Черный дембель. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— … Отец Маргариты Лаврентьевны, — говорил Илья Владимирович. — Лаврентий Семёнович Ольшанский, второй секретарь горкома. Поэтому она, как ты сам понимаешь, девчонка избалованная…

Прохоров покачал головой.

— … Ей позволено многое, — сказал он. — И она это прекрасно знает. Но только проблема даже не в ней, и не в её отце. А в её муже, Наиле Руслановиче Рамазанове. Ты слышал о таком?

Я пожал плечами.

— Не доводилось.

— Он директор Колхозного рынка, — сообщил Илья Владимирович. — Занял это место не без помощи тестя, как ты понимаешь. Ради Маргариты Лаврентьевны лет десять назад он развёлся с первой женой…

Прохоров постучал пальцем по столешнице.

— … И с тех пор ревнует новую жену к каждому встречному. Девчонка любит веселье. И красивых мужчин. Наиль это знает. Но дома её запереть не может: из-за влиятельного тестя.

Илья Владимирович посмотрел мне в глаза.

— Поговаривают, — сказал он, — уже насколько ухажёров Марго очутились в больнице: кто с поломанными рёбрами, кто с пробитой головой. У Рамазанова на рынке вертятся разные криминальные элементы…

Прохоров выдержал паузу, не спускал с меня глаз.

— … И он находит с ними не только общий язык, но и взаимную выгоду. Так что мужиков, которые интересовались Марго, временами избивают грабители. Понимаешь меня, Сергей? Это многие знают.

Директор швейной фабрики развёл руками (левой он двигал неуверенно).

— Поэтому в зале и нет очереди из мужчин, желающих танцевать с Марго, — сказал он. — И уж тем более, никто не провожает её домой, когда Наиль в командировке. Ты… понимаешь, о чём я говорю, Сергей?

— Разумеется, дядя Илья, — ответил я. — Всё понял. Не волнуйтесь. Спасибо за предупреждение.

Прохоров откинулся на спинку стула.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Надеюсь, ты не наделаешь глупостей.

Посмотрел мне за спину и сообщил:

— А вот и наши салаты…

«…Почему в семнадцать лет парню ночью не до сна…» — мысленно подпевал я музыкантам.

— … Вы молодцы, парни, — говорил Илья Владимирович. — Успешная сдача экзаменов для поступления на первый курс института — это ваш первый серьёзный шаг к успешному будущему…

Я слушал речь Прохорова и крохотными глотками дегустировал коньяк. Заключил, что он не лучший из тех, которые я пробовал. Но и не плохой. И уж точно Светочка принесла нам в графине не подкрашенную карамелью или чаем водку, которую мне под видом коньяка или бренди наливали и новосоветские, и питерские, и московские бармены в девяностых годах.

— … Не смотрите на тех своих приятелей, кто уже сейчас работает на предприятиях и получает зарплату, — вещал Прохоров. — Их будущее уже предопределено, они почти упёрлись в свой потолок…

Я наблюдал, с каким удовольствием Кирилл и Артур поглощали простенькие, на мой взгляд, салаты — будто ели настоящие произведения поварского искусства. Сам же я не обнаружил в блюдах поваров из «Московского» ничего примечательного. Разве что бараний шашлык они готовили превосходно — с этим утверждением Прохорова я согласился.

— … Потерпите, парни. Учитесь. Диплом о высшем образовании станет вашим пропуском в те сферы, где неглупые люди… а вас я считаю умными… зарабатывают по-настоящему хорошие деньги…

Музыка стихла — голоса собравшихся в ресторане гостей сразу же показались мне излишне громкими. Я обернулся, взглянул на музыкантов. Увидел, что те общались с Маргаритой Леонтьевной Рамазановой. Марго жестикулировала, помахивала перед лицами артистов эстрады десятирублёвой банкнотой. Лидер коллектива кивнул — десятка перекочевала к нему в карман.

Я снова взглянул на Илью Владимировича (поверх бокала с коньяком).

— … У вас, парни, есть реальная возможность попасть в высшие эшелоны нашей социалистической жизни. Благодаря моим связям, вашей сообразительности и тому диплому, что вы получите через пять с половиной лет обучения…

Прохоров не договорил. Он смотрел мне за спину. Не донёс до рта бокал с морсом. Я сообразил, что привлекло его внимание, когда услышал плавную, будто убаюкивающую музыку. «Слова любви Вы говорили мне в городе каменном, — запели со сцены. — А фонари глазами жёлтыми нас вели сквозь туман…» На плечи мне легли уже знакомые женские руки.

— Пригласи меня потанцевать, Сергей Леонидович, — сказала Марго.

За сегодняшний вечер я пять раз выходил на танцевальную площадку. И каждый раз это случалось с подачи светловолосой и голубоглазой Маргариты Леонтьевны. Я не видел, чтобы Марго танцевала с другими мужчинами. Хотя и заметил, как она перед очередным нашим танцем общалась в повышенных тонах с нетрезвым пузатым товарищем, ухватившим её за руку. Товарища успокоили соседи по столу и подоспевший швейцар. Рамазанова поморщила губы, потёрла пунцовые полосы на запястье. Жестом скомандовала музыкантам начать оплаченную композицию сначала и устремилась к столу директора швейной фабрики.

С каждым выходом на сцену я становился всё более умелым танцором. Коньяк заметно усилил моё чувство ритма; добавил моему телу пластичности, а моей улыбке — обаяния. Маргарита Леонтьевна нахваливала мои успехи. Осыпала меня комплиментами: умело «ездила» мне по ушам. Восторгалась моим физическим состоянием: ощупывала мою мускулатуру (снизошла даже до ягодичных мышц). Смеялась над моими шутками (я намеренно подбирал наиболее «солдафонские», но они её не отпугнули). Я не обманывал себя: Марго приятно скрашивала мой вечер. Мне даже нравилось топтание рядом с ней «в танце» по паркету площадки.

В финале шестого танца Маргарита Леонтьевна запрокинула голову, поднесла губы к мочке моего уха и сказал:

— Я устала, Серёжа. Едва держусь на ногах. Сергей Леонидович, ты не проводишь меня домой?

Глава 21

«…Повтори сегодня снова этот путь вдвоём…», — пели музыканты. Я покачивался в танце, прижимал ладонь к спине своей партнёрши, бережно сжимал в руке тёплые женские пальцы. Смотрел в серо-голубые глаза Марго, подёрнутые дымкой то ли усталости, то ли алкогольного опьянения. Вдыхал аромат французских духов от «Dior». Справа и слева от меня танцевали нарядные гости ресторана «Московский». На своей спине я чувствовал пристальный взгляд директора швейной фабрики, сидевшего за столиком в компании двух комсомольцев. Позади Маргариты Леонтьевны на возвышении тесной сцены прилежно отрабатывали полученный от Марго червонец музыканты. «…Свет в твоём окне, — пели они, — подари ты мне, подари…»

— … Ты шикарная, Марго, роскошная, — говорил я. — Ты очень красивая женщина…

— Я знаю.

Маргарита Леонтьевна улыбалась.

Блеск висевшей над танцплощадкой хрустальной люстры отражался в её глазах. А ещё в них я видел силуэт своей головы. Но только силуэт: моё лицо походило в этих двух крохотных отражениях на чёрную маску.

— … Я в восторге даже от твоих духов с дурацким названием «Диорелла»…

Марго в притворном гневе нахмурила брови.

— Никакое оно не дурацкое! Оно французское!

«…Говори до поздней ночи, говори со мной…» — заглушали мои комплименты слова песни.

Коньяк уже почти выветрился из моей головы: пол-литра на троих — это не серьезно. Я смотрел на лицо своей партнёрши — поймал себя на том, что думал сейчас вовсе не о ней. Мне мерещилось, что я уловил в воздухе аромат рижской «Иоланты».

— … Уверен, что любой мужчина, — сказал я, — что находится в этом зале, откликнулся бы на твоё приглашение…

Мне почудилось, что женская спина под моей ладонью напряглась.

— … Но я не пойду с тобой, Марго. Хотя и очень хочу. Попроси швейцара — он вызовет тебе такси.

Движения моей партнёрши не изменились. Лишь прояснился её взгляд: он стал бодрым, ещё мгновение назад заволакивавшая его дымка развеялась. Маргарита Леонтьевна не сводила глаз с моего лица.

— Почему? — спросила она.

Я не услышал в её голосе ни нот обиды, ни гнева, ни удивления. «…Говори, о чём захочешь, — призывали музыканты, — в тишине ночной…» Ощутил, как расслабились зажатые в моей левой руке женские пальцы.