Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Джон Толкин

— Ну что, госпожа моя, не скажешь ли ты нам, как твое имя и какого ты рода, и какая беда приключилась с тобой?

Она ничего не ответила, только покачала головой и заплакала; и они больше не тревожили ее, пока она не поела, — она с жадностью съела все, что ей дали. Наевшись, она вздохнула и снова вложила свою руку в руку Турамбара; и он сказал:

— У нас ты в безопасности. Переночуй здесь, а утром мы отведем тебя к себе домой, на гору в лесу. Но мы хотели бы знать твое имя и твоих родичей — быть может, мы могли бы отыскать их и сообщить им о тебе. Назови же их.

Но она снова ничего не ответила и расплакалась.

— Не тревожься! — сказал Турамбар. — Наверно, повесть твоя слишком печальна, чтобы рассказывать ее теперь. Но я дам тебе имя и буду звать тебя Ниниэль, «слезная дева».

Услышав это, она подняла глаза и покачала головой, но повторила:

— Ниниэль…

Это было первое слово, что произнесла она после забытья; с тех пор лесные жители так ее и звали.

Утром они понесли Ниниэль в Эффель–Брандир; а наверх, к Амон–Обелю, вела крутая дорога, вплоть до места, где она пересекала бурный поток Келеброс. Через него был переброшен деревянный мост, а под мостом поток срывался с источенного каменного порога и ниспадал многоступенчатым каскадом в каменную чашу далеко внизу; и в воздухе дождем висели брызги. Над водопадом была зеленая лужайка, и вокруг росли березы; а с моста были хорошо видны теснины Тейглина, милях в двух к западу. Там всегда бывало прохладно, и в летнюю жару путники отдыхали там и пили холодную воду. Димрост, Дождевая Лестница, звался тот водопад, но с того дня прозвали его Нен–Гирит, Вода Дрожи; ибо Турамбар со своими людьми остановился там передохнуть, и Ниниэль сразу же продрогла и ее охватила дрожь, так что они никак не могли согреть и успокоить ее[59]. Поэтому они поспешили дальше; но не успели они достичь Эффель–Брандира, как Ниниэль уже металась в жару.

Она долго пролежала больная, и Брандиру понадобилось все его искусство, чтобы выходить ее, и женщины лесных жителей сидели над нею день и ночь. Но лишь когда Турамбар был рядом, она лежала спокойно и спала тихо; и вот что замечали все, кто ходил за ней: в самом глубоком бреду, как бы ни мучил ее жар, ни разу не произнесла она ни слова ни на каком языке, эльфийском или человеческом. И когда силы мало–помалу стали возвращаться к ней, и она снова начала есть и ходить, бретильским женщинам пришлось заново учить ее говорить, словно ребенка. Но она легко училась и радовалась, словно человек, вновь обретающий затерявшиеся сокровища, великие и малые; и когда она наконец выучила достаточно слов, чтобы говорить с друзьями, она стала спрашивать:

— Как называется эта вещь? Я потеряла ее имя во тьме.

И когда она снова смогла ходить, она часто посещала дом Брандира: ей больше всего хотелось узнать имена всего живого, а Брандир хорошо разбирался в таких вещах; и они часто бродили вместе по садам и полянам.

И Брандир полюбил ее; когда Ниниэль набралась сил, она часто подавала хромому руку, чтобы он мог опереться на нее, и называла его братом; но сердце ее было отдано Турамбару, и лишь ему улыбалась она, и смеялась лишь его шуткам.

Однажды вечером, в пору золотой осени, сидели они рядом, а склон холма и дома Эффель–Брандира светились, залитые лучами заката, и было тихо–тихо. И спросила у него Ниниэль:

— Теперь я знаю, как называются все вещи, только твоего имени я не знаю. Как тебя зовут?

— Турамбар, — ответил он.

Она замерла, словно прислушиваясь к какому–то отзвуку; потом спросила:

— А что это значит? Или это просто тебя так зовут?

— Это значит «Властелин Черной Тени», — ответил он. — Ибо и у меня за спиной лежит тьма, Ниниэль, и она поглотила многое, что было мне дорого; но теперь я, по всей видимости, взял над ней верх.

— Значит ты тоже убежал от нее? Бежал, бежал — и прибежал в эти прекрасные леса? — спросила она. — А когда тебе удалось спастись, Турамбар?

— Да, — ответил он, — я бежал много лет. А спасся я вместе с тобой. Пока ты не пришла, Ниниэль, было темно, но с тех пор стало светло. И мне кажется, что я обрел то, что тщетно искал много лет.

И, возвращаясь в сумерках домой, он говорил себе:

— Хауд–эн–Эллет! Она явилась с зеленого кургана. Что это — знамение? Как же понять его?

И вот благодатный год прошел, и наступила мягкая зима, а за ней — еще одно красное лето. В Бретиле было мирно, лесные жители держались тихо и не покидали границ своих земель, и из соседних краев никаких вестей не приходило. Ибо орки, что в те времена стекались на юг, в мрачные владения Глаурунга, или приходили как соглядатаи к границам Дориата, чурались Переправы Тейглина и обходили ту реку далеко с запада.

А Ниниэль теперь вполне выздоровела, набралась сил, и красота ее расцвела; и Турамбар, не таясь более, попросил ее руки. Ниниэль была очень рада; но когда об этом узнал Брандир, у него на сердце сделалось неспокойно, и он сказал ей:

— Не спеши! Не думай, что я желаю тебе зла, но я посоветовал бы тебе подождать.

— Ты всегда желаешь лишь добра, — ответила она. — Но почему ты советуешь мне подождать, о мудрый мой брат?

— Мудрый брат? — переспросил он. — Скажи лучше, хромой брат, нелюбимый и немилый. Даже не знаю, почему. Но на этом человеке лежит тень, и мне страшно.

— Была тень, — возразила Ниниэль, — он мне сам говорил. Но он спасся от нее, как и я. А разве недостоин он любви? Теперь он держится скромно, но ведь раньше он был великим вождем, все наши враги бежали бы, едва завидев его, разве нет?

— Кто тебе это сказал? — спросил Брандир.

— Дорлас, — ответила она. — Разве он сказал неправду?

— Правду, — сказал Брандир, но ему это не понравилось — Дорлас был предводителем тех, кто стоял за войну с орками. Брандиру все же хотелось как–то удержать Ниниэль, и поэтому он сказал:

— Правду, но не всю: он был военачальником в Нарготронде, а сам он с севера; говорят, он был сыном Хурина из Дор–ломина, из воинственного дома Хадора.

Когда Ниниэль услышала это имя, по лицу ее пробежала тень. Брандир это заметил, но неправильно понял ее, а потому добавил:

— Да, Ниниэль, очень похоже, что такой человек вскоре опять уйдет на войну, и, может быть, далеко отсюда. А если такое случится, каково придется тебе? Берегись, ибо я предвижу, что, если Турамбар снова отправится в битву, не он, но Тень одержит победу.

— Плохо мне придется, — ответила Ниниэль, — но незамужней не лучше, чем жене. А жена, быть может, сумеет лучше удержать его, и спасти от тени.

Однако слова Брандира смутили ее, и она попросила Турамбара подождать еще немного. Турамбар удивился и опечалился; а когда он узнал от Ниниэли, что это Брандир посоветовал ей подождать, ему это очень не понравилось.