Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую - Ирина Летягина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Место заряжается электричеством игры, буйства, действа и притягивает все больше народу. Вечеринка превращается в гиганта, который живет собственной жизнью. Кто-то начинает танцевать капоэйру или коко, аранжируя себе однострунным беримбау[4] и пандейру[5]. В кругу танцующих ритм коко появляются свои правила: ты вызываешь одного из танцоров, кто уже танцует в кругу, на своеобразный поединок, где нет победителя, второй танцор уступает, и ты занимаешь его место. Движения похожи одновременно на танец и бесконтактную борьбу. Весь танец коко – это одновременно вызов, баловство, заигрывание в движениях. Круг не размыкается, музыканты играют свои ритмы, зрители поддаются ему и либо танцуют, либо поют, либо стучат, либо хлопают себя по бедрам. Люди соединяются, разъединяются, перемешиваются, исчезают и появляются вновь по законам, известным только богу, умеющему танцевать. Вечеринка отрывисто дышит воздухом островной ночи. Ноздри наполняются парами алкоголя, запахом пота сотен танцующих тел, ароматами кофе, манго и вареного сгущенного молока. Улыбки на лицах сменяются смехом, разговоры – криком, старые музыканты уступают место новым.
Единый организм вечеринки и его сердце – музыка – кажутся бессмертными. Представляется, что ночь будет вечной. Люди никогда не разойдутся. Они будут танцевать здесь, в этом самом переулке, миллионы лет. Поколения будут сменять поколения. Люди, танцуя, будут рожать и растить детей, взрослеть и стариться, танцевать с внуками, появившимися на свет, умирать, но вечеринка никогда не закончится. Набрав бешеный ритм, танцующий гигант взмывает в воздух и поднимается выше и выше. Все танцуют, не касаясь земли, уже на уровне балконов второго этажа. Словно летучий фрегат, он взмывает ввысь к звездам, где притяжение не справляется и не удерживает каждую клетку организма рядом друг с другом, и из облаков вечеринка рассыпается на мостовую одиночными каплями дождя. Сердце вечеринки останавливается, музыканты складывают свои инструменты, незримые связи исчезают, словно никогда не существовали. Переулок пустеет, люди продолжают движение по улице, по которой шли, чтобы на следующем переулке стать частью еще одного танцевального целого. Обожаю за это ночной Рио.
В Бразилии есть свои собственные танцы, там мало танцуют сальсу и бачату, которые первые приходят на ум при упоминании ритмов Латинской Америки. Один из самых популярных танцев на севере Бразилии – это фохо. Пары танцуют очень близко. Через два-три часа после начала вечеринки повернешься вправо – вновь образованные парочки целуются, повернешься влево – тоже целуются. Бразильская кровь горяча, отношения между мужчиной и женщиной не осуждаются ни народом, ни католической церковью. В жаркой стране свобода нравов.
Вернемся к фохо до того момента, как все стали целоваться. Основоположником музыки фохо был Луис Гонзага. Бразильский аккордеонист, влюбленный в инструмент с самого детства. Популярность ему принесла его виртуозная игра в совокупности с незамысловатым сюжетом песен на бытовые темы. Старое поверье говорит, что Луис Гонзага стал популярным, когда начал выступать в национальной одежде, которую носили герои вроде местного Робина Гуда. За это народ его сильно полюбил. В Бразилии, как и в России, не очень любят богатых. В песнях фохо в старые времена пели о быте, сейчас поют о любви, хотя в Бразилии не было ни коммунизма, ни перестройки. В настоящее время фохо особо популярен в Форталезе, но в принципе в крупных городах вроде Сан-Паулу, Бразилии, Рио, Флорианополиса всегда можно найти место, где можно будет научиться танцевать и сходить на вечеринку, причем практически каждый день.
Когда я первый раз шла на занятие, я была готова к варианту урока танцев в России: пятнадцать девчонок, два парня и тренер. Когда я открыла двери школы, глазам своим не поверила: мужчин было значительно больше, чем женщин, и наблюдалась дискриминация – парни платили за урок на сто рублей больше.
Бразильцы везут любовь к фохо за пределы Бразилии, так, в Европе этот танец очень популярен, например в Португалии, Испании, Германии и Франции. Я познакомилась с некоторыми бразильскими танцорами, которые вдохновляют движение в России, дают уроки в Москве и Санкт-Петербурге, привозят с собой бразильских музыкантов и атмосферу танцполов с их свободой самовыражения, отсутствием четких правил и присутствием невероятного драйва. Такой драйв уживается только там, где из социальных танцев не пытаются сделать балет с его четкой системой, как должно и не должно танцевать.
Если бы можно было забрать у страны, в которой побывал, какое-нибудь качество ее местных жителей, я бы попросила у бразильцев умение танцевать.
Поцелуй с родником
С природой можно дружить, как с человеком. К ней можно относиться небрежно, как к прохожему в большом городе, тогда природа будет обезличена, далека и равнодушна. Можно постепенно сближаться с ней, быть осторожным, наблюдать. Тогда есть шанс, что она доверится, постепенно откроет свои тайны, подпустит ближе и разрешит дружить. Лес может стать собеседником и слушателем, вдохновителем и защитником, океан – отцом, что учит и наставляет, глубокая молчаливая река, словно символическая река Сиддхартхи, которую можно пересекать множество раз, станет открывать и закрывать гештальты, лечить душевные раны, обнажать скрытое и защищать от тоски.
К роднику можно питать любовь. Я ощутила это, когда однажды после тяжелой работы по созданию тропы в летний день мы спустились к лесной реке. Я не зачерпывала воду ладошками. Я оперлась руками и ногами об огромные валуны по краям берега, наклонилась к роднику и погрузила лицо в поток, глотнув воды, которая спускается с холмов через лес, камни, скалы. Это был словно поцелуй. Такой нежный, словно целуешь спящего, боясь разбудить. Вода была такой вкусной, словно она текла из России, через русские леса и горы, камни, опавшие листья, пробиралась через песчаные залежи, болота и кочки, забиралась в еловые иглы, проливалась сотнями водопадов, набирая скорость и сбрасывая ее на острых камнях, пересыхая сезонами и вновь наполняясь дождями. Она текла из моего детства, из жестяной походной кружки, из крана нового дома, когда моя семья переехала. Это была вода, в которой видишь отражение себя, неба и склоненных зеленых ветвей, вода, которая сочиняет музыку, вода, вкус которой остается
