В крымском подполье - Иван Козлов

Тогда Ефремов стал ежедневно в два часа дня являться к Клоуну и передавал ему письменное донесение о том, что «все на работе и больных нет».

Большую помощь оказывала Ефремову переводчица Усова. По его указаниям она старалась переводить объяснения рабочих как можно запутанней. После долгих и утомительных разбирательств Клоун, ничего не понимавший в работе транспорта, вынужден был соглашаться с доводами Ефремова, и виновные вместо тюрьмы отделывались штрафом.

Однажды Ефремов сказал Усовой, что можно было бы наделать немцам больше неприятностей, но нечем действовать. А как связаться с партизанами, он не знает.

Усова сообщила об этом Александре Андреевне Волошиновой. «Муся» очень заинтересовалась Ефремовым и назначила ему свидание.

От «Муси» Ефремов вернулся домой довольный и веселый.

— Нашел, что искал! — сказал он жене, выкладывая на стол четыре магнитные мины. — Замечательная женщина! Сразу предложила организовать на станции диверсионную группу. Дала эти четыре штучки и обещала еще, сколько потребуется. Такая постановка вопроса мне нравятся.

Начали думать, куда девать Магнитки. Ефремов прятал мины в диван, в шифоньер, в сундук, в кладовку, но тут же вынимал обратно — все места казались ненадежными.

— Самое надежное — здесь, засмеялся он и положил мины под свою подушку.

Спал он неспокойно. Встал рано утром, положил мины в портфель и понес на квартиру к теще. Там снял с окна подоконник, выдолбил под ним отверстие, уложил мины и поставил подоконник на старое место.

Придя на работу, Ефремов начертил план станции, и Люда отнесла его Александре Андреевне.

В тот же вечер Ефремов позвал к себе домой Левицкого и Лавриненко.

— Есть хорошие новости! — Он усадил их за стол. — До сих пор мы только покусывали немцев, а теперь можем рвать их на части. — И показал им мину. — Вот эта штучка очень хорошо прилипает к вашим вагонам. Нужно только выбрать эшелон с боеприпасами. Через три часа получится красивое зрелище.

— Неужели от такой маленькой штучки может взорваться весь эшелон? — спросил Левицкий, разглядывая мину.

— Сама мина дает сравнительно небольшой взрыв, но от нее взрываются снаряды, вспыхивает горючее.

— Куда лучше ее закладывать?

— А вот давайте подумаем. Если положить в хвост, немцы могут отцепить горящие вагоны и угнать остальной состав. Такая же история может получиться, если заложить мину в головной вагон. По-моему, надежнее всего закладывать на каждый состав по две мины: одну — в голову, другую — в середину состава. Начнутся взрывы в середине, загорится и хвост, а отцепить они не успеют. Прилеплять мины к вагону тоже не совсем надежно. Какой осмотрщик попадется, а то могут и заметить. Лучше залезть в вагон и положить мины прямо в боеприпасы.

Они условились о сигналах во время операций. Тогда же, по совету «Муси», Ефремов установил клички: сам он — «Хрен», Лавриненко — «Кошка», Левицкий — «Мотя».

«Хрен» дал товарищам карбидный фонарик, две мины и показал, как с ними обращаться.

1 ноября вечером на станции готовили к отправке большой состав с боеприпасами. «Кошка» и «Мотя» работали уже вместе в ночной смене, следили за погрузкой снарядов и авиабомб. «Хрен» вышел из своего кабинета, обошел эшелон и, проходя мимо «Кошки», шепнул:

— Дело хлебное. Валяйте!

— Штучки под ватником, — кивнул тот.

«Хрен» ушел. «Кошка» и «Мотя», крутясь около эшелона, выжидали удобный момент. Часовой немец прошел мимо них к паровозу, «Кошка» нырнул под эшелон, быстро взобрался с другой стороны в люк вагона, зарядил мину и заложил ее между ящиками со снарядами. Он ждал сигнала, чтобы вылезти, но получилась задержка. Дежуривший «Мотя», услышав шаги часового, стал ближе к поезду и навел фонарь в глаза немцу, показывая, что тут железнодорожники. Осматривая будто бы путь, «Мотя» два раза стукнул по рельсу. Это означало: «Опасно, не шуми».

Немец подошел к «Моте» и вместе с ним стал осматривать путь.

— Гут, гут! — произнес «Мотя», показывая на рельсы.

— Я воль, яволь, гут! — закивал немец и прошел дальше.

Когда шаги затихли, «Мотя» стукнул три раза: «Спокойно, можно вылезать».

Они перешли к головному вагону. Таким же способом «Кошка» заложил в снаряды и вторую мину.

«Хрен» очень нервничал. Он ходил в своем кабинете из угла в угол. Вошел «Кошка» и доложил, что все сделано.

Стали с нетерпением ждать отправления поезда. Прошел час, другой, а поезд все стоит. «Хрен» волновался: «Чорт возьми! Если мины взорвутся на станции, немцы сразу бросятся искать диверсантов».

Прошло еще несколько томительных минут. Наконец эшелон тронулся на север, к Перекопу. «Хрен» облегченно вздохнул и не спеша пошел домой. Ночь была тихая, теплая.

— Сегодня не будем спать — что-то должно произойти, — сказал он Люде.

Они вышли на балкон. Очень медленно ползло время… И вдруг раздался оглушительный взрыв. За ним другой, третий. Стекла в окнах зазвенели. На горизонте вспыхнуло зарево: Взрывы не смолкали в течение трех часов.

Утром в кабинет к «Хрену» пришел «Кошка».

— Наша грохнула на станции Кара-Кият! — сияя от радости, шепнул он и бросился целовать «Хрена».

— Все в порядке, и пьяных нет, — ответил «Хрен» своей любимой поговоркой. — А где «Мотя»?

— Ночью его отправили с вспомогательным поездом на место взрыва. Дежурный немец метался, как очумелый. «Партизан, партизан! — кричит. — Аллес капут!»

К Ефремову заглянул один из служащих:

— Слышали ночью канонаду?

— Нет, я спал, — спокойно ответил тот.

— Что вы! Как можно было спать! Говорят, красный десант выброшен в Сарабузе. — И он выбежал из кабинета, «по секрету» сообщая о десанте всем встречным.

К вечеру вернулся «Мотя» и рассказал, что работал на расчистке путей. Взрывами уничтожен весь эшелон, разрушена станция Кара-Кият, путь испорчен и движение остановлено. С главной линией придется повозиться не меньше недели. Немцы очень взволнованы, а русские рабочие посмеиваются.

На следующий же день «Кошка» удачно заложил, две мины в состав с бензином. Но погода была холодная, мины своевременно не взорвались, состав ушел на Перекоп, и результат действия этих мин установить не удалось.

12 ноября «Кошка» и «Мотя» минировали вагон с кислородными баллонами и горючим. Взрыв произошел в Джанкое на месте выгрузки. Вагон сгорел.

14 ноября подложили мину в вагон с патронами. На перегоне Богемка — Воинка вагон взорвался. Два соседних вагона с продовольствием сгорели.

16 ноября «Кошка» минировал состав с горючим. Сгорели восемь вагонов с бензином.

В ту же ночь «Кошка» и «Мотя» заложили вторую мину в вагон с крупнокалиберными снарядами. Но на станции Сейтлер на этот же эшелон сбросил бомбы наш самолет, и диверсантам не удалось установить, от их мины или от авиабомбы сгорел состав.

17 ноября на перегоне Каранкут — Джанкой взлетел на воздух состав с боеприпасами. Было уничтожено 27 вагонов, убито 10 и ранено 18 немцев и румын. Движение прервалось на двенадцать часов.

В местах, где происходили аварии, немцы тотчас арестовывали много русских. Но составы взрывались на глазах самих немцев, зачастую днем, и невиновность людей, случайно оказавшихся на месте аварии, была совершенно очевидной.

Тогда немцы пустились на хитрость. Они начали формировать эшелоны с боеприпасами скрытно от русских. Формировали «комбинированные» составы: два-три вагона с незначительным грузом и два-три с боеприпасами, несколько вагонов пустых, четыре-пять со снарядами.

«Хрен» и его помощники быстро разобрались, в чем дело, но теперь для взрыва эшелона требовалось больше мин.

При встречах со мной «Муся» волновалась и жаловалась:

— Группа «Хрена» опять бездействует, нет мин. Понимаете, нет мин!

Я как мог «нажимал» на подпольный центр, но мин из леса присылали все-таки недостаточно. Мне приходилось делить мины между тремя диверсионными группами: «Саввы» — в Сарабузе, Васи Бабия — в Симферополе и группой «Хрена» — на железной дороге.

Самым важным был участок «Хрена». Поэтому я выделял ему мины в первую очередь.

Глава тринадцатая

Работа моя постепенно налаживалась. В подпольные группы вступали новые советские патриоты, с их помощью мы подобрали хорошие конспиративные квартиры и подготовили помещение для радиостанции.

Ольгу Шевченко я назначил своей связной по Симферополю и Сарабузу, Евгения Лазарева — «Нина» — помогала мне по организационно-политической работе, муж «Муси», Иван Михайлович Волошинов, научился прекрасно подделывать паспорта и другие документы для подпольщиков.

Наша организация и численно очень выросла. Уже действовали патриотические группы на станции Симферополь, в симферопольском паровозном депо, на хлебозаводе, на обувной фабрике, на заводе «Трудовой Октябрь», в типографии, в управлении связи, в городском театре, в строительной конторе, на Водоканале, в больнице, тубдиспансере, при детском доме, при транспортной гужевой конторе, на станции Сарабуз, на аэродроме, в деревнях Азат, Ново-Андреевка и Кичкине.