Сто лет одиночества - Габриэль Гарсия Маркес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да здравствует либеральная партия! Да здравствует полковник Аурелиано Буэндия!
В полночь, когда кровь Аурелиано Хосе перестала течь, а картам осталось заново определять судьбу Кармелиты Монтьель, более четырехсот человек прошли перед театром и разрядили револьверы в оставшийся лежать на улице труп капитана Акилеса Рикардо. Понадобилась патрульная команда, чтобы положить в повозку начиненное свинцом тело, которое разваливалось, как лепешка в супе.
Возмущенный наглым произволом военных из гарнизона, генерал Хосе Ракель Монкада восстановил свои политические связи, снова надел мундир и стал представлять в Макондо гражданскую и военную власть. Он, однако, не тешил себя тем, что его миротворческая деятельность убережет людей от того, что неизбежно должно было случиться. В сентябре поступали противоречивые сообщения. Правительство заявило, что контролирует всю страну, а либералы получали секретные донесения о вооруженных мятежах во внутренних районах. Официальные власти до тех пор не признавали, что в стране идет война, пока не пришлось обнародовать решение военного трибунала, который заочно вынес полковнику Аурелиано Буэндии смертный приговор. Совершить казнь предписывалось первому же гарнизону, который его схватит.
— Значит, он вернулся, — радостно сообщила Урсула генералу Монкаде. Но тот пока ничего не знал.
Полковник Аурелиано Буэндия действительно уже больше месяца обретался в стране. Но о нем ходили самые разные слухи, его будто бы видели в самых невероятных местах, и потому сам генерал Монкада поверил в его возвращение лишь тогда, когда было официально сообщено, что он захватил два прибрежных штата.
— Поздравляю, кума, — сказал он Урсуле, показав ей телеграмму. — Скоро он появится здесь, у вас.
Тут Урсула впервые забеспокоилась.
— А что же вы-то будете делать, кум? — спросила она. Генерал Монкада не единожды задавал себе этот вопрос.
— То же самое, что ваш сын, кума, — ответил он. — Выполнять свой долг.
Первого октября на заре полковник Аурелиано Буэндия во главе тысячи хорошо вооруженных людей атаковал Макондо, но гарнизон получил приказ стоять насмерть. В полдень, когда генерал Монкада обедал с Урсулой, орудийный залп мятежников, потрясший весь город, разнес в щепы фасад муниципального казначейства.
— Они так же хорошо вооружены, как и мы, — вздохнул генерал Монкада, — но дерутся еще более рьяно.
В два часа пополудни, когда земля дрожала от взаимного обстрела, он простился с Урсулой в уверенности, что проиграет это сражение.
— Молю Бога, чтобы сегодня вечером Аурелиано не вошел в этот дом, — сказал он. — Если придет, обнимите его за меня, потому что я едва ли когда-нибудь его увижу.
Той же ночью генерал Монкада был арестован, когда пытался бежать из Макондо, оставив пространное письмо на имя полковника Аурелиано Буэндии, где напомнил об их общих намерениях избегать жестокости в войне и желал ему окончательной победы над продажными офицерами и политиканами обеих партий. На следующий день полковник Аурелиано Буэндия обедал вместе с ним в доме Урсулы, где генерал Монкада сидел под арестом в ожидании приговора революционного военного трибунала. Это была семейная трапеза. Но пока противники, забыв про войну, предавались воспоминаниям о прошлом, Урсула не могла избавиться от горькой мысли, что ее сын оккупировал родную землю. Она увидела его в этом, новом свете, едва он ввалился в дом вместе со своей шумливой охраной, которая перевернула вверх дном все спальни, чтобы увериться в безопасности. Полковник Аурелиано Буэндия не только не противился этому, но и сам отдавал приказы повелительным тоном и никому не разрешал приближаться к себе ближе чем на три метра, даже Урсуле, пока его люди не выставили караул возле дома. На нем была военная форма из грубого дриля без всяких знаков различия и высокие сапоги со шпорами, заляпанные кровью и грязью. На поясе висела расстегнутая кобура, а рука, лежавшая на рукоятке револьвера, была так же напряжена и решительна, как его взгляд. Голова, ныне с глубокими залысинами, была словно обожжена в печи. Лицо, дубленное солью карибских ветров, приобрело твердость металла. От неминуемой старости его уберегала жизненная сила, которая была сродни жестокости. Он стал более высоким, чем в молодости, более бледным и угловатым и, казалось, не был склонен поддаваться душевным порывам. «Боже мой, — думала в тревоге Урсула. — Теперь он, видно, способен на все». Так и было. Ацтекская шаль-сарапе, привезенная Амаранте, воспоминания о друзьях за обедом, забавные анекдоты — все это было тусклым отсветом прежнего Аурелиано. Не успели похоронить мертвых в общей могиле, как он поручил полковнику Роке Мяснику ускорить разбирательство в военном трибунале, а сам взвалил на себя тяжкое бремя проведения коренных реформ, которые должны были не оставить камня на камне от загнивающего режима консерваторов. «Нам надо опередить партийных дельцов, — говорил он своим соратникам. — Не успеют они и глазом моргнуть, как дело будет сделано». Тут-то он и взялся за проверку земельных реестров чуть ли не столетней давности и раскопал узаконенные бесчинства своего брата Хосе Аркадио. Одним росчерком пера лишил его всех прав на землю. Отдавая дань вежливости, оставил на час другие дела и навестил Ребеку, чтобы сообщить ей о своем решении.
В полутемном доме одинокая вдова, которая в свое время была поверенной в его тайных любовных утехах и чье упрямство спасло ему жизнь, выглядела призраком из вечного прошлого. Укутанная в черное почти до кончиков пальцев, с сердцем, давно обращенным в пепел, она едва ли знала, что рядом идет война. Полковнику Аурелиано Буэндии казалось, что у нее сквозь кожу мерцают кости и она плывет в окружении блуждающих огней по затхлому воздуху, который все еще пахнет порохом. Он начал с того, что посоветовал ей не слишком строго соблюдать траур, проветрить дом и более не убиваться по Хосе Аркадио. Но Ребеку уже не трогала мирская суета. После того как она без толку предавалась ей, поедая землю, вдыхая аромат писем Пьетро Креспи, трамбуя собой постель неистового мужа, был наконец найден покой в этом доме, где воспоминания, вызываемые безжалостной памятью, обретали плоть и кровь и разгуливали, как живые существа, по глухим темным комнатам. Полулежа в своей плетеной качалке, глядя на полковника Аурелиано Буэндию так, будто это он был призраком из вечного прошлого, Ребека даже бровью не повела, услышав, что земли, присвоенные Хосе Аркадио, будут возвращены их законным хозяевам.
