Легко - Андрей Скубиц

Могло быть и хуже. Я ведь мог ее поймать.

Значит, младенец.

Но он внизу.

Остался довольно далеко внизу, дальше, чем я думал; после того как она его положила, бежал только одну-две-три секунды! А какое расстояние. Боже мой, ну и дела! Как я должен был напрячься, какие прыжки! Если бы он не орал, я бы его потерял. Спокойно, спокойно. Все будет хорошо. У нас ребенок.

Его еле слышно. Я его только вижу, да, безошибочно. Светлый слинг, пуловер и ручки белые в лунном свете, хотя сейчас луна чуть померкла. Мы оба под соснами. А между нами пара огромных неуклюжих светлых скал, которые то там, то здесь как заплаты грязного снега, только он передвигает ручками, его сразу видно, это не скала, и не снег. Он живой. Теплый.

И орет из последних сил.

Господин подсекретарь по узкой тропиночке, еж-еле, чтобы не свалиться в пропасть, которая совершенно неожиданно разверзлась у него под ногами с правой стороны, хромая, спускается вниз к ребенку. Лишь бы не упасть. Видит ребенка. Хватается за ствол, облокачивается, рукой стирает рот. Смотрит в разверзшуюся пропасть под ногами, влево.

Здесь они минуту-две назад бежали с Агатой. Так свободно, скачками, даже не смотрели ни вправо ни влево. Не подозревая ничего страшного.

У господина подсекретаря трясутся руки. Хватается за ствол, над ним тонкие малолетние буки.

Все еще смотрит в пропасть. Очень медленно отодвигается назад. Колено в левой ноге у него подгибается. Очень тяжело, с болью перемещается.

Дна нет, дна совсем нет, боже мой, что за губы, что за губы, нет…

Утюгом, разбитые.

Вот черт! Даже в голове не укладывается.

Господин подсекретарь очень неловко, с трясущимися коленями медленно отползает от бездны.

Я к этому не привык. Совсем не привык.

Под ним орет младенец. Секретарь двигается осторожно, хватаясь за стволы, потом за скалы. Одну ногу скорее тащит за собой, подскакивая на другой. Хватается за любой предмет, который попадается ему под руку, причем так, что пальцы бледнеют. Какое болезненное, пропотевшее состояние. Когда адреналин сошел, ощущается каждая царапина.

Младенец, к которому подсекретарь понемногу приближается, орет все громче; в промежутке он, наверное, устал кричать, замолк, набрался сил, сейчас голос тоньше, потом снова полный, вдыхает полными легкими, орет вовсю. Малыш слегка передвигается, но положили его хорошо, в какое-то углубление, так что нет опасности, что он куда-нибудь свалится. Невероятно удачно она его положила, удачнее не могло и быть. Снова отдых, потом снова крик, беспрерывно, пузыри, крики, опять пауза. Как он может быть здесь один? Кто-то приближается.

Подсекретарь кладет себе сначала одну руку на живот, затем вторую на грудь. Боже мой. Еще это. А как его взять на руки? Механически существо начинает отбиваться руками и ногами, которые показались из-под одеяльца; медленные, угловатые движения. Как может такой высокий голос так давить?

Господин подсекретарь очень внимательно, неуверенно вытягивает руки и дотрагивается до младенца. Тот вообще не реагирует. Его плотное тельце двигается, неосмысленные, но сильные движения, он теплый. Губки не только обиженно скривлены, весь ротик открыт, появились слезы.

Господин подсекретарь садится на низкий выступ живой скалы рядом с младенцем и смотрит на него.

Это продолжается действительно долго.

Господин подсекретарь осторожно начинает двигаться. Немного сползает с удобного выступа вниз, снова протягивает руки в сторону маленького светлого комочка на земле. Берет младенца. Поднимает и осторожно кладет на колени.

Держать его нужно очень крепко, даже тогда, когда он лежит на коленях, поскольку ребенок делает невероятно сильные неконтролируемые движения. С ним невозможно справиться, эти нервные движения очень энергичны, и их так просто не остановить. Неконтролируемо сильные движения, так как во всей этой темноте и панике ребенок, похоже, совсем не видит, кто его держит; вероятно, он это больше ощущает по запаху, ощущает, что это не его мама, стопроцентно. Кто это? Пусть это будет мама. Отбиваться — самое лучшее, что можно сделать. Или же нет: может, просто обычный рефлекс. Что-то в этом есть. Черт его знает.

Господин подсекретарь младенца нежно убаюкивает. Осторожно. Пытается говорить немного иным голосом, чем обычно, более мягким, с такими мелодичными переливами, но несмотря на это каким-то неискренним; и хотя говорит он довольно медленно, нужно еще медленнее, приятнее, мелодичнее. Но не получается. Слишком нервничает? Слишком нервничает. Но вежлив. Этого нельзя отрицать.

Человеческая вежливость.

Хорошо, пошли в долину. Сейчас в долину, парень. В долину спокойствия.

Господин подсекретарь по-прежнему само терпение, прижимает к себе ребенка, следит за ним, разговаривает. Безудержный крик младенца не удается просто так остановить, особенно когда он очень возбужден, нужно терпение. Это знает каждый дурак. По сути, этого не знает только господин подсекретарь, зато он такой от природы. Терпеливый. Еще и держит себя под контролем, не вскипает. По-прежнему разговаривает с ним.

По-прежнему разговаривает с ним, хотя это и не приносит желаемых результатов; сначала он говорит громко, чтобы перекричать ребенка, потом тише. Да, говорит еще тише. Слегка его покачивает на коленках, чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда, туда-сюда. Давай, миленький, давай, давай, успокойся.

Кажется, что движения ребенка становятся более осмысленными. Он не молотит по воздуху так бестолково, но понемногу поворачивается, поворачивается в сторону господина подсекретаря. Уже не молотит руками, а пытается потянуться к нему. Определенно, тянется в сторону подсекретаря. Как будто ищет его. Господин подсекретарь смотрит на него неуверенно. По-прежнему что-то приговаривает, только кажется, что в его убаюкивании возникают паузы, когда в медленной, монотонной мелодии пропадают целые куски фраз, как будто они исчезают и некоторое время текут под землей, прежде чем вернуться обратно на поверхность.

Что, он ему споет колыбельную? Ха, может быть, и споет. Вспомнит что-нибудь в этом духе.

Это тоже тянется какое-то время.

•Не бойся, с тобой ничего не может случиться. Сейчас ты в безопасности. Чш-ш-ш… ты у дяди, он с тобой, не бойся.

•Давай, давай, вырастешь большим, будешь заботиться о мамочке, когда вырастешь. Если мы ее найдем, мы будем о ней заботиться. Так? — А мы ее найдем, у нас ведь есть полиция. Да, есть, есть. Мы ее найдем. Да, все будете в тепле и уюте.

•Да, всё-всё, что нужно для тебя, мы сделаем. Не бойся, всё-всё мы сделаем. Дядя всё сделает. Потому что дядя это умеет. — Всё, всё сделаем, никто тебя не будет обижать. Никто, никто. — И меня тоже нет. Мы всё сделаем. Всё сделаем, что никто нас не будет обижать, ни тебя, ни меня.

•Да, хороша твоя мамочка, знаю, что она хорошая. Не так ли, все мамы хорошие. — Но знаешь, папы тоже хорошие. Ты еще этого не знаешь, так? — Я не твой папа, нет, нет, но как будто это я. Я позабочусь о тебе, позабочусь. — Да, да, ты что, не помнишь, кто я? Я тебя спас от злого дяди. Ты на меня смотрел тогда внизу, из своего одеяльца.

•Только перестань хвататься за меня! Не надо толкать меня головой. Там у меня ничего для тебя нет.

•Но я умею все, что нужно. Даже пеленки поменяю, с грехом пополам, если ты обкакался, так? Да, поменяем, поменяем. Я видел, ну, одним глазком, как мама это делает. Значит, научимся? — А может, ты мне покажешь? Пеленки-то у машины, да. Попку переоденем. Да, да. Да?

•Дядя все умеет.

Господин подсекретарь постепенно замолкает, продолжая время от времени покачивать ребенка. Хоть и не особенно успешно, судя по его реакции. Глаза подсекретаря устремлены перед собой, неподвижный острый взгляд. Сфокусированный. Нужно успокоиться. Отключиться от этого звука, от плача. Ничего тут не сделаешь. Сконцентрироваться, сконцентрироваться.

Кретины.

Среди нас живет многочисленное поколение кретинов, похоже, они такие все.

Ни один не ведет себя нормально, каждый делает, что хочет, что ему взбредет в голову. Что можно ожидать от того, кому хочешь помочь? А я сейчас должен найти решение. Никто ничего больше не понимает, ни один не ведет себя так, как должно. Мир вышел из колеи, что тут поделаешь. А меня оставляют, чтобы я этот мир привел в порядок? Эй, ребята, друзья-товарищи, да пошли вы… невозможно, никаких шансов. За кого вы меня принимаете?