Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Зиммель

— Что за чепуха? — спрашиваю я.

— Это не чепуха, а потрясающий документ человеческого отчаяния, — говорит он, ухмыляясь. — Сегодня утром здесь такое было. Ты представить себе не можешь. Как у тебя, кстати?

— Нормально.

— Судя по твоему тону, видать, что ничего особенно хорошего.

— Не лезь!

— Ну-ну-ну-ну! Неужто любовь?

— Представь.

— Тогда извини, пожалуйста.

Он опять ухмыляется и говорит:

— Однако это будет сюрприз для Шикарной Шлюхи!

— Скажи лучше, что случилось сегодня утром?

— Шеф высветил Гастона и Карлу! Вышвырнул, как котят. Они уже уехали. Поездом, который без десяти одиннадцать. Он — в Париж. Она — в Вену. Все произошло молниеносно. Раз-два и готово! Странный человек шеф. Иной раз тянет месяцами, а потом вдруг бац и все!

— А как все было?

— Фройляйн Хильденбрандт накрыла их вчера в лесу. Сама-то еле-еле видит. И сразу же доложила шефу. А тот в таких случаях шутить не любит. Вчера вечером был педагогический совет. Шеф позвонил родителям Гастона и Карлы и сообщил, что вынужден немедленно исключить их милых деток, пояснив за что. А самим милым деткам он объявил об этом только сегодня утром. Шеф и учителя уже целый год держали их на прицеле. Первое предупреждение, второе предупреждение. Случай в лесу, как принято говорить, переполнил чашу терпения.

— А сегодня утром что?

— Дело было на уроке латыни. Кстати говоря, шеф, сам того не ведая, испортил Хорьку одну шикарную находку.

— Как это?

— Хорек замыслил совершенно необычный номер, так сказать, психологическую атаку. И, насколько я знаю народ в классе, у него должно было получиться. Но теперь-то, конечно, считай, что из всего вышел пшик.

— Расскажи!

— Ты помнишь эту хохму с нюхательным табаком?

— Которую придумал Гастон?

— Да. Так вот, сегодня утром — первый урок латынь — заходит Хорек, сразу же направляется к Гастону и говорит:

— Где?

— Простите, не понял, — говорит Гастон.

— Нюхательный табак, — говорит Хорек. — Получу я сегодня свою понюшку или нет?

— Вот это да, черт побери!

— Вот именно так мы и отреагировали. Он действительно здорово все рассчитал!

Гастон, конечно, обалдел, встает, дает ему табакерку и говорит, заикаясь:

— Voila, monsieur![77]

Хорек нюхает. Затем нюхают все ребята из класса. Некоторые даже аплодируют. Но это еще не соль номера! Соль ему испортил шеф.

— А какая была соль?

— Когда все ребята нюхнули табаку, Хорек сказал: «Итак, господа. А теперь возьмемся за Тацита, как бы это ни было для вас малоприятно. И вообще я предлагаю, чтобы отныне все мы получали нашу понюшку после…» — Ной втягивает и задерживает воздух. — «После урока», — хотел он сказать! Но в середине этой блестящей фразы в класс входит шеф и объявляет, что Гастон исключен и чтобы он собирал вещи и поторапливался, дабы не опоздать на поезд в 10.50. Сорвать такой режиссерский замысел!

— Гастон расстроился?

— Ни капельки. Но перед отъездом они с Карлой написали еще вот это обращение, — говорит Ной, показывая три исписанных листка. — Каждый писал по строчке — он одну, она одну. А потом они вывесили листки на доске объявлений. В обеденный перерыв все прочли этот текст — взрослые и дети! Я сорвал их, когда подошел один из учителей. Тебе это интересно?

— Да.

— Я так и думал. Читай дальше!

И вот я читаю дальше этот странный документ, в котором строчка, написанная мальчишеской рукой, сменяется строчкой, написанной рукой девчонки.

Разумные, справедливые взрослые!

Вы говорите: «Не делайте этого!»

А мы говорим вам: То, что мы хотим делать, мы все равно будем делать, хоть на ушах стойте! Мы встретимся снова, мы все равно будем вместе, можете не сомневаться.

«Town without pity!»[78]

Вот такие фильмы вы снимаете, чтобы мы, заплатив 1 марку 50 за билет, посмотрели дерьмо.

«We need an understanding beart»[79].

Вот какие песни сочиняете вы, чтобы растрогать нас и побудить нас покупать пластинки.

Teenager age![80]

Twen age![81]

И так далее! Все — лишь реклама для вашего дерьмового бизнеса!

— Да, — говорю я, — хоть и торопились, а выговорились от души. Стоило бы опять повесить это на доску.

— А я и повешу по дороге на ужин. Я только хотел тебе показать. Попадись эти листки на глаза учителю, то только бы мы их и видели!

Я дочитываю листки:

Все родители любят говорить: «Нам бы ваши заботы».

Прекрасно, у вас другие заботы.

У вас заботы о деньгах.

У нас — о любви и доверии.

Вы считаете, что любовь можно выключить, как радио?

— Эта фраза мне нравится больше всего, — говорит Ной, который читает вместе со мной. — И при этом им нужно было еще успеть на поезд в 10.50.

Неужели у вас нет сердца?

Неужели «любовь» для вас иностранное слово?

Откуда мы происходим?

От вас!

Из любви! Так или нет?

Что же тогда с вами случилось?

Почему вы нам запрещаете то, что делали сами?

Почему вы наказываете нас за это, хотя все время твердите, что мы теперь раньше созреваем и взрослеем?

Мы знаем почему.

Шеф боится, что Карла схлопочет ребенка, а его интернат плохую репутацию.

— Н-да, — говорю я.

— Вот именно, — говорит Ной, — тут они погорячились. Конечно же, беременность такой девчонки отнюдь не самое приятное.

Почему же вы не хотите понять нас?

Почему не хотите помочь?

Вы сдали нас в этот интернат, как чемоданы в камеру хранения, а когда мы пытаемся помочь друг другу в нашем одиночестве, вы говорите, что это преступление?

Что толку от ваших красивых сентенций?

Вам никогда не понять, что нам нужны Вы!

И вообще сохранилась ли еще какая-нибудь связь между нашим и Вашим миром?

Не живем ли мы уже в совершенно другом?

Мы думаем, что это так!

Во всяком случае, большинство из нас уже построило для себя свои собственные миры — так же, как мы оба.

Почему вы не строите их вместе с нами?

Потому что вы идиоты!

— Ну, это уже слишком, — говорю я.

— Конечно, — говорит Ной.

Я читаю дальше.

У вас просто не хватает ума, чтобы понять нас!

Вы думаете, что если вы были другими, то и мы должны быть такими же!

Да, да, да, мы другие!

Когда-то мы станем взрослыми и будем другими, другими, другими, ей Богу, другими, чем вы!

Мы будем стараться понять наших детей и защитить их. И наши дети будут счастливей, чем мы.

Мы не говорим вам: «Живите счастливо», потому что вы все равно этого не можете и не могли никогда.

Карла Хонигштайн и Гастон Латуш.

— Вот так, — говорит Ной, — а теперь отдай мне эти бумажки, чтобы и наши учителя тоже получили удовольствие.

Он кладет листки в карман.

— Ты будешь и дальше изображать больного или, может быть, все-таки встанешь немного попозже?

— Это зачем?

— Сегодня в три Чичита устраивает макумбу. — Ной смеется. — Ты знаешь, что Чичита из Рио-де-Жанейро, а там у них в Бразилии есть такой суеверный обычай. Чичита дружила с Карлой. Поэтому она и устраивает макумбу, чтобы добрые духи охраняли Гастона и ее подругу Карлу, а злые духи не причинили им зла. Чтобы их любовь сохранилась и в разлуке.

— Что за чушь?

— Чужеземный обычай. Я схожу. Наверняка придет еще около ста ребят.

— Я встану через час и тоже приду.

— Тогда захвати с собой несколько сигарет или немного табаку или водки.

— Зачем?

— Не знаю. Чичита сказала, что все объяснит, когда мы соберемся в ущелье. Я принесу маленькую бутылочку водки.

— Я возьму сигареты, — говорю я. — Не важно какие?

— Не важно. Чичита сказала, что духи пьют и курят все подряд.

— Меня это радует.

— Ты шутишь, а Гастон с Карлой вылетели.

— Я не шучу и на самом деле хочу, чтобы духи охраняли обоих. Поэтому я так и сказал про сигареты. Я хочу, чтобы духи были довольны.

— Любовь есть любовь, — провозглашает Ной. — See you later, alligator![82]

12

Три часа дня, солнечно, южный ветер, прозрачные, легкие облачка на голубом небе. И сто двадцать детей перед маленьким гротом в небольшом ущелье, молчаливо наблюдающих за тем, что делает изящная молочно-кофейная Чичита. Она расставляет в гроте откупоренные бутылки водки, раскладывает пачки сигарет и спички. Чтобы духи могли прикурить. Бутылки должны быть без пробок, потому что у духов нет штопоров. В лесу у Корковадо, близ Рио-де-Жанейро, — рассказывает Чичита, — бессчетное количество гротов и пещер. И повсюду огарки свечей, пачки сигарет, бутылки с водкой. Белые женщины тоже устраивают макумбу, чтобы духи защитили их жизнь, чтобы исполнились их желания.