Всё так (сборник) - Елена Стяжкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это цитата. Мама прочитала мне в трубку. В ее голосе было смятение. И наверное, даже испуг. Она почему-то не могла смеяться над словом «излишки». И верила в то, что кто-то всегда может прийти и изъять расческу. Особенно если владелец не может внятно написать докладную о причинах ее использования.
Похоже, что столетие Октября мы будем отмечать очень творчески и с большим размахом.
*
В девяностые Слава передавала мне деньги. Почти всегда с оказией. Оказии были нервными, торопливыми и брезгливыми людьми. «О боже, в этой стране до сих пор ссут в подъездах!», «Продавцы мяса работают без перчаток! Какое варварство…», «На улицах – темень, в лифтах – темень, вы что, жрете эти лампочки, что ли?», «Скоро здесь будет голод. И все границы снова закроют. И о чем вы только думаете?»
Я думала о том, что Славка молодец. Сначала я была очень ветрена с ее деньгами. Ветрена и свободна. Совесть по отношению к ним спала очень долго, а когда проснулась, я стала собирать, а не тратить. С тех пор моя совесть (очень гибкая и иногда невидимая) часто оказывается связанной с планами на завтра.
На Славкины деньги я купила квартиру. Пять тысяч долларов и тысяча марок. Такие были цены. Многие сегодня не могут в это поверить. Говорят, что надо было покупать две. Или три.
Я писала Славке письма. Оказии брали их неохотно. Письма – не деньги, смысла не имеют. Я грабила Славку и хотела быть понятой. С ударением на первом слоге. Иногда она отвечала мне на Главпочтамт. До востребования.
Сначала она работала. Конюхом, сиделкой, таксисткой, маникюршей, учительницей русского языка, помощником ветеринара, курьером, рабочей сцены, тамадой на свадьбах, чтицей, фотографом, мойщицей витрин. Иногда – гражданской женой. Она нигде не задерживалась надолго. Из Израиля перебралась в Испанию. Из Испании в Китай, потом в Индию. Из Индии в Ботсвану. В конце девяностых она полюбила острова. Корсику, Сицилию, Санта-Круз де Тенерифе, Британию…
Она перемещалась так быстро, что иногда казалась мне несуществующей. Мои подруги в один голос утверждали, что Славка врет.
А бабушка Шура, рассматривая Славкины фотографии, сказала: «Жизнь парует».
И я почему-то не спросила, кого она парует. Валерика и Славку или Славку и меня.
3 сентября, еще
– Что такое зубное золото?
Катя отвела Мишу в школу и приехала ко мне на фабрику. Почему-то нервная.
– Что такое зубное золото?
Ну, и в каком заповеднике рос этот ребенок?
– Это золото, из которого делают вставные зубы.
– Людям? А зачем? Это модно, что ли? А почему я это пропустила?
– Катя!!! Отстань, а? Это было модно давно. Золотые зубы были только у богатых людей. С одной стороны, зубы, а с другой – никто не украдет. Как сейф. Но вот фашисты…
– Только не про фашистов, ладно? Эдик сказал, что кольца нам с Андрюшей сделают из зубного золота. Мне это не нравится, а тебе? Это как-то негигиенично. Кто-то ими жевал, а мы будем связываться ими же навеки, да?
– Нет!
У меня, например, нет кольца. Считается, что оно было красивое и с бриллиантами. А потом я поправилась, кольцо въелось мне в палец, палец чуть не отпал. И кольцо пришлось снимать в операционной. Опытный и для смелости выпивший хирург (наш друг) ассистировал ювелиру. При вскрытии выяснилось, что кольцо безвозвратно погибло. Еще считается, что я так прикипела душой к этому кольцу, что от всех других отказывалась категорически (также категорически я отказывалась от шубы, автомобиля, домработницы и поездки в Испанию (два раза)).
Я сочинила эти истории «на выход» и «для гостей». Теперь все их участники, особенно Сережа, верят, что все так и было на самом деле.
– Ты не будешь носить кольцо из зубного золота! – торжественно говорю я, обретая под ногами твердую почву. – Ты вообще никакого кольца носить не будешь, если они так!
– Мама, ты что? Ты что? – шепчет Катя. У нее в глазах стоят слезы.
3 сентября, ночь
Если бы я спала, то всю ночь мне снилась бы тетя Фарида. А поскольку я не спала, она просто стояла у меня перед глазами. Тетя Фарида жила в Судаке. Еще в Судаке было море и кролики. И я – унылая пятилетняя отдыхающая, в душе – принцесса, с виду – мальчик. Тетя Фарида тоже с виду была мальчик. Она курила. И у нее были усы. Я ей не нравилась. Не как пустое место, а сильно. Глядя на меня, она фыркала и отворачивалась. Ее воротило с души.
Зато кролики!
Они жили в большой клетке. Ели траву, шевелили ушами, смотрели прямо в глаза. Я сказала тете Фариде, что ее кролики похожи на Луиса Корвалана, потому что им тоже нужна свобода. «Зачэм?» – удивилась тетя Фарида. «В клетке – плохо!» – сказала я. «Так выпусти своего Луиса и не мешай жить моим кроликам!»
Я не мешала. Я открывала клетку. Вытаскивала их по одному. Выгуливала. Немножко дрессировала. Один, вы не поверите, научился носить мне газеты. Кусочками. Я собиралась отправить его в цирк. Но отправляла обратно в клетку. Плакала. Кормила.
«Любишь их?» – спросила тетя Фарида.
Я кивнула.
«А они – срут! Если любишь, чисти клетку!»
Я могла бы сделать вывод о том, что любовь – это когда много говна. Но я сделала другой: пока любишь – чистишь.
«Следи внимательно. Убегут – не выживут. Собаки злые. Разорвут. Да…» – сказала тетя Фарида.
«А если в лес? К родственникам? К зайцам?»
«Зачэм?» – удивилась тетя Фарида.
Через двадцать дней мы уехали.
В поезде я думала о кроликах. Ночью проснулась: я не помнила, не помнила, не могла вспомнить… Не могла… Закрыла ли клетку? Закрыла ли клетку?
Растерзанные, несчастные кролики, покладистые и добрые, бархатные уши, ласковые глаза… Растерзанные злыми собаками.
Мною! Мною! Брошенные, преданные и растерзанные…
Телефона у тети Фариды не было. Мы с папой дали ей телеграмму: «Кролики живы вопр ответьте срочно по адресу…»
«Все живы», – телеграфировала тетя Фарида. А через неделю она прислала фотографию. Клетка, кролики, двор, в кадр также попали ноги – табуретки, тети Фариды и петуха по имени Эдик.
Каждый год в конце августа тетя Фарида присылала фотографии кроликов. Двадцать пять лет подряд. Только фотографии. Сначала черно-белые, потом – цветные с подписью «Судак», потом поляроидные – плохого качества, но быстрого изготовления. За это время успело рухнуть многое. А мои кролики были живы.
4 сентября, утро
– Тебе надо помириться с Сережей. Кролики снятся к сексу, – сказала моя подруга Томка.
– Нет, я думаю, что тетя Фарида приснилась мне к свадебному путешествию.
– Тетя – может быть. А кролики – точно к сексу, потому что они – маньяки.
И мы чуть не поссорились навсегда. Потому что в моем сне было много добра и света, а в Томкиной версии только сексуально озабоченный домашний кролик.
Она сказала: «Это был мой первый сексуальный опыт! Это я прошу уважать! Это не у каждого есть знакомый кролик, а глаза – красные, налитые, а зубы – оскалил, уши – дыбом, на ногу мне – прыг. И весь – в движении… А кругом люди смотрят… Это травма! Это надо уважать…»
Я хотела спросить, точно ли это был кролик, но промолчала и пообещала уважать.
А еще Томка сказала, что ее бывшему мужу – хуже. И поэтому теперь она не спит не дома, как все нормальные люди, а в его палате. По очереди с новой женой.
Мы вздохнули друг другу в телефон и решили вставать.
Сережа попытался подлизаться и сказал мне: «Доброе утро», но какое в четыре часа оно доброе?
*
В пять тридцать под мое одеяло залезла Катя.
– А знаешь, их семья считает нас евреями по женской линии, – сказала она.
– Мы их тоже. По всем линиям. Особенно по шишечкам, – пробурчал Сережа. – И что? Они еще и антисемиты?
– Они сказали, что это не имеет значения, просто интересно, – зевнула Катя и поцеловала меня в плечо.
Если кому интересно, то пожалуйста.
Отец моей мамы умер до моего рождения. Но при жизни был инженером и пламенным большевиком. В детстве меня всегда интересовало, зачем он горел и зачем они все горели. Чтобы было лучше видно? Когда я спросила об этом у учительницы, она пообещала никогда не принимать меня в октябрята. От греха подальше (ребенок без Володи Ульянова на груди – это грех?) меня перевели в другую школу.
По дороге в другую школу мне обещали дать ремня и объяснили, что «пламенный» – это фигура речи. И этой фигурой каждый может пользоваться по своему усмотрению. И пламенными могут быть не только большевики, но и приветы, поцелуи и взгляды. И это все метафоры. Специальные слова для преувеличенных чувств. Для гостей и на выход. Ну, для вранья, в общем.
А дед, Петр Евграфович, был пламенный большевик без всякого вранья. Он строил социализм на шахте. То есть сначала саму шахту, потом транспортные пути, разгрузочно-погрузочные механизмы, товарные станции. А собственно социализм – не успел.
Его очень похвалили, назвали «специалистом», потом «старым специалистом» и съели. То есть посадили в лагерь.
