Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против» - Сергей Арутюнов

ТО, ЧТО ВСЕГДА БУДЕТ МЕШАТЬ НОРМАЛЬНОМУ БРАКУ

ХРУПКОСТЬ ПОСТОЯННОГО ВЫБОРА

Сходясь на совместное ведение хозяйства, люди, презирающие обрядность как рудимент (наследие прошлого) социальной истории, тихо перевозят немногочисленные вещи на одну из двух квартир и начинают сосуществовать в одном пространстве, полагаясь лишь на силу взаимной приязни. Исчезнет она — и человек вместе со своим дорожным чемоданом, бельем, ноутбуком и зубной щеткой растворится за окном, скроется в тумане цивилизации, оставив по себе воспоминания, а место его когда-нибудь займет другой, более подходящий.

Но разве мы в супермаркете?

Неужели супружество сегодня есть подвид выбора товара, соответствующего представлениям о его качествах, и как только товар этот в глазах потребителя портится, следует заменить его на более-менее подходящий аналог?

Как много судеб разрушено, как много душ опустошено в непрерывной гонке за товарами сегмента luxury. Эта гонка целиком и полностью на совести тех, кто является проповедниками недавней, но уже обреченной религии — потребления. Вы наверняка знаете, что первые супермаркеты столетней давности строились как храмы.

Зайдите в любой — московский ли, питерский — Елисеевский и убедитесь сами: алтарь, несомненный алтарь перед вами, рассыпавший дары в виде соков, конфет и пирожных там, где должны быть лишь свечи, иконы и слезы.

СЕГОДНЯШНИЙ БРАК И КУЛЬТУРА ПОТРЕБЛЕНИЯ

Человек — может ли он быть предметом потребления? Оказывается, да. Но будет ли прочным ли брак с человеком, который заранее объявлен товаром?

Ответим и на этот вопрос: вместе с религией потребления, которой не больше, чем 100 лет, мы сталкиваемся с религией хрупкости, которая уже родилась в недрах первой. «Глянцевое» начало характерно для субкультуры, обрубающей для себя все, что не относится к целевой аудитории.

Glamour говорит нам: а мир и не должен быть прочным и вечным. Наше бытие эфемерно — так пусть же оно хотя бы соответствует стандартам роскоши! И с этой довольно убогой философией в жизнь пытаются сопроводить целые поколения молодых горожан. «Меняйте декорации вокруг себя! Прочны и вечны в них только вы, остальное обречено изменениям!» — кричат с глянцевых страниц самые кромешные неудачники, разведенные по 30 тысяч раз, бросавшие своих детей и не могшие их родить, а то и вообще ни разу не вступавшие в серьезные отношения, не женившиеся, не выходившие замуж, тем более по любви.

В принципе, утверждение насчет постоянных изменений — отчасти самая правдивая правда. Неисцелимо в ней одно — и этого глянцевая культура не учитывает — стремление каждого из нас хоть к чему-то постоянному.

Для многих странствующих в этом мире важен, например, отчий дом — место, куда можно приходить время от времени и быть тем, кем был вначале, — ребенком. Или родные могилы, куда также время от времени приходишь и мысленно говоришь с самыми дорогими с детства людьми…

Но глянцевая культура ведет себя так, будто ничего этого — ни смерти, ни старости — нет. И некуда пойти, кроме как в себя.

Мы и не заметили, как изменились цели нашего общества. Еще вчера мы все были патриархальными частицами единого организма, хотящего возобновлять себя бесконечно, вступать в брак, рожать детей и растить их, но уже сегодня эти максимы подвергаются самому серьезному, а нередко, в крайних своих проявлениях, и агрессивному переосмыслению и даже отрицанию.

Не нужно больше брака, детей, вечного повторения одного и того же, говорит нам столетнего генезиса (образования) культура феминизма (женского возрождения). В этом смысле все интенции (стремления) нашей сегодняшней жизни насквозь пропитаны индивидуализмом и служат дальнейшей дезинтеграции общества.

В нем, где уже не являются высшими целями ценности общинные (создание семьи и рождение детей), сам человек и его благо рассматриваются как центральные ценности, не сопряженные с ценностями общины. Подмена очевидна: то, что раньше виделось как несомненное человеческое благо, выглядит сегодня тусклым обременением, не только не сопряженным с основными занятиями человека (служебной карьерой, мерой самореализации), но и прямо противоречащим им.

К чему жертвовать себя детям, когда на свете столько подлинно интересного? Общение, карьера, протягивание самых разнообразных связей, наконец, тайны души, поверяемые первому встречному и поперечному…

Однако все эти соблазны и забавы, как показывает опыт, хороши и приятны лишь для определенного возраста. Оказывается, нельзя целую жизнь провести исключительно в кафе, служащем приложением к виртуальному пространству духа!

К 30 годам человек, повинующийся древнему инстинкту размножения, с полным основанием ждет от этого пространства более значимых даров, чем исповеди таких же, как он сам. Тут-то и встает в полный рост перед ним «поэтика поступка», для совершения которого он должен употребить куда большие, чем требуемые для нажимания сенсорных кнопок, силы.

Иными словами, переход от электронных отношений к реальным требует гораздо более значимых усилий и часто оказывается болезненным: экранный образ человека (партнера) не сходится с явным, возникает зазор, который не так легко перепрыгнуть.

Новое поколение, наученное глянцевой культурой придавать решающее значение своей индивидуальности, выработанным потребительским привычкам, испытывает огромные сложности при вступлении на дорогу зрелости. Неочевидными для него оказываются общинные (государственные) и даже частные цели, и в результате общество получает критическую массу свободных радикалов — городских профессионалов, создающих свою далеко не безопасную среду обитания и развлечения. В такой среде равно толерантно принимаются любые странности, в том числе — любви, а место интригующего заводилы занимают лица «нетрадиционной сексуальной ориентации».

НЕТРАДИЦИОНАЛЫ И ИХ ЧАЯНИЯ

Эти городские герои претендуют на подлинную искренность отношений — ведь они действительно бескорыстны, поскольку никаких правовых последствий за собой они не влекут; гомосексуалы детей не рожают и совместно нажитое имущество между собой не делят.

Гомосексуалисты увлекаются друг другом исключительно из соображений чистого влечения. Таким образом, их страсть словно бы полностью очищена от всех социальных наслоений. Но именно она-то как раз и зависима от социальных веяний современности, как ничто другое: в сегодняшнем мире легче быть эгоистом и одиночкой.

При этом такие упертые нонконформисты требуют от общества пересмотреть свои вековые взгляды на брак и признать их такими же, как остальные, то есть женить официально, признавать парами, не обижать, не смотреть косо, признавать за ними все имущественные отношения по закону, то есть разводить и устраивать дележ.

Как хочется нормальности!

…Их, по разным подсчетам, немного. Одни считают, что 2 %, другие доводят цифру чуть ли не до 30. Но дело не в том, сколько их, как они образуются и можно ли их излечить.

Кстати, говорят, что можно, просто они — не хотят.

Одни молчаливо страдают от своих пристрастий, каются, другие агрессивно настаивают на них — но и это не важно ни для кого, кроме них самих и либерально настроенных деятелей, зачастую оказывающихся представителями тех же самых меньшинств.

Нас интересует один вопрос — зачем им признание общества, ценности которого они так яростно отрицают?

Ответ, как будто, тот же самый: имущество. Общественные права есть благо, отрицать которое тяжело, если вообще возможно.

Но есть и более тонкий аспект: внедрение иных общественных стереотипов и расширение за счет этого собственной среды обитания. Это — бессознательное, инстинктивное. С этим даже нельзя бороться, не имея соответствующей нормативной базы.

В СССР гомосексуализм преследовался законом. Приход к власти свердловского партфункционера Бориса Ельцина сразу же отменил «позорную» (для кого?) статью о мужеложестве, а в его кабинете министров тут же заняли видные посты люди «нетрадиционной ориентации». Эта тенденция длится и сегодня.

Спрашивается, не была ли буржуазная революция 1991 года выплеском гомосексуалов и их чаяний на поверхность?

Они уже 20 лет борются за свои права с основным большинством населения и добились многого. Во-первых, мы узнали, что они есть. Во-вторых, некоторых из них мы даже увидели воочию. В-третьих, мы увидели их манеры, которые, по заявлениям самих гомосексуалистов, безупречны, но, по мнению тех, кто с ними общался, далеко не идеальны. Так всегда с людьми, возомнившими себя элитой. Игра природы, неправильно развившая их хромосомы и сделавшая противоестественное влечение смыслом их интимной жизни, выдается идеологами гомосексуализма за высокое отличие перед всеми остальными нами, которых они презрительно величают «натуралами», нередко призывая на наши непросвещенные их практиками головы проклятия и кары.