Утро в раю (очерки нашей жизни) - Александр Фитц

Вот такое не очень героическое и уж точно малоприличное имя — Калининград с 1946 года носит бывший Кёнигсберг. И ничего нет удивительного, что многие нынешние его жители выступают за возвращение городу прежнего имени. И не ему одному. Вопрос о возвращении второму по величине городу региона Советску старого названия Тильзит поднимался как раз в дни, когда я был в области. Причём, как мне сказали, поддержал эту идею едва не сам тогдашний губернатор области Георгий Босс. Мотивировал он это якобы тем, что немецкое название города вошло в мировую историю как место заключения мира и исторического свидания императоров Франции и России Наполеона и Александра Первого.

Однако эта идея жутко возмутила «патриотов и борцов с любыми формами германизации», расценивших её, как «первый шаг к тому, чтобы поставить под сомнение власть России над северной частью бывшей Восточной Пруссии».

Впрочем, дискуссии на тему «Калининград или Кёнигсберг?» здесь ведутся постоянно. В 1994 году Владимир Шумейко, приехав в Калининград в качестве спикера Совета Федерации, предложил решить проблему просто: «Давайте считать, что город назван не в честь всесоюзного старосты, а потому, что в нём растёт много калины». Это его предложение породило встречное, не менее оригинальное: «В Калининграде много коммерческих киосков, носящих название „Люкс“, поэтому логичнее называть город Люксембургом».

Но как бы то ни было, но в Кёнигсберге, а не в Калининграде Пётр Первый впервые провёл переговоры на высшем европейском уровне, прошёл обучение артиллерийскому искусству и получил звание бомбардира и командора, которое носил потом всю жизнь. И именно здесь, а не в Санкт-Петербурге, было прорублено первое важнейшее «окно в Европу». Первые четыре президента Российской академии наук были, замечу, профессорами Кёнигсбергского, а не Калининградского университета, и вообще в Кёнигсберге в XVIII–XIX веках обучалась масса молодых людей из России, прославивших её впоследствии.

Что же касается нацистской идеологии и агрессии, то Пруссия была среди тех земель Германии, где, по мнению самого Гитлера, влияние нацистов было незначительным. И именно поэтому он отправил в Кёнигсберг на усиление Эриха Коха, который к Восточной Пруссии не имел никакого отношения.

Вообще-то именовать Калининград «Кёнигом», «Кёнигсбергом» в советское время считалось некой разновидностью диссидентства, оппозиционности, бунтарства. А стремление сохранить уцелевшие символы, например, руины того же Королевского замка, заложенного в 1255 году и окончательно разрушенного в 1968, приравнивалось едва не к предательству Родины. Ведь для одних этот замок являлся «цитаделью прусского милитаризма», а для других — «символом древнего ганзейского города».

Да что сохранять, даже фотографировать, тем более публиковать снимки, на которых были запечатлены остроконечные башни, стрельчатые арки, остатки многоцветных витражей, булыжная мостовая или красная черепица, строжайше запрещалось. На всё, даже отдалённо напоминающее о немецком прошлом города и края, было наложено строжайшее партийное табу.

Ну а если никак нельзя было обойтись без какой-то конкретной фотографии, то она подвергалась непременному чёрно-серому ретушированию, и классический каркасный (фахверковый) дом превращался в трущобу, готический собор — в склад, сказочная вилла — в многоквартирную коммуналку.

Власти и «патриоты» очень хотели, чтобы история Кёнигсберга закончилась вместе с последним транспортом депортируемых отсюда «навечно» немцев в 1948 году.

Однако Кёнигсберг остался. Вот об этом так и не исчезнувшем городе и рассказывает фотоальбом одного из лучших фотохудожников современной России и, пожалуй, Европы Дмитрия Вышемирского. Это не моё мнение, хотя я тоже так считаю, а специалистов, официально именующих его «продолжателем традиций гражданственных художников, образ которых сложился в российской культуре ещё в XIX веке в среде литераторов и живописцев и позже был экстраполирован на другие виды творчества». Ещё они называют Вышемирского истинным русским интеллектуалом. Замечу, не «интеллигентом-богемщиком» (термин философа А. А. Зиновьева), а именно интеллектуалом.

В своём творчестве Вышемирский постоянно касается острых тем: это выставки «Горе Армении» (1989), о последствиях Спитакского землетрясения в декабре 1988 года; «Следы ГУЛАГа» (1991), о сталинских лагерях на Колыме, в Архангельской и Мурманской областях; «Милосердия жду» (1998), о трагедии России в ХХ веке и мучительном поиске художником выхода из той бездны, в которой она оказалась, и вот теперь — необыкновенный по эмоциональной силе фотоальбом о родном городе.

Представленные в нём фотографии фрагментов Кёнигсберга, сохранившихся в Калининграде, обладают волшебным, я бы сказал, мистическим свойством. Они зовут в глубину, в бесконечность, заставляя размышлять, сострадать и верить.

В августе 1944 года Кёнигсберг стал первым германским городом, на котором англо-американцы опробовали новую тактику уничтожения людей — массированные ковровые бомбардировки. В результате дотла выгорели целые районы, было уничтожено почти 50 процентов зданий. Причём особенно пострадал центр города, застроенный в XVIII–XIX веках. А вот мощные фортификационные сооружения на подступах к Кёнигсбергу, которые спустя десять месяцев штурмовали советские войска, фактически не пострадали.

Но в момент штурма эта «оплошность» была исправлена.

Сразу же после окончания войны новые власти «в целях искоренения прусского духа» принялись настойчиво и жестоко разрушать старинные виллы, жилые дома, церкви, расположенные на окраинах города, не тронутых войной. Не пощадили даже редкий по красоте и величественности Кёнигсбергский замок. Буквально по кирпичику разбирались здания, вырывались дверные коробки, оконные рамы, демонтировались камины, отдиралась кафельная плитка, с могил снимали гранитные и мраморные надгробья, и всё это вывозилось для «восстановления советских городов». Но некоторые дома всё же уцелели. При этом не обошлось без курьёзных совпадений. Так, в доме, в котором находилась кёнигсбергская штаб-квартира гитлерюгенда, разместился обком комсомола, а в бывшем прусском полицай-президиуме — областное управление КГБ.

Всё это, как считают местные интеллектуалы, делалось с целью не только «уничтожить ненавистную, враждебную цивилизацию», тотально вытравив даже отдалённые напоминания о Пруссии, но и с намерением лишить возможности переселяемых сюда из глубинных районов СССР людей возможности сравнивать два столь разительно отличавшихся уровня жизни. Но кое-что, повторяю, так и не успели уничтожить.

В путешествиях по области, когда взглядом неожиданно натыкаешься на руины старинной кирхи или фермерского дома с куском сохранившейся черепичной крыши, ты понимаешь, что это совсем не Германия. Но ведь и не Россия! А что?

Ответить на вопрос мне помог фотоальбом Вышемирского, неким, и здесь я повторюсь, мистическим образом передающий портрет духа места, в котором он живёт и которое считает своей главной и единственной Родиной.

Как-то так получилось, что утром дня, в который Дмитрий подарил мне фотоальбом, я приобрёл книгу Сергея Есина «Далёкое как близкое. Дневник ректора». И вот, возвратившись домой в Мюнхен, я открыл её наугад и прочитал: «Не могу простить советской власти разрушение Храма Христа Спасителя и разрушение Кёнигсбергского замка, и то и другое бессмысленно и диктовалось скорее невежеством и спесью, нежели чем-либо иным. Надо быть сильным, чтобы иметь у себя под подушкой чужую историю. Мы всё время говорим о нашем варварстве, о варварстве немцев или афганцев, разрушивших из религиозных мотивов статуи Будды, но забываем о варварстве просвещённых англичан. После Дрездена всмятку были разбиты и исторические кварталы Кёнигсберга. И ещё я думаю, не хватает у нас храбрости и верящей в свою правоту бесстрашности, чтобы держать у себя не Калининград, а Кёнигсберг. Так и только так! И только так! И навеки».

А вот у Вышемирского этой храбрости, о которой говорит Есин, хватает, и поэтому он хочет, чтобы Калининград снова стал Кёнигсбергом. И ещё, как всякий мужественный и сильный человек, он не трусит и не стесняется попросить у оскорблённого и незаслуженно обиженного прощения. Пусть и не им лично.

Ну а что касается «немецких поползновений» на этот самый западный регион России, то хочу успокоить паникёров: в Германии никто, кроме горстки правых экстремистов, не призывает вернуть себе этот анклав. Да и зачем? Нет у Германии таких денег, чтобы восстановить и обустроить его. А куда девать миллион с лишним живущих там россиян? Выселять или интегрировать? Это же глупость несусветная. А ещё не забывайте США, Англию, Францию, Польшу, которые уж точно воспротивятся этому новому перекрою европейских границ.