона» не осталось ничего, кроме ухода в небытие…

Глядя на цветное фото возвращенного «Варана», — корабль был лихо снят югославским корреспондентом через широкоугольный объектив, с многолучевыми размытыми огнями на корпусе, — Виктор Сергеевич подумал, что этот, чуть было не кончившийся трагедией полет помог выявить пороки биоуправления. Надо же! Стоило начаться жару, бредовому состоянию космонавта (очевидно, такое резкое ухудшение спровоцировали перегрузки при старте), — и чуткие, излишне чуткие датчики тоже начинают бредить, и корабль на разогнанных до предела двигателях уносится в никуда.

Взлеты кораблей, управляемых биотоками, отложены на неопределенное время. Система должна быть защищена от шума даже в том случае, если шум исходит из самой организованной на Земле материи — из человеческого мозга…

Что же было потом?

…Опавшие, свисающие бульдожьими складками щеки; слезящиеся глаза, довершающие сходство с угрюмым дряхлым псом. Неужели это Сикорский, весельчак и ругатель Бен, румяный силач, способный в свои пятьдесят шесть лет и согнуть железную балку, и без памяти влюбиться в одинокую пожилую женщину, даже в молодости, видимо, не бывшую предметом такой страсти?!

— Отпустите меня, шеф. Я все знаю, все понимаю, но… не могу больше здесь оставаться. Мне по нескольку раз в минуту хочется… выйти наружу и открыть стекло шлема. Когда-нибудь я это сделаю, шеф. Право, отпустите.

— У вас же никого нет на Земле, — пробовал убедить его Панин. — А здесь вас все любят, мы — ваша семья…

— Вот именно, — сиплым, ноющим голосом вел свою линию Бен. — Мне здесь каждый человек и каждый камень напоминает о… В общем, увольте меня в чистую. Как-нибудь доживу. Немного уже осталось…