Смотри, но не трогай (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна

Сколько я уже тут? Не знаю. Может, минут десять. А, может, больше часа сижу. Ощущение времени напрочь отсутствует. Да и окружающая реальность кажется какой-то смазанной. Я ни черта не различаю. Ни лиц людей, ни их голосов.

Диляра оказалась права, у Леры случился приступ гипогликемической комы. Насколько я понял, это такое состояние, когда уровень глюкозы в крови резко падает и человек теряет сознание.

В сумке Грановской обнаружились шприц-ручка и утилизированная игла, поэтому медики пришли к выводу, что Лера сделала укол инсулина, но по какой-то причине пропустила прием пищи. Либо, как вариант, ошиблась с дозировкой.

Слушая эти разговоры, я испытывал смесь ужаса и благоговейного трепета. Я плохо разбираюсь во всех этих медицинских тонкостях, но очевидно одно: каждый божий день Лера боролась за жизнь. Пристально следила за здоровьем, регулярно мерила сахар, ставила уколы. И самое поразительное, ни хрена не спекулировала этим! Не манипулировала, не требовала особого к себе отношения… Да что уж говорить, она шифровалась так, что я ни о чем подобном даже близко не догадывался.

Очуметь… До сих пор не верится.

Лера неукоснительно соблюдала дисциплину, и оттого вдвойне странно, что она попала в столь опасную ситуацию. Ошиблась с дозировкой инсулина? Блин, я в это ни за что не поверю. Человек, щелкающий задачи по матану как орешки, не смог справиться с банальной арифметикой? Нет, это звучит абсурдно. Тут точно что-то другое…

— Тимур, где она? — мысли прорезает женский возглас, полный отчаяния.

Рыдающая Елизавет сломя голову бежит по коридору. Следом за ней торопливо вышагивает отец.

— Она в палате, — вскакиваю на ноги и, не зная, куда деть трясущиеся руки, засовываю их в карманы. — Врач пока не выходил…

— Господи… Господи… — женщина прижимает ладони к лицу и шумно всхлипывает.

Растрепанная, с опухшими от слез глазами, в куртке, накинутой поверх домашнего халата — сейчас она выглядит гораздо старше своих лет.

— Успокойся, Лиз, — отец сжимает ее плечо. — Сейчас я с врачом поговорю, все узнаю.

Батя устремляется дальше по коридору, а мы с Елизаветой остаемся один на один. Она шарит по больничным стенам абсолютно невидящим взором, в котором читается панический, почти животный страх.

— Садитесь, — осторожно подталкиваю ее к пластиковым креслам.

Заторможенно кивнув, она опускается на сидение и складывает руки на коленях. Ее ладони ходят ходуном, подбородок дробно дрожит.

— С Лерой все будет хорошо, — говорю я, хотя сам ни в чем не уверен.

— Да-да, конечно, — Елизавета выдавливает вымученную улыбку. — Лерочка у меня сильная девочка. Знаешь, она с детства такой была… Упорной и очень храброй. Всегда к своим целям шла. Порой даже напролом, — короткий всхлип. — И эта болезнь… Она ее только закалила… Еще крепче сделала. Лера справится, я не сомневаюсь.

Раньше я и подумать не мог, что буду испытывать сочувствие к Елизавете. Что буду сопереживать женщине, которая пробралась в мой дом и разрушила мою семью. Но жизнь, как выяснилось, крайне непредсказуемая штука. Потому что сейчас я сижу рядом с ненавистной Елизаветой и разделяю ее боль. Как бы парадоксально это ни звучало.

— Я не знал, что у Леры диабет, — слышу свой голос как будто со стороны. — Давно она… Болеет?

— Ей поставили диагноз в конце одиннадцатого класса, — женщина шмыгает носом. — Лера просила никому не говорить. Не любит, когда ее жалеют.

— Понимаю…

— Как так вышло, Тимур? — она вскидывает на меня взгляд. — Ей резко стало плохо?

— Я не знаю, — медленно качаю головой. — Меня не было рядом…

К сожалению.

— Это так странно, — Елизавета морщится. — Лера никогда не пренебрегала своей безопасностью… Что же пошло не так в этот раз?

Я и сам готов на все лишь бы узнать ответ на этот вопрос. Не могу избавиться от ощущения, что тут есть так называемая слепая зона. Нечто важное, но скрытое от глаз.

— Лера очнулась! — взволнованный отец на всех парах несется к нам. — Мы можем зайти к ней ненадолго. Я договорился с врачом.

Елизавета подскакивает как ошпаренная. Я вместе с ней. Высокий мужчина в белом халате проводит нас по коридору и, остановившись у входа в палату, инструктирует:

— Пациентка в сознании. Состояние стабильно. Мы оставим ее под наблюдением на несколько дней, дабы убедиться, что гипогликемия не вызывала серьезных церебральных нарушений.

— А что, есть такой риск? — полошится Елизавета.

— Риск есть всегда, — сухо подтверждает врач. — Просьба не перегружать пациентку разговорами и не нервировать ее. Сейчас самое важное — это покой.

— Хорошо-хорошо, мы поняли, — торопливо вставляет отец и, распахнув дверь, пропускает Елизавету внутрь.

Потоптавшись на пороге, захожу в палату последним. Мысленно ловлю себя на том, что тяну время, отодвигая момент встречи. Не знаю, почему. Вроде хочу и вместе с тем необъяснимо страшусь посмотреть Лере в глаза. Вдруг увижу в них укор или, еще хуже, раздражение? Мол, какого черта приперся, тебя-то я точно не ждала.

Грановская выглядит бледной, болезненной, но, несомненно, живой. И меня прям как-то сразу отпускает. Будто гора с плеч. Пускай делает, что хочет: проклинает, отпускает колкости, прочь гонит… Мне плевать. Лишь бы ее здоровью больше ничего не угрожало.

Но Лере и дела до меня нет. Она сосредоточена на плачущей Елизавете, которая подлетела к ней и крепко обнимает.

— Ну ладно тебе, мам, все в порядке, — приговаривает Грановская, хотя голос у самой слабый-слабый. — Все обошлось… Успокойся, пожалуйста.

— Как же так, дочка? — женщина ласково ощупывает Лерины щеки. — Как же так получилось?

— Я вколола инсулин. Все, как обычно, — она облизывает пересохшие губы. — Сделав укол, я хотела спуститься вниз, поесть, но оказалась запертой в комнате на верхнем этаже и не смогла позвать на помощь…

— Запертой? — вмешивается отец, хмурясь.

— Да, меня закрыли, — кивает Лера. — Намеренно.

— Как это?! — возмущенно восклицает Елизавета. — Кто мог это сделать?

Повисает пауза, в течение которой мы все сгораем от нетерпения, а потом Лера произносит:

— Я думаю, это сделал Тимур.

И тут я натурально офигеваю.

Челюсть медленно отъезжает вниз.

В палате воцаряется немая сцена.

— Что?.. — с трудом ворочаю языком от шока. — Я ничего не делал…

— Может, хватит уже?! — неожиданно взрывается Грановская. Смотрит на меня злыми несчастными глазами и душу наизнанку выворачивает. — Давай положим этому конец раз и навсегда! Я не выдерживаю, видишь? — цепляет пальцами больничную сорочку. — Не могу больше с тобой тягаться! Ты победил, доволен?

— Лер… О чем ты говоришь? — хриплю задушено.

Я обескуражен. Мысли мечутся, как летучие мыши под светом прожектора.

— Ты хотел показать мне мое место? Я здесь никто, помнишь такое? — кричит с обидой. — Ты украл мои вещи из раздевалки, выставил меня посмешищем перед всем институтом, испортил отношения с Никитой… Но тебе этого мало, верно? Ты захотел меня уничтожить! Что ж, поздравляю, Тимур, тебе это почти удалось! Я чуть не умерла сегодня!

Ее обвинения, будто острый кинжал, вспарывают кожу и ранят сердце. Горький яд разливается по венам. В груди становится нестерпимо тесно. Хочется разодрать грудную клетку, чтобы избавиться от боли, но здравый смысл подсказывает, что это не поможет.

Только теперь до меня доходит, как выглядит случившееся со стороны… Лера реально думает, что это я закрыл ее в той комнате. Что намеренно причинил ей вред. Ей ведь неизвестно о переменах, произошедших в моей душе.

Мы так и не успели поговорить…

Грановской невдомек, что последний час я провел, изнывая от страха за ее жизнь. Что я, черт подери, молился за нее! В последний раз я обращался к Господу, когда умирала мама. Тогда он мне не помог. Сегодня я решил попробовать еще раз, и случилось чудо. Хотя… Может, это и не чудо вовсе. Просто у Леры изначально было больше шансов…