Шхуна, которая не хотела плавать - Фарли Моуэт

Оставалось только двигаться на юг вдоль грохочущего берега в надежде войти в Бра-д'Ор — цепь соленых озер, занимающих середину острова Кейп-Бретон. Джон стоял У румпеля, а я качал, качал, качал… Когда мы вытащили лаг, я установил, что мы прошли сто двадцать миль, по большей части не в том направлении.

Но всему наступает конец. Когда солнце взошло и пробилось сквозь бешено мчащиеся тучи, ветер начал стихать. К полудню шторм кончился. Волнение улеглось, и мне даже удалось выкроить время, чтобы, оторвавшись от насосов, состряпать нам кое-какую еду — за все время плавания у нас крошки во рту не было. Небо прояснилось, стало совсем тепло, и в шесть часов вечера мы обогнули остров Бэрд и вошли в длинный узкий пролив, по-летнему сонный, уводящий в самое сердце обширного острова Кейп-Бретон. И вскоре мы причалили к пристани ловцов омаров. После тридцати часов борьбы «Счастливое Дерзание» все-таки наконец рассталась с родиной и стала чужестранкой у чужих берегов.

Клэр с Альбертом очень удивились, увидев нас, когда ловец омаров поздно вечером доставил нас в Норт-Сидни. Как и предсказывалось, «Карсона» немного потрепало, и Чарли Браун заверил их, что мы выйдем из Порт-о-Баска не раньше чем через неделю. Но Чарли Браун не знал Джона Паркера так, как теперь узнал его я. Не уверен, что мне так уж захочется совершить с Джоном веселый круиз, но, если мне когда-либо вновь надо будет совершить опасный переход, в товарищи себе я сразу выбрал бы его.

На следующий день мы с Клэр и Альбертом отправились дальше по лабиринту внутренних озер на «Счастливом Дерзании» к мирному селеньицу Беддек, где у семьи Пино была маленькая верфь. Там мы собирались вытащить «Счастливое Дерзание» на берег и вытаскивать и вытаскивать до тех пор, пока раз и навсегда не отучим ее течь.

По дороге туда она не доставила нам никаких хлопот. Возможно, из-за переутомления, но, думается, причиной был культурный шок. Контраст между ее родными краями и этими зелеными чарующими берегами, где ухоженные земли процветающих ферм спускались к сонным водам, летняя жара, бестуманье и бесштормовность — все это, взятое вместе, ошеломило ее настолько, что она стала ласковой, точно кошечка с обстриженными когтями.

Когда мы вошли в живописную, словно сошедшую с красочной иллюстрации, гавань Беддека, ее заполняли роскошные яхты, щеголявшие латунью и хромом, а также последние крики моды как женского, так и мужского пола. В окружении этих сливок общества потребления даже мы с Клэр почувствовали себя не в своей тарелке, а на «Счастливое Дерзание» они должны были произвести сокрушающее впечатление. Не могла же она не понять, какой неказистой и неуклюжей выглядит в сравнении с этими плавучими дворцами наслаждений, и, конечно, подобно любой деревенской девушке, внезапно ставшей мишенью презрительных взглядов светского общества, она готова была провалиться сквозь землю.

И едва мы подошли к пристани, как шхуна начала погружаться, словно у нее отвалилось днище. Только быстрота, с какой Фред и Ральф Пино кинулись на помощь, таща набор электронасосов, помешала ей скрыть свой стыд в донном иле.

Альберта, наоборот, этот новый мир ничуть не вывел из равновесия. Он отпраздновал свое прибытие, сбежав на берег и отделав огромного тусклоглазого голубого пуделя с одной из яхт. В простодушном высокомерии пудель попытался оспорить у него право прохода. Альберт не снизошел до драки, а просто ухватил пуделя за болтающееся ухо и одним толчком могучего плеча сбросил в воду, а потом затрусил дальше, даже не оглянувшись. Своим поступком он завоевал любовь всех рабочих верфи, и они всячески его баловали, пока мы оставались там…

На следующее утро Пино вытащили шхуну на слип, и мы вчетвером весь день трудились над ней. Как обычно, явную причину течи нам найти не удалось, а потому мы заново ее проконопатили, проложили полосы свинца под углом между ее килем и штевнями, наложили толстые слои краски и спустили на воду.

Она тотчас протекла почти также сильно, как прежде. Братья Пино взбесились и вытащили ее на берег. Теперь шестеро человек прочесали ее точно частым гребнем. И ничего нового не обнаружили. В отчаянии они сменили все пробки. И тогда мы во второй раз спустили ее на воду.

Вечер она простояла у пристани — и не потекла. Это требовалось отметить, но мы поторопились. В полночь, прощаясь с нами, Ральф Пино случайно заглянул в трюм моей шхунки. Думаю, его яростный рев был слышен по всему Кейп-Бретону. Трюм был полон. Вода уже просачивалась сквозь настил машинного отделения.

Мы включили электрические насосы и легли спать.

Утром Ральф вернулся на борт.

— Еще раз вытаскивать эту тра-та-та, тра-та-та посудину смысла нет, — заявил он нам. — Для нее осталась только одна надежда. Одна-единственная. Видите илистую отмель в том конце бухты? Да? Ну так поставьте свой двигатель на «полный назад» и загоните эту вашу тра-та-та корзинку на отмель, да покрепче!

— И оставить ее там, до «Экспо» добираться поездом? — спросил я с надеждой.

— Нет уж, сэр! У меня тут вы ее не оставите! Когда она засядет, двигатель пусть работает. Пусть винт взболтает весь ил, какой сможет. Оставайтесь там шесть часов, а тогда мы вас стащим оттуда… и поглядим.

Я не собирался спорить с Ральфом — у него был вид человека, доведенного до исступления. Покорно я выполнил его указания. Мы задним ходом загнали «Счастливое Дерзание» на отмель, и там она провела весь день, работая винтом и мало-помалу уходя задом в мягкий ил, точно копающая гнездо черепаха.

Под вечер в гавань вошла невероятно элегантная яхта, затмив все остальные. Звалась она (нет, я не сочиняю!) «Патрицианка». На ее команде и владельце были свитера с этим названием, вышитым золотыми буквами. Прибыла она из Огайо, и было ясно по ее поведению, что она чувствует себя среди простонародья. Маневрируя, чтобы подойти к пристани, она приблизилась к нам, и ее дородный владелец (язык не поворачивается назвать его шкипером) окликнул меня и снисходительно спросил, не взять ли меня на буксир.

Нет, спасибо, ответил я. И объяснил, что моя шхуна стоит на отмели, потому что меня это устраивает. Я спросил его, доводилось ли ему слышать, что женщины Огайо накладывают на лицо косметические маски из целебной грязи? Когда он кивнул, я объяснил, что мы в Новой Шотландии таким же способом обрабатываем наши шхуны — чтобы придать им стройности. А затем я заметил, что он персонально мог бы извлечь пользу из такой процедуры. Когда он затем подошел к причалу, получилось это у него как-то неуклюже, но, возможно, что-то отвлекало его мысли.

После обеда мы стащили «Счастливое Дерзание» с ее илистого ложа и подвели назад к пристани. Фред и Ральф оставались с нами до ночи, то и дело заглядывая в трюм. И — чудо из чудес! — она не протекла! Ни тогда, ни ночью, ни на следующий день.

— Она ил в себя всосала, — объяснил Ральф. — Все свои поры им забила. И уж теперь не протечет, как бы ни старалась… то есть пока не вымоет из себя ил. Ну а тогда постарайтесь найти другую илистую отмель, да побыстрее!

Глава двадцатая

ПРИВЕТ, «ЭКСПО»!

Август уже почти перевалил за половину, когда «Счастливое Дерзание» была наконец готова выйти в море. К этому времени мы уже досыта насмотрелись на яхты богачей. Хотя, конечно, в Бедцеке были не только они. Проклятие раззолоченной флотилии отчасти компенсировалось присутствием нескольких настоящих моряков. Доктор Пол Шелдон из Нью-Йорка, разменявший тогда восьмой десяток, каждый год огибал Ньюфаундленд на своем крепком старом шлюпе, а иногда добирался и до Лабрадора. Или Боб Крапп, построивший точную копию знаменитой «Спрей» капитана Джошуа Слокума, а затем сплававший на ней до Вест-Индии и назад. И еще Рори, ирландец гинеколог, собиравшийся пересечь Атлантический океан на своей яхте, чтобы на несколько месяцев забыть о женских горестях.

Беддок был не так уж плох, когда подбиралась приятная компания, но мы с Клэр тревожно поглядывали на календарь и спрашивали себя, не оборвется ли и это плавание вдалеке от намеченной цели? Время мчалось, а мы оставались на месте.

Беддок мы покинули двенадцатого в полдень, миновали призрачную нереальность цепи озер Бра-д'Ор, через канал Сент-Питере вышли в пролив Леннокса, который отделяет островок Иль-Мадам от собственно Кейп-Бретона, и повернули на запад.

В давние времена Иль-Мадам заселили франкоязычные акадцы (Французская колония на Новой Шотландии носила название Акадия), и с Кейп-Бретоном его соединяет дамба со старинным разводным мостом для прохода судов. Разводится мост с помощью одной конской силы. А коняга проживает на Иль-Мадам, и это акадский коняга. Современный мир с его спешкой и суетой ему очень не по вкусу.

Про конягу мне рассказал Пол Шелдон и предупредил, что понукать его ни в коем случае нельзя. «Будьте с ним обходительны, — сказал Пол, — и запаситесь терпением».