Тимур — сын Фрунзе - Виктор Евгеньевич Александров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина, придержав пенсне, наклонила голову и неслышно вышла.
Медленно двинулись от планшета к планшету, от витрины к витрине. Тимур внимательно разглядывал снимки — все знакомые, словно он уже побывал здесь когда-то.
«А вот эту фотографию вижу впервые», — отметил он, всматриваясь в лица изображенных: отец с двумя товарищами по Петербургскому политехническому институту; стоит независимо, студенческая шинель нараспашку, руки в карманах, а на ногах великоватые, словно с чужой ноги, ботинки.
— Любопытный снимок, — сказал Ворошилов. — И знаешь чем? На нем твоему отцу столько, сколько тебе сейчас… Он здесь как бы твой ровесник.
— Да, в четвертом году снят.
— Именно с того времени и началась его славная биография большевика. И ты — его девятнадцатилетний ровесник — тоже начинаешь свою биографию славно — стал кадровым военным.
Пошли дальше, переходя из комнаты в комнату. Когда проходили мимо бюста Фрунзе, Климент Ефремович придержал Тимура:
— Постоим здесь немного. — Шурша бумагой, развернул сверток и с торжественной приподнятостью продолжал: — Лейтенант Фрунзе, один предмет, который я тебе сейчас вручу, был заготовлен мной в день твоего окончания авиашколы, другой — принадлежал твоему отцу, и сейчас по праву наследника ты его получишь. И то и другое я мог бы передать тебе еще вчера, но, думаю, ты поймешь, почему я это делаю здесь. — На ладонях, в развернутой бумаге, лежали пистолет в кобуре и самодельный кортик, в кожаном футляре, с цветной наборной ручкой. — Ты заслужил личное огнестрельное и холодное оружие. То и другое летчику-фронтовику крайне необходимо. — Вынув пистолет, Климент Ефремович провел пальцем по перламутровой накладке с дарственной гравировкой: «Летчику-истребителю Тимуру Фрунзе. К. Ворошилов. 4 сентября 1941 г.» — Это, — он протянул пистолет, — от меня, а это, — он протянул кортик, — от твоего отца.
Тимур побледнел от волнения:
— Благодарю, Климент Ефремович… — Взглянув на бюст, тихо произнес: — Спасибо, отец. — В горле пересохло, но он твердо выговорил: — Оружия… не посрамлю
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
В Москву прилетели к полудню. Маршал и трое лейтенантов в летной форме с аэродрома к центру поехали по заснеженным улицам, хранящим суровые приметы прифронтового города: куски рельсов, сваренные ежами, холодные грани железобетонных надолб, штабеля мешков с песком у зеркальных витрин магазинов; во всех домах оконные стекла крест-накрест перечеркнуты бумажными полосками, а на архитектурных памятниках и стенах промышленных зданий камуфляжные пятна и разводы.
Подъезжая к Кремлю, трое друзей договорились долго не засиживаться на московских квартирах, чтобы успеть еще сегодня явиться в Управление кадров ВВС.
— К четырем ноль-ноль — у кадровиков, — предложил Степан.
— В шестнадцать, — поправил Владимир.
— Договорились! — согласился Тимур.
И разошлись.
Тимур знал, что Климент Ефремович, не заходя домой, направился к Верховному Главнокомандующему. Хотел было незаметно прошмыгнуть в свою комнату, поставить чемодан и назад, но был перехвачен Лидией Ивановной.
— Батюшки-батюшки-батюшки — Тима!
И вынужден был стоически перенести налет восторженной скороговорки, из которой узнал, что Петя с женой в Челябинске делают танки, что Екатерина Давыдовна сейчас у них, а вообще-то теперь живет в Куйбышеве и что Таня обязательно будет к вечеру — приходит домой поздно «усталая-усталая-усталая»…
Поблагодарив за информацию — обо всем этом он уже знал, — Тимур поспешил в управление.
Пожилой густобровый полковник неторопливо прочитал предписание, сделал какую-то запись в прошнурованной книге и буднично сказал:
— Ждите сигнала.
Тимур, помолчав, решил уточнить:
— Простите, а где… ждать-то?
— Дома, разумеется. Рабочий день-то, можно считать, уже пошел к концу, — сказал полковник и без видимой причины переставил пресс-папье с одной стороны чернильного прибора на другую. Скупо улыбнувшись, добавил: — Долго ожидать не дадим.
И все же неприятное чувство подозрения помимо воли закралось в душу Тимура.
Тут подоспели и Степан с Владимиром. Полковник их тоже выслушал и так же неторопливо прочитал точно такие же, как у Тимура, предписания и повторил, что и им управление кадров не даст долго отдыхать. Тимур не выдержал и запальчиво ответил:
— Товарищ полковник, но мы приехали в Москву не отдыхать.
— Прилетели, — уточнил Владимир.
— И желали бы как можно скорее получить назначение в боевую авиачасть.
Полковник кашлянул в кулак и в конце сделанной записи для чего-то еще раз поставил точку. Подняв на Тимура и его друзей усталые глаза, пообещал:
— Ваше устное заявление примем к сведению.
Когда они вышли, Владимир заметил:
— Так он же — обратили внимание? — не выспался!
— Да, что-то такое есть в его глазах, — сказал Тимур.
— А может, он и совсем минувшую ночь не спал? — предположил Степан. — А мы его с фронта и с флангов атаковали.
Озадаченные, они вышли на улицу.
Валил густой снег, щедро наряжая в белые меха озабоченно снующих прохожих. Тимур предложил:
— Давайте завтра снова к нему явимся, только с утра?
Микоян и Ярославский согласились. Владимир, помолчав, сказал:
— Ну, на завтра договорились, а сегодня — кто куда?
— Есть два предложения. Первый вариант… — поднял мизинец Степан, — ввалиться к кому-нибудь всем вместе и ознаменовать… что именно — согласуем. Второй вариант… — показал большой палец, — ввалиться к кому-нибудь, но… самостоятельно.
— Я за второй! — вскинул большой палец Владимир.
— Принимается! — поспешил утвердить Степан.
— Ну, раз вы уединяетесь, пойду и я, но не к кому-нибудь, а домой — Таню хочу дождаться. Соскучился.
Друзья скрылись за мечущейся пеленой снега. Тимур повернулся, пошел в другую сторону, к Кремлю, и на первом же углу чуть не столкнулся с вышедшей из продуктового магазина девушкой, в синем пальто и сером вязаном платке, в каких теперь ходили почти все женщины тыла. Лица девушки не разглядел, а в самой фигуре и походке было что-то знакомое. «Конечно же это она…» И окликнул:
— Рита!
Девушка недоверчиво оглянулась, а узнав в высоком военном Тимура, приветливой улыбкой разгладила строгую складочку над переносьем…
— Тим… неужели ты?
Испорченное в отделе кадров настроение мгновенно развеялось. Он подбежал к ней и развел в стороны руки:
— Как видишь, собственной персоной!
Непроизвольно, по какой-то душевной инерции, он обнял ее и неожиданно для нее и самого себя звучно чмокнул холодными губами в холодную щеку.
Смутившись, с минуту разглядывали друг друга. Рита первая овладела собой и сказала:
— Какой ты стал большой и совсем непохожий даже на того, последнего Тима, которого я видела на вечеринке у Гербина.
— И ты, Рита, изменилась.
— Подурнела, да?
— Совсем нет… Похудела и стала, я бы сказал, какой-то пугающе взрослой. Учишься?
— Днем учусь, а по вечерам в
