С ними по-хорошему нельзя - Раймон Кено

У меня был не очень убежденный вид. Он воскликнул:

— Да и к кому вы хотите идти?

— К Грегору Мак-Коннану.

— К Грегору Мак-Коннану! — Он усмехнулся: — Он тестирует всех своих учениц.

— Что это значит?

— Что он сатир.

— Козел?

— Вот именно.

Никогда бы не поверила. Он выглядел таким благопристойным, а его поэзию заполняли целомудренно возвышенные девы и супружески безгрешные мадонны.

— Со мной мог бы позаниматься его сын.

— Тимолеон? Тим разбирается только в мотоциклетах. Он едва способен объясниться на ломаном языке.

— Есть еще О’Сир.

— Еще хуже.

Я так и знала: бард...

— Ну, ладно! Пойду к О’Грегору Мак-Коннану.

— Педераст.

— Что это значит?

— Это трудно объяснить.

— Вы же рассказывали мне о своей супружеской жизни. Я готова услышать все.

— Ну, в общем, это мужчина, который делает с мужчинами то, что нужно делать с женщинами.

Еще одна странность.

— Козел для козлов, что ли?

— Вот именно.

Я поразмыслила и заключила:

— Значит, с ним мне будет спокойно.

— Но вам не удастся избавиться от его жены.

— Это еще почему?

— Лесбиянка.

— Что это значит?

— Коза для коз, как вы выражаетесь.

Еще причудливее.

Видя мое замешательство, Богал торжественно объявил:

— Салли, обещаю никогда вам больше не докучать.

— Вы клянетесь, мистер Богал?

— Клянусь.

Вид у него был искренний.

— Ну вот, — заметила я, — время урока почти прошло.

— Этот урок я считать не буду.

Что естественно.

Затем мы не знали, что делать.

К счастью, у меня возникла идея. Причем, признаюсь без ложной скромности, идея презабавная. Она вербализнулась за порог моих губ еще до того, как я ее осознала:

— Мистер Богал, вы могли бы показать мне творения миссис Богал?

— Какие еще творения? — оторопел он.

— Которые она рисует там, за столом, во время моих уроков.

Как я и предвидела, он растерялся.

— А, творения, которые она рисует там, за столом, во время ваших уроков.

Он совершенно запутался.

— Ах да, — наконец выпутался он, — ее миниатюры, да, ее миниатюры. Те, которые она рисует там, за столиком?

Он опять завяз.

— Так я могла бы на них взглянуть? — спросила я, придав своему взору как можно больше невинности.

— Конечно.

А что он еще мог ответить? Мерным шагом Богал подошел к столику и с благоговением снял покрывало из жуйской ткани, скрывающее работы хозяйки дома.

Я приблизилась. Там было несколько миниатюр: три-четыре совсем или почти законченные, две-три едва набросанные. Все то же самое. Они идентично и скрупулезно походили на миниатюры, которые мне показывала Мэйв. Как все странно: если люди чем-то навязчиво озабочены, то они настойчиво вгрызаются в свою озабоченность и цепляются за нее изо всех сил. С какой бы планеты или туманности ни являлись небесные ангелы и бесплотные духи миссис Богал, любой мало-мальски искушенный глаз — каковым уже стал мой, — несмотря на крылышки, угадывал в них самых обычных козлов.

Я указала пальцем на одну из картинок и сказала:

— У этого персонажа вот эта часть тела мне кажется непропорционально увеличенной.

— Аоай...

— Вы так не находите, мистер Богал?

— Ооай...

— Да и к этому природа отнеслась с чрезмерной щедростью.

— Оаой...

— Что касается этого, то он наверняка запинается при ходьбе, если, конечно, не носит свое добро через плечо.

— Аоой...

— А вот наконец-то нашелся один более или менее соразмерный, хотя и ему вряд ли удастся пройти с этим через игольное ушко.

Выражение лица Богала меня поразило. Из столь благородного оно превратилось в такое тупое, из помпезного — в лживое, из основательного — в хрупкое. Он впитывал мои слова в полнейшем остолбенении, как будто ему выпало внимать очно непреложной оракульной истине.

— А вот у этого действительно недурственная пара, — заявила я, указывая на распростертые крылья предположительно уранового духа.

— Уууууууууюй! — взвыл Падрик Богал, словно ошпаренный.

Он заскакал по комнате, перепрыгивая через стулья (не очень высокие) и тряся седеющей шевелюрой. Сделав таким образом два-три круга, он повернулся ко мне, явно демонстрируя сатировские намерения. Но я поджидала его решительно, и моя нога не дрогнула; с помощью элементарной подножки я помогла ему врезаться в стену. Череп агрессора столкнулся с преградой, тело рухнуло без чувств.

Последняя сцена произвела некоторый шум. Медленно, робко отворилась дверь. Появилась мордашка Мэйв. Циркулярно осмотрев комнату, она вошла и приблизилась к псевдотрупу.

— Вы убили его? — спросила она.

— Нет, — ответила я. — Через пять минут очнется.

— Было бы здорово, если бы не очнулся, — прошептала она.

После чего обняла меня и прижалась, дрожа. Мы молча взирали на обморочного, она смотрела так напряженно, что ее рот приоткрылся и оттуда высунулся кончик розового языка. Она заметила, что я рассматриваю ее, и подняла глаза на меня. В них я обнаружила столько нежности и пыла, что вскоре наши губы встретились, а языки смешались в сугубо сдержанном поцелуе. Затем непорочными руками мы взаимно оценили наши индивидуальные прелести. Мои трусики стыдливо пали к моим ногам, энергичная ладошка Мэйв направила меня к дивану, и там, закрыв глаза, я смогла пережить воздействие чистейшей духовности. В укромном местечке тенистой долины к бурлящей речке кошка пришла утолить свою жажду, ее шершавый язык корпел над маленькой скалой, словно желая высечь в ней источник. Напрасно я повторяла: «Покрепче держись за поручень, покрепче держись за поручень» — и сама же себе отвечала: «Какой поручень, какой поручень?»; в конце концов меня куда-то унесло, а там свершилось чудо: из меня брызнули звезды, и я оросила небо.

Когда я наконец спустилась на землю, в Дублин, к поэту Падрику Богалу, нежная головка Мэйв покоилась у меня между ног, а ее волосы смешались с шерсткой, которой по особой прихоти природы украшены женские интимности. Я медленно погладила пальцами локоны Мэйв, отчего та задрожала. Она подняла голову, но я повелительно склонила ее к прежнему положению и вновь насладилась целомудренным полетом моей маленькой души (бессмертной).

Немного спустя Мэйв спросила:

— Вы не забудете?

И я ответила:

— Никогда.

Я натянула трусики. Поправляя прическу, Мэйв подошла к Богалу, чья большая душа (бессмертная), должно быть, разгуливала в районе страны блаженных Тир-на-нОг[*].

— Наверное, надо его очнуть, — спросила Мэйв. — Вы уверены, что он жив?

— Да, — ответила я.

Она ударила его ногой в бок. Он заурчал.

— Падаль, — сказала Мэйв.

— Точно, — ответила я.

И добавила:

— Окатить его водой, и все.

— А если плеснуть в рыло из чайника? — предложила Мэйв.

— Нет, — сказала я. — Лучше холодной водой.

Она принесла из кухни грязную половую тряпку и стала ею бить своего хозяина по лицу. Два мутных ручейка потекли по морщинам, обнаружилось припасенное к случаю носовое кровоизлияние: подонок что-то прошепелявил и заморгал. Мы с Мэйв дотащили его до дивана, на котором сопоставляли свои чувственности, и усадили. Он медленно покидал страну Тир-на-нОг и возвращался в состояние остолбенелости. Похоже, он начал меня узнавать.

— Позвольте мне удалиться, мистер Богал? — уважительно спросила я.

Он, вероятно, дал позволение. Мэйв проводила меня до двери. Мы обнялись в последний раз, и без единой фразы, без единого слова наши языки передали друг другу ангельский пыл наших юных маленьких душ (бессмертных).

На протяжении всего ужина я ни о чем не думала и по-идиотски улыбалась. Мэри посматривала на меня испытующе. Мама вязала носки для уже вернувшегося папы. Сам папа оставался в столовой недолго и после ужина быстро уединился в своей комнате (он занял комнату Джоэла). Папа оставался таким же медведем и стал еще большим змеем.

Выждав несколько минут и удостоверившись, что он не подслушивает за дверью, я поведала Мэри и маме приключения Богала. Веселье быстро переросло в истерический хохот. Естественно, я не очень распространялась насчет Мэйв, только подчеркнула оригинальность способа, которым она хотела вывести нашего поэта из лимбического состояния. Маму от смеха скрутило так, что она чуть не задохнулась. Сестрица вела себя более сдержанно, но, судя по ее виду, что-то заподозрила.

8 марта

Девственна ль я все еще или больше не?

Надо будет откровенно поговорить об этом с Мэри, чтобы совесть была чиста.

Я больше склоняюсь к тому, что «все еще».

9 марта