Невозвращенцы - Михаил Черных

Положение спасли подошедшие перед третьим сражением ближние с частью большей дружин великих князей во главе с обоим великими князьями. Спорщиков разделили, особо буйных отливали ледяной колодезной водой, самые буйные получали вызов и сложили свои буйные головы в поединках с ближниками[22] великих князей. Битва не состоялась, но до сих пор тянется череда схваток кровников с обеих сторон.

Результатом той ссоры стало заметное охлаждение в отношениях обоих государств, укрепление границы между ними — до этого она была весьма условной, падение на десятую часть доходов от торговли, и на пятую часть — доходов от приграничной области, потеря заметной части дружин окрестных князей, и как результат несколько налетов степняков в на стыке двух государств. Еще повезло, что свет не увидела кровь ни одного из ближников или семей великих князей, иначе война стала бы серьезной. Кстати, сватовство великого князя Словенского как раз должно было снять эту слишком медленно уходящую напряженность. Ромейских подсылов живьем взять не удалось, как не сокрушались приготовившие для них особые пытки великие князья…

— Не волнуйся княже, все будет добре.

Вдруг беседу прервал стук в дверь. Зашел опять тот же гридень.

— Княже, гонец к вам, скорый. Вести важные говорит принес.

— Давай его сюда.

Гридень вышел и вскоре в комнату вбежал гонец. Был он грязен, вонял лошадиным потом и еле — еле держался на ногах.

— Князь, злую весть я принес, не вели казнить.

— Говори, — разом посуровел князь.

— В Новгороде беда. Пришлые тати, безвестно откуда, разорили городок Дальние Заимки. Местный князь собрал все ополчение и дружину свою — пять сотен латников и десять сотен ополченцев бездоспешных и на ворога налетел, как коршун, отомстить за беды принесенные.

— И что.

— Разбили его, за пол лучины.[23]

— А князь?

— Сложил князь голову свою в той битве с ворогом подлым.

— О чем мне толкует великий князь Новгородский?

— Великий князь новгородский предлагает собрать на средину сеченя[24] большой хурал.

— Ужель все так серьезно? — пробормотал князь и посмотрел на Здравомысла, — любят тебя Боги, вот тебе великое дело.

— Да, княже, — подобрался Здравомысл.

— Иди, дело свое ты хорошо разумеешь. И гонца прихвати.

— Благодарствую, княже. Что ж, пойдем, — Здравомысл легко одной рукой поднял с пола одетого в кольчугу гонца, — расскажешь мне. Все.

Здравомысл привел гонца в свои покои. Покои впечатляли. Большую часть огромных покоев занимали гигантские полки, на которых громоздилось чудовищное количество различных записей — начиная от папирусных свитков Та-кемет[25] и заканчивая обычными берестяными грамотами. Но насладиться разглядыванием этих завалов, казалось, только и мечтавших об горячем угольке, гонцу не дали. Через одну свечу гонец уже не был рад, что они не на востоке — где часто за дурную весть снимали голову с плеч. То, как его замучил вопросами княжий ближник, большинство которых вроде совершенно не относилось к случившемуся, было не на много легче. Наконец гонец был отпущен восвояси и выполз из комнаты, а ее хозяин надолго задумался, бездумно сгибая и разгибая в руках толстый железный прут. Потом, явно что-то решив, он вышел из комнаты и отправился во двор.

Во дворе детинца все было совершенно обычно. У конюшни холопы чистили лошадей и задавали другим корма. В углу, на сеновале совсем уж древний воин, весь посеченный что-то рассказывал новикам младшей дружины. Совсем маленькие дети, которым даже штанов не полагалось — только в длинной до пят рубахе прибирали замощенный камнем двор, а еще один внимательно осматривал каждый камень — не требуется ли чинить мостовую. В другом углу незнакомый волхв, Перуна похоже, что-то показывал уже опытным воям — вскоре оттуда раздался высокий звон железа. Здравомысл даже дернулся от зависти, так ему захотелось отведать мастерства новичка. Среди этих волхвов иногда встречались такие, что даже ему было трудновато справиться. Быстро справиться…

«Эх — совсем я в эти папирусы — бересты закопался. Скоро мхом порасту и меча поднять не смогу. И делами занимаюсь такими, что и тать побрезгует, не то, что боярин. Надо бы мечами позвенеть. Но это потом, дело княжье вперед» — подумал Здравомысл.

— Хитрец! — заорал он, — Ты где. Поди сюда.

Кремлевский тиун выскочил из какой-то щели и склонился в угодливом поклоне.

— Да, боярин. Почем звал меня?

— Петька не помер еще?

— Который Петр? Петр Ромей или Петр Щука? Али другой какой?

— Петр Пришлый.

— Да вроде живой был. Старый совсем, а все к богам боится отойти — у дочери своей в деревне живет, баклуши бьет да внукам сказки чудные сказывает.

— Позови его. Сюда.

— Как велите, боярин. Значит, в следующем месяце поедет за дровами обоз, его и захватит.

— Ты меня не разумеешь? Сей же момент отправь верховых с заводными, и чтобы завтра же он был здесь.

— Как угодно боярин. Эй, Прошка, — не сходя с места, только повернувшись в сторону, закричал тиун, — возьми из конюшни себе коника, да дуй в деревню Большие Лещи. Знаешь где это?

— Как не знать? Знаю, барин, — отозвался конюшенный холоп.

— Вот лети туда и привези оттуда старика Петра по кличке Пришлый. Запомнил?

— Не запамятую, барин.

— Заводных не бери — вот тебе, — Хитрец вытащил из под одежды и снял с шеи цепочку, на которой висели круглые желтые монеты, с дыркой посередине. Он отобрал из них две поменьше размером и с тяжелым вздохом кинул их холопу. — Вот, купишь подорожную на ближайшем яме, на себя и на старика.

— Понял, барин, — со сноровкой подхватил монеты холоп и улыбнулся.

— Полмонеты — привезешь обратно, ведь на старика ямская подстава тока к нам, — видя его радость добавил тиун.

— Понял, барин, — посмурнел холоп и побежал на конюшню.

— Вот, шельмец! Думал я забуду. Вот все сделано боярин, завтра привезут твоего Петьку.

— А кто из купцов суздальских в городе?

— Да много их, наш город купцами всему миру славен, не меньше новгородских. А какой товар нужен, боярин? Ты мне скажи, я задешево куплю.

— Уж не хочешь ли ты молвить, что я сторговать не смогу? Али обманут меня? — в приторном гневе нахмурил брови Здравомысл.

— Да как можно, боярин, — непритворно испугался тиун.

— Ну так говори. Мне нужен купец, что победнее, но не коробейник уж совсем. И чтобы честным был.

— Да где же вы, боярин купца честного видели? Они же тати первые, так и норовят мужа честного обмануть. Вот, давече на рынке, меня на пять гривен раздели, басурмане окоянные, а еще…

— Помолчи, устал слушать твою трескотню. Так кто же?

— Есть Горазд Жданович — только того дня по льду свой поезд[26] пригнал с товаром — рухлядь с севера привез. Жировит Лис — этот, наоборот на следующий день уезжать собирается, Чеслав Лошак есть, но у него товар еще не продан — он лошадей степных табун пригнал. Сказывали, пока не продаст за должную цену, клялся, с места не сойдет. Еще есть…

— Хватит. Что за товар у Лиса?

— Да разности всякие, того немножко, сего чуть-чуть. Он не великий купчина, так скорее коробейник большой.

— А где он встал?

— Да за черной слободой. Жадный он — говорит чернь угольную и смыть в бане можно, а гривна лишняя не бывает.

— Жадный, говоришь… Это добро, что жадный, с жадным проще, — задумчиво пробормотал боярин. — Пошел вон.

— Как угодно будет, боярин, — с облегчением вздохнул Хитрец, развернуляся и быстрым шагом пошел к терему.

— Стой. — от окрика Здравомысла тиун замер. — Верни, не позорься.

— О чем ты, боярин — Хитрец повернулся своим честным, выражающим полнейшее недоумение лицом.

— Не далее как день тому назад ты просил у князя ежемесячную долю виры, на обиход кремля, али не так?

— Так боярин.

— Ты плакал, что деньги все вышли?

— Так боярин. Все вышли. И на дрова, и на уголь, и на мишуру всякую, одного пергамента на сколько закупили для тебя, боярин. А еще…

— Постой. Значит гривны все вышли?

— Вышли.

— Ничего не осталось? — продолжал изгаляться боярин.

— Ни ломаной чешуйки,[27] боярин.

— И князь тебе выдал ведь?

— Конечно, выдал. Я князя не обманываю, как можно, — с честным выражением лица ответил тиун.

— И сколько он выдал? — участливо спросил Здравомысл.

— Двадцать гривен золотых, вот я их с собой ношу — как ярмо, чтобы не пропали, показать могу, — ответил Хитрец.

— Ну, покажи.

— З… зачем? — сразу стал заикаться тиун, и глаза забегали как у воришки.

— А затем, что на той гривне я насчитал двадцать две монеты. Хочешь, сочтем вместе? Коли ошибся я, то я тебе эти две золотых гривны в качестве виры за навет отдам, а коли нет…. - улыбнулся боярин.