Воспоминания - Екатерина Андреева-Бальмонт

И когда вскоре после этого я была в церкви на венчании нашей портнихи, тоже в белом, но в коротком платье, я не хотела верить, что это настоящая свадьба. Как же без шлейфа?!

На свадьбе Тани гостей было много: все наши родные и много знакомых жениха. Обед был длинный, но очень веселый (по сравнению с поминальными обедами прошлого лета). Один дядя матери, очень приятный и ласковый старик, болтал за столом без умолку, произносил речи, путаясь в словах, сам над собой смеялся, чокался с нами, детьми, и нарушал строгий этикет нашего дома, что нам, конечно, очень нравилось. Под конец обеда он встал из-за стола, поставил себе на голову бокал с шампанским, потом, подойдя к молодым, выпил его, бросил под ноги молодым и закричал во все горло «горько», повторяя «горько» до тех пор, пока Таня и Иван Карлович, краснея и конфузясь, не поцеловались. Когда бокал разлетелся вдребезги, мы в ужасе посмотрели на мать. Она спокойно подошла к дяде, взяла его под руку и увела на террасу, потом подозвала Васю, и я слышала, как она ему сказала взволнованным голосом: «Уговори дядю лечь в беседке отдохнуть». Я побежала с братом. Но ему не удалось уложить дедушку; тот что-то все громко выкрикивал, подходил, приплясывая, то к одному, то к другому, всех обнимал, целовал. Я побежала к нашей немке сообщить ей, что Großonkel Иван Кириллович ist verrückt geworden [56].

Вечером Таня уехала с мужем к себе, в свой новый дом. Это была квартира на Тверской, в небольшом особнячке, ее сняла для молодых мать. Она же ее устраивала, совещаясь с Иваном Карловичем о распределении комнат, показывала ему образцы мебельной материи, ковров, драпировок. Жених и невеста все одобряли, со всем соглашались. Приданое белье, давно заготовленное для старшей сестры Саши и лежавшее в сундуках, пошло Тане. Оно было выставлено в зале на столах, перевязанное шелковыми лентами, и знакомые очень восхищались ручной вышивкой гладью, ажурными метками. Но я в то время это презирала и не ходила смотреть «женских тряпок».

Иван Карлович был необычайно почтителен к теще. Он всегда искал ее общества, беседовал с ней долго и с видимым удовольствием. Называл ее «мамашенька», был преисполнен к ней внимания, целовал ей руки. И за глаза в разговоре с нами он всегда превозносил ее. Он возмущался, когда я, подростком, пытаясь эмансипироваться, не соглашалась, не принимала каждое слово на веру и даже позволяла себе, за ее спиной разумеется, критиковать. Я первая из детей, и единственная, позволяла себе это делать. Сестры негодовали на меня за это, а младшие братья слушали с удовольствием мои предерзостные речи, но при этом боязливо посматривали по сторонам, не слышит ли кто меня.

Танин отъезд из дома был мало чувствителен для нас, младших. Таня меньше других сестер занималась нами, и вообще она держалась в семье как-то особняком. Ближе других она была с Анетой; погодка ее, Анета чаще всего навещала Таню в ее новом обиталище и нас водила к ней в гости. Вначале я с любопытством бывала там, ходила по комнатам, рассматривала вещи. И все представляла себе, что я буду делать в таких комнатах, когда буду замужем. Я примеряла на свою стриженую голову Танин кружевной чепчик (обязательную принадлежность замужней дамы), привязывала себе сзади плед, который должен был тащиться за мной как шлейф, делала реверансы перед зеркалом, стараясь не запутаться ногами в шлейфе, что мне редко удавалось. Гораздо лучше шел ко мне плед, когда он служил королевской мантией или разбойничьим плащом.

До моей свадьбы, по моему расчету, оставалось еще шесть лет. Маргарита выйдет замуж, потом Анета, Маша и затем я. Мне тогда будет 18 лет. Мой муж будет, конечно, спортсмен, такой же красивый, ловкий, как Иван Карлович, но только непременно русский. Я буду с ним грести на лодке, а не только держать руль, как Таня, ездить верхом, править лошадьми, может быть даже тройкой. Но когда он будет на службе, мне уж придется сидеть у себя в будуаре в шелковом капоте с шлейфом, как Таня, читать романы и есть свои самые любимые конфекты, только, конечно, не шоколадные. Но вот сидение в будуаре казалось мне ужасно скучным. Нельзя ли его отменить? Может быть, лучше не выходить замуж? Но это совсем невозможно. Этого не бывает. Девочки делаются барышнями, потом выходят замуж и делаются дамами.

Был еще один выход, о котором я долго мечтала в раннем детстве: сделаться мальчиком. Носить мундир, ходить в гимназию, иметь товарищей, быть сильнее и храбрее всех. Я детально разработала план для осуществления этой мечты. Я убежала бы из дому, где все знают, что я девочка, убежала бы в лес, надела бы гимназический мундир Алеши, он мне как раз был впору, взяла бы с собой хлеба, перочинный нож, назвалась бы Колей. Потом поступила бы в третий класс — по программе я была готова в него — какой-нибудь гимназии, только не в 1-ю, где были мои старшие братья, там бы меня узнали.

Теперь, в 11 лет, этот план казался мне ребячливым. Но был один, в который в глубине души я еще верила, — это убежать к цыганам, благо я так похожа на них. Мать, когда сердилась на меня за мои растрепанные волосы, горящие глаза, небрежность в одежде, всегда презрительно называла меня цыганкой. Я не сомневалась, что цыгане примут меня, оденут мальчиком в бархатный костюм с золотом, может быть, продадут в цирк, где я, на удивление всем, буду ездить на неоседланных лошадях или буду знаменитым акробатом. И когда все заговорят обо мне, мать пожалеет о том, что не признавала моих талантов, и будет раскаиваться в своем дурном обращении со мной. Я ее не прощу… или прощу, но скажу: «Видите, что таилось в вашей дочери, несмотря на ее грязные руки и растрепанные волосы». Не совсем так, но похоже в одной французской книжке говорила девочка, которую украли воры, а потом привели назад к родителям.

Через два года после свадьбы Тани вышла замуж сестра Маргарита — за Василия Михайловича Сабашникова. Семья Сабашниковых только недавно переселилась из Сибири в Москву. Это были известные в Сибири богачи-золотопромышленники. Старший брат, Василий Никитич, выстроил себе особняк на Арбате (ныне театр Вахтангова), младший, Михаил Никитич, — немного менее роскошный особняк на Никитской (место, где в свое время родился Суворов). Оба брата поселились в своих домах со своими семьями. У Василия Никитича было две дочери и три сына, у Михаила Никитича — четыре сына и одна дочь [57].

Мои старшие сестры познакомились случайно в Крыму с детьми Василия Никитича. Это знакомство продолжалось в Москве и вскоре перешло в горячую дружбу. Связь, образовавшаяся между их и нашей семьей, длилась без перерыва всю жизнь. И лично в моей жизни семья Сабашниковых имела огромное значение.