Ее темные крылья (ЛП) - Солсбери Мелинда

Сердце парит и падает. Они все те же Мерри и папа, делают старые вещи. А я… иная.

Я не шевелюсь, пока не слышу, как он смывает, открывает дверь… Каждый нерв в теле натянут… А потом шаги возвращаются в спальню, сонная поступь, без колебаний. Он не замечает, что в доме кто-то еще. Я жду, что дверь спальни закроется, и когда она это делает, мои кости становятся жидкими, газета дрожит в руке. Я остаюсь на месте, живая статуя, пока пульс не возвращается в норму, потом иду на кухню, возвращаю газету на стол, потом оставляю записку: «Сюрприз! Я дома. Поймала ранний катер с континента и ушла немного поспать».

Я поднимаюсь по лестнице, как краб, проникаю в свою спальню и закрываю за собой дверь.

Пахнет мной, какой я была. Шторы раздвинуты, впускают свет с плицы на мою аккуратно застеленную кровать и стопку чистой одежды на краю. Я представляю, как Мерри или папа убрались тут, проветрили комнату, желая, чтобы было хорошо, когда я вернусь, оставляя вещи на кровати, чтобы я знала, что они не лазили в шкафчики, уважали мое пространство, убирая за мной.

Как они растерялись, когда я вдруг отбыла к маме, как им было больно, были ли моменты, когда они знали, что что-то не так? Что они подумают из-за моего возвращения посреди ночи, без предупреждения. Я не подумала, что им будет странно, не только мне. Не только я могла измениться. Но уже поздно. Если они против, я смогу на самом деле поискать маму.

Я снимаю плащ Лодочника и платье, бросаю на пол, замираю, виновато поднимаю их. Я вешаю плащ в шкафу, бросаю платье в пустую корзину для белья, нахожу чистое нижнее белье и пижаму в стопку одежды и надеваю их. Остальное я аккуратно убираю на пол, закрываю шторы и забираюсь в кровать.

Все гладкое и слишком мягкое, ткань пижамы странно ощущается на коже, матрац подо мной слишком прогибается под моим весом. Пахнет тоже не так, цветами и химией, и я поворачиваюсь на спину, чтобы уйти от этого.

«Ты дома, — говорю я. — Тут твое место. Тут, в этой комнате, в этом городе, на этом Острове. Тут твой народ».

Но я не верю этому. Я лежу, глядя на потолок, который я видела всю жизнь, и не верю. И только когда я встаю с кровати, укутываю подушку в свое платье, прижимаюсь к нему лицом, я погружаюсь в тревожный сон.

27

ЗАСТОЙ

Я просыпаюсь, Мерри смотрит на меня с чашкой кофе в руках.

Я сажусь, охая, вытянутая из сна, который тут же тает, а она прислоняется к двери.

— Мерри? — говорю я, и она в три шага оказывается рядом, садится, кофе проливается на столик у кровати, когда она опускает его и обнимает меня.

Она держит меня крепко, ладони прижаты к раздраженной части моей спины, но я не отодвигаюсь. Я обвиваю ее руками, сжимаю крепко. Она пахнет так же, как раньше.

— Почему ты не сообщила, что прибудешь? — спрашивает она у моих волос, сжимает меня. — Почему не звонила нам?

— Сюрприз, — говорю я, голос приглушен ее плечом.

Она отодвигается, сжимает мои руки.

— Все хорошо? Что-то случилось с твоей мамой?

— Нет, все хорошо, — говорю я. — Серьезно, — добавляю я, когда она приподнимает брови. — Просто… хотела вернуться.

— Во сколько ты пришла?

— О, около пяти? — говорю я. — Я взяла первую лодку.

— Жаль, что ты не предупредила. Мы ничего не подготовили для тебя.

— Ничего. Мне ничего не нужно. Где папа?

— Работает. Он пропустил твою записку. И овощи. Прошел мимо. Ты знаешь, какой он. Как ты, пока не выпьешь три чашки кофе. Кстати.

Она берет чашку, хмурится из-за оставленного кольца жидкости.

— Я уберу это позже. Что такое? — ее голос резкий, когда она поворачивается ко мне.

Слезы льются по моему лицу, и я качаю головой, не могу объяснить.

— Эй, — Мерри опускает чашку и обнимает меня. — Что такое, Кор?

— Я скучала, — выдавливаю я в ее плечо, кончики пальцев пылают, когда я прижимаю их к ней, что напоминает о том, что прячется под моей кожей, и я рыдаю сильнее, потому что она не хотела бы утешать меня, если бы знала о монстре во мне. — Так сильно.

— И мы скучали, — она трет мою спину, будто я маленький ребенок. — Я даже не понимала, как сильно, пока не увидела твою записку, поднялась сюда и увидела тебя, — ее голос звучит сдавленно, и, когда я отклоняюсь, я вижу слезы в ее глазах. — Смотри, что ты сделала, — она смеется, вытирая их рукавом. — Какая пара.

— Прости, — я чувствую себя разбито, ведь это маленькое слово содержит так много, и я никогда не смогу объяснить ей или кому-то еще даже половину. Но мне нужно кое-что сказать, вслух, тому, кто важен. — Мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Ладно, — она смотрит на меня настороженно.

Я глубоко вдыхаю.

— Я пожелала Бри смерти. В ночь, когда она умерла. Я пожелала этого, и это произошло.

Мерри глядит на меня.

— О, Кори, — ее глаза снова в слезах. — Потому ты ушла? Потому что думала, что ты виновата? О, милая, — она снова обнимает меня. — Я хочу, чтобы ты послушала меня. Слушай внимательно. Ты не убивала ту девочку. Даже если хотела этого.

— Ты не понимаешь…

— Кори, нельзя убить желанием.

Но я это сделала. А не должна была. И не должна была этому радоваться. Я не такая.

Мерри дает мне плакать, сидит со мной, пока слезы не кончаются. Моя голова болит после рыданий.

— Лучше? — спрашивает она, и я киваю, потому что ей это нужно. — Ты уверена, что ничто не заставило тебя вернуться? Я рада, что ты тут, — говорит она, — но ты не в беде, не поссорилась?

Я почти улыбаюсь.

— Нет.

Она долго разглядывает меня.

— Хорошо, — наконец, говорит она. — Как насчет свежего кофе? — я киваю, и она продолжает. — И тебе нужно принять душ, потому что, Кори, ты выглядишь грязно и воняешь.

Удивленный смех вырывается из меня от неожиданного упрека. Я в ужасном состоянии, если она так говорит.

— Что такое? — она тянется за меня к подушке, обмотанной в одеяние.

Я отталкиваю ткань.

— Ничего. Это ничего. Я спущусь, когда буду чистой.

Мерри пронзает меня взглядом.

— Ладно, — медленно говорит она с подозрением в голове. — Не задерживайся.

Но я не спешу. Я стою под водой в душе, горячая вода бьет по ноющим точкам над моими лопатками, пока боль не проходит. Я мою волосы, расчесываю их и повторяю процесс три раза, пока волосы не скрипят, а кожа головы не болит. Я тру пемзой ступни, убирая твердую кожу, которая пригодилась мне, когда я лазала в свою нишу и в тайный сад. Потом я мою тело снова и снова, использую почти целый кусок мыла, смывая месяцы пыли Подземного мира, вода становится коричневой, стекая, и я ощущаю отвращение и потрясение. Я была грязной.