Тень Микеланджело - Пол Кристофер

— Это убийца, — сказала Финн, поняв все.

Почему, что привело ее к такому выводу, пока оставалось невыясненным, однако девушка чувствовала, пусть и с легкой долей сомнения, что нить, связующая все, что им удалось обнаружить, есть не что иное, как личность убийцы.

— Объясни, — попросил Валентайн.

— Боюсь, что пока не могу. Но готова спорить, что, прошерстив все относящееся к этим именам более тщательно, мы обнаружили бы еще больше смертей, больше убийств. Каким-то образом он знал о Микеланджело, знал о том, что Краули меня выставил, знал, что это может повлечь за собой цепочку событий, которые в итоге приведут к тому, что он будет раскрыт. Вот почему погиб Питер. На его месте должна была быть я.

— В этом нет никакого смысла, — сказал Корницер. — Он убивает твоего приятеля и в то же время нанимает того азиата на велосипеде, чтобы убить тебя?

— Это приобретает смысл лишь в том случае, если за убийствами стоит не один человек, — медленно произнес Валентайн.

— Я имею дело с четкими математическими закономерностями. А то, о чем говоришь ты, математическому анализу не поддается.

— Математическому — да, не поддается, но я видел достаточно убийств, чтобы понять: подобное притягивает подобное, — сказал Валентайн. — Что, если Финн права? Что, если убийца номер один начал убивать людей задолго до Краули? Пока нам известно о четырех убийствах — Краули, приятеля Финн Питера, Гэтти и Крессмана в Алабаме. Все они связаны с произведениями искусства. Похищенными произведениями искусства. Возможно, что смерть приятеля Финн стала сигналом, показавшим, что убийца действует. И этот сигнал побуждает к действию убийцу номер два, который пытается предотвратить утечку какой-то информации, разбираясь с Гэтти и Крессманом. Скорее всего, чтобы заткнуть им рты. Если все это берет начало с той погрузки или чего-то еще похуже, тут поставлено на кон очень многое. Безусловно, это достаточный мотив для убийства.

— Неплохая гипотеза, но меня она не удовлетворяет, — сказал Корницер, покачав головой. — Слишком много совпадений.

— Есть ли возможность выяснить, не умер ли кто-нибудь из этого списка насильственной или подозрительной смертью? — спросила Финн.

Корницер расправил плечи.

— Я, наверное, мог бы придумать способ это выяснить. Правда, на это у меня уйдет больше получаса.

— Начинай придумывать прямо сейчас, — велел Валентайн. — Времени у нас в обрез.

ГЛАВА 43

Вудсайд, все еще порой называемый «Раем самоубийц» из за большого количества третьесортных рельсовых путей, по которым носятся скоростные вагоны, представляет собой район Нью-Йорка, вклинившийся между двумя кладбищами в северном Квинсе: кладбищем Св. Михаила к северу и кладбищем «Голгофа» к югу. Всего в миле от северной границы этого района находится аэропорт «Ла Гуардиа», и вся территория, во всех направлениях и на всех уровнях, исчерчена огромным количеством пассажирских линий. Некогда здесь жили почти исключительно католики, выходцы из Ирландии, и, хотя теперь местное население стало поразительно разнообразным благодаря притоку корейцев, мексиканцев, иммигрантов из Южной Азии, Доминиканской республики и Эквадора, пабы и по сей день можно найти на каждом углу. В большинстве из них до сих пор подают «Корк драй джин», «Джеймсонс», «Гиннесс» и «Харп» разнообразных вкусовых оттенков, характерных для Дерри, Дублина и Донегала.

Покрутившись на взятой напрокат машине по Квинсу, священник в конечном итоге нашел церковь Святого Себастьяна — монументальное, похожее на гробницу из-за отсутствия окон строение из желтоватого кирпича, выдержанное в строгом стиле базилик графства Корк. Тамошний декан, священник по имени Уибберли, счел своим долгом лично ознакомить гостя из Рима со старыми записями. Но ни архивные документы, ни его собственная память не подсказывали ничего имевшего отношение к Фредерико Ботте или его приемным родителям, сержанту и миссис Торп. Юный Фредди не прислуживал при алтаре, не ходил к причастию и даже не был членом некогда знаменитой приходской баскетбольной команды. Единственным пришедшим Уибберли на ум местом, где могли знать больше, был похоронный дом в нескольких кварталах к югу по Пятьдесят восьмой улице, существовавший с начала 1900-х годов, когда эта территория Вудсайда фактически была сельской местностью.

В похоронном доме, помещении, снимавшемся для проведения гражданской панихиды, нашлись данные о том, что 18 марта 1963 года здесь действительно проводили в последний путь некоего мистера Брайана Торпа. Несколько вопросов и ланч в придорожной ирландской забегаловке привели отца Джентиле в Саннисайд, в архив «Вудсайдского вестника», еженедельной районной газеты Квинса, выходившей со времен Второй мировой войны. Согласно микрофильмированной копии газеты за 20 марта 1963 года Брайан Торп, член Американского легиона[8], удостоенный боевых наград ветеран войны, владелец магазина скобяных изделий, возвращаясь домой, подвергся нападению неизвестных на Рузвельт-авеню и был убит. Согласно полицейскому отчету причиной смерти стали многочисленные раны, нанесенные острым колющим предметом. Оружия на месте преступления найдено не было. После него остались сын Фредерик и жена, проживавшая на Вудсайд-авеню.

Отец Джентиле просмотрел телефонный справочник Квинса, но, не обнаружив там ни Анны, ни Аннализы Торп, поехал прямо по найденному адресу. Как выяснилось, указанная квартира находилась над салоном причесок, причем на обшарпанной двери имелась табличка с именем. «А. Куровски». Наконец круг замкнулся: Аннализа Куровски, женщина, вывезшая Фредерико Ботте из Германии и в Соединенные Штаты на пароходе «Баторий», Вышла замуж за человека, который был убит — заколот, как и все остальные.

Он позвонил, и в ответ, словно его ждали, прозвучал зуммер открывающегося замка. Толкнув дверь, он стал подниматься по длинному темному лестничному пролету наверх, к квартире.

Кем бы она ни была раньше, в свои восемьдесят с лишним Аннализа Куровски превратилась в сухую щепку. Сморщенная, как иссохший пергамент, кожа обтягивала древние кости. Щеки глубоко запали, лицо покрывали пигментные пятна и раздраженные, покрасневшие участки. А вот темные глаза оставались яркими, умными и полными какой-то глубокой, затаенной горечи. Путь, который она проделала, прежде чем оказаться над парикмахерской в Квинсе, явно был долгим и очень нелегким.

В темной гостиной царил беспорядок. Вдоль одной стены выстроились разномастные горки и книжные шкафы, набитые безделушками и фотографиями. Много фотографий висело и по голым, оштукатуренным стенам, наряду с декоративными тарелками и несколькими официального вида плакетками. Из всего этого выбивалась висевшая над козырьком газового камина картина, холст с изображением юной Марии: она склонилась над колыбелью младенца Иисуса, а из левого верхнего угла за ними наблюдают несколько ангелов. Как сама картина, так и ее создатель были узнаваемы мгновенно.

— Вы знаете, что это? — спросил священник.

— Конечно. — Голос старухи был так же сух, как и ее пергаментная кожа. — Это Рембрандт. Эскиз к «Святому семейству», выполненный в тысяча шестьсот сорок пятом году. Окончательный вариант картины хранится в Эрмитаже, в Санкт-Петербурге.

— Откуда вы ее взяли?

— Мой муж подарил ее мне.

— А где он ее взял?

— Мне почему-то кажется, что это не ваше дело.

— Может быть, вы и правы.

— Да и явились вы ко мне вовсе не затем, чтобы говорить о картинах. Вы пришли, чтобы спросить меня о моем сыне Фредерико, да?

— Может быть.

— Не стесняйтесь.

Старуха улыбнулась и села на стоявшую под окном потертую кушетку. Священник выбрал себе место, откуда мог видеть так разительно выбивавшегося из всей этой скудной обстановки Рембрандта.

— Да, я пришел по поводу этого мальчика.

— Я давно вас ждала.

— Ждали меня?

— Конечно. С тех пор, как пошли эти разговоры о возможном причислении Пачелли к лику святых.

— Вы знаете очень много.

— Я знаю все, — сказала старуха. — Всю историю. Это история, которую необходимо рассказать, и я та, кто ее расскажет.

Священник улыбнулся.

— Не вы и не сейчас.

— А кто меня остановит? — спросила она резким, как треск ломающихся сухих прутиков, голосом. — У меня долг перед моим сыном!

— Я остановлю вас, — тихо промолвил священник. — Что же до вашего долга, то он исполнен.

Человек из Рима подумал было о том, чтобы использовать пистолет, но вместо этого он поднялся на ноги, обошел загроможденный кофейный столик, разделявший их, наклонился, завел ладонь ей под подбородок и резким движением сломал женщине шею. Она упала лицом на кофейный столик, разбив нос. Он проверил ее пульс и принялся обшаривать квартиру.

ГЛАВА 44

Финн Райан сидела на скамейке прямо напротив дома 11 по Сент-Люк-Плейс, в Гринвич Виллидж, и думала, что Майкл был прав: стучаться в дверь Фонда Грейнджа, чтобы получить более ясное представление о том, чем они занимаются, действительно глупо. И не только глупо, но и опасно, может быть, смертельно опасно. С другой стороны, возможности программы Барри, пусть она и называется «МАГИК», были исчерпаны. Собственно говоря, именно то, что даже самые совершенные программы не были ни всеведущи, ни всесильны, и давало работу таким конторам, как «Ех Libris». Ведь, в конечном счете, Интернет не более чем бурлящий, почти бездонный котел полуистин, различных точек зрения, отъявленной лжи и откровенного безумия. Это даже не некий коммуникативно-информационный аналог Дикого Запада, а своего рода зона Сумрака. Порой — а на самом деле довольно часто, — чтобы раздобыть настоящие сведения, приходится черпать из самого первоисточника, и не виртуально, а буквально.