Пятый угол - Леонид Мендельсон

Проснувшись под звон будильника, Наум почувствовал себя не отдохнувшим, а совершенно разбитым; головная боль накидывалась спазмами, вызывая периодические приступы головокружения и тошноты. Душ, стакан горячего чая и таблетка аспирина дали некоторый эффект, но состояние общего дискомфорта и тупая головная боль не проходили. Хотелось снова лечь в постель, но с минуты на минуту ожидался визит человека от Ивана Сергеевича.

Вчера, поздно вечером, позвонила Беверли и посетовала, что давно не встречались. Это был удобный вариант, и Наум пригласил ее с мужем в ресторан на следующий, то есть уже сегодняшний, вечер. Иван Сергеевич не выразил особой радости по поводу такого экспресс-варианта, но обещал прислать человека утром; тот передаст детали и кое-что проверит в квартире.

Наум принял еще одну таблетку от головной боли, включил телевизор и сел в кресло; хотелось не двигаться, ни о чем не думать и не смотреть на экран. Он закрыл глаза, пытаясь подумать о чем-то приятном и расслабиться. В памяти возникла картина последнего семейного обеда на вилле: смех обаятельного и веселого Давида-патриарха, замкнутое лицо Мерин, не проронившей, кажется, ни одного слова за вечер, нарочито строгие замечания Пэм внуку, бегающему вокруг стола и выкрикивающему: «Я здесь самый главный!», иронические замечания Соломона Бэрри.

Потом, под аккомпанемент шумных выкриков из-за бильярдного стола и воплей неугомонного Давида-младшего, неожиданно интересная беседа с Кимом. Было уютно и тепло, даже слишком тепло от горящего камина, и он стоял у окна с открытой для свежего воздуха фрамугой. Почему пришла на память именно эта деталь? Не потому ли, что комиссар интересовался подробностями, произошедшими на заднем дворе? А что он видел? По территории прошел Джон, включающий фонари. Это что-нибудь прояснит следствию? Он ничего не скрыл от комиссара и был абсолютно искренен, но, если быть честным перед самим собой, оставалась какая-то неуверенность, недосказанность: увлеченность беседой отвлекла внимание от происходящего за окном, но не исключено, что мозг мог автоматически зафиксировать какую-то деталь.

Науму хорошо было знакомо это состояние памяти: абсолютно бесполезно форсировать выяснение этой детали; мозг уже получил команду, и, как по компьютерной программе, идет поиск нужной информации.

Головная боль почти прошла, и, когда прибыл посланник Ивана Сергеевича, состояние можно было определить вполне удовлетворительным.

Мужчина среднего роста, в темно-синем плаще и такой же фуражке, протянул руку для приветствия, но не представился. Неторопливо выпив предложенную чашку кофе, попросил разрешения осмотреть квартиру, а, завершив работу, сообщил Науму название ресторана для вечерней встречи и добавил:

- В квартире все в порядке. Можете разговаривать по телефону. А вот шахматы у вас — редкой красоты. Завидую.

- А доска? — невольно вырвалось у Наума.

- Есть тут, в Англии, мастера делать их с разными фокусами.

«Что значит — с фокусами? — в голове звучала последняя

фраза гостя, закрывшего за собой дверь. — Надо полагать, изобретательность местных умельцев не переплюнет мастерства нашего родного кузнеца, подковавшего блоху!». Он почувствовал, что зарождается знакомое ощущение близости победной развязки, как в детской игре «холодно-горячо», или в шахматной партии, когда еще не видно твоего преимущества, но интуиция, опыт и вдохновение уже подсказывают близость победы. Нужен только один выверенный ход, одна нестандартная идея. Нарастало ощущение, что эта идея уже проявлялась, но как-то туманно, нереально, как во сне.

Стоп, во сне! Во сне были шахматы- живые, говорящие, спорящие о чем-то. Да, два короля дискутировали о достоинствах своих карет — белой и черной в клетку. Эта клетчатая была несуразной, громоздкой, но монарх гордился, что в ней можно спрятать чуть ли не полцарства.

Резким движением Наум сдвинул фигуры с доски и, в который уже раз, стал осматривать ее с разных сторон.

- Это должно быть где-то тут, в этом сундуке с секретом, — бормотал он, но через несколько безрезультатных минут пришлось отложить ее в сторону. — Нужно успокоиться и прекратить поиски методом «тыка», иначе неизбежен плачевный результат — со злости разбитая вдребезги доска.

Он уже был уверен, какой сюрприз ждет его, и от этого нетерпение и волнение только возрастали; слегка дрожали пальцы.

- В конце концов, чем открываются ларчики с секретом? Ключом, но не видно места для него. Кодом на замке, но его также нет. Может быть, прошептать: «Сезам, отворись» или, по-простому, взломать крышку с клеточным полем? Интересно, почему у доски два запора, а не на один, как обычно?»

Наум провел пальцем по ажурному крючку и бронзовой капле для его фиксации, и нажал на нее, однако реакции не последовало. Одна-две секунды на размышление, обратное движение, и капля вместе с тонким стержнем без усилия вышла из доски. Что-то щелкнуло, и верхняя крышка толщиной два-три миллиметра мягко поплыла вверх, открывая нишу. Стопка лежащих в ней бумаг оказалась бланками для записи шахматных партий. Нетерпеливое движение — и открыт второй тайник: сложенные пополам листки начали медленно распрямляться, как живые. Даже не касаясь их, Наум понял, что это и есть то самое злосчастное завещание — последнее дело Давида и причина трагедии.

Надо бы взять бумагу в руки, прочесть, но Наума охватила глубокая апатия, полное безразличие к содержанию документа. Тупая головная боль то медленно, как отдаленный раскат грома, накатывалась от затылка ко лбу, то резким ударом пересекала все пространство серых клеток до рези в глазах. Он подошел к холодильнику, налил в фужер водки и выпил, не закусывая, даже не почувствовав вкуса. Не менее получаса стоял у окна, машинально наблюдая за ручейками дождя, описывающими замысловатые линии на запотевшем стекле. Только ощутив, что нервы немного успокаиваются, буря противоречивых чувств затихает и он в состоянии контролировать себя, вернулся к журнальному столику.

Строчки бюрократической преамбулы вытягивались в одну нескончаемую цепочку непонятных оборотов, юридических терминов, законодательных актов; головная боль мешала сосредоточиться на английском тексте.

Наум сидел, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Сейчас он вернется к документу, к его сути, но в любом варианте необходимо проанализировать новое статус кво и свои дальнейшие действия. Самое логичное — поставить в известность комиссара, но тогда не избежать головомойки от Бена за самовольство. Значит, первым должен быть Бен? Вроде бы, решение самое верное, ибо в ипостаси главы Семьи он имеет несомненное право на информацию в первую очередь и свободу действий, но с другой стороны — продолжается следствие по уголовному делу, и ни с кого из присутствовавших на вилле, в том числе с него и с Бена, не снято подозрение. Как в случае получения такой новости должен действовать законопослушный англичанин? А если, в дополнение, он еще и адвокат, не имеющий права на малейшую ошибку в такой щекотливой ситуации? Самое вероятное, что информация в кратчайший срок будет опять же передана комиссару и, скорее всего, с обязательством неразглашения ее до особого на то разрешения. Результат? В плюсе — ноль, в минусе — Бен между двумя огнями и с дополнительной головной болью, и вполне резонное недовольство Сэма Шоу его, Наума, действиями.

Он только сейчас заметил, что быстрыми шагами отмеривает комнату из угла в угол — старая привычка, которую жена определила как наличие только одного полушария головного мозга, способного контролировать либо умственные, либо физические действия.

Предположим, он самолично передаст завещание в Ярд, и что дальше? Прекратится охота за документом и его, невольного наследника, отпустят в родные пенаты? Весьма сомнительно, ибо инцидент не исчерпан. И что при этом варианте возможно ожидать со стороны правоохранительных органов? Если следовать гипотезе, что в злополучный вечер охота шла за этим документом, но безуспешно, то вполне допустимо желание комиссара выманить «охотника на приманку».

«Мистер Вольский. — Наум явственно представил себе выражение лица и интонации собеседника. — Вы должны понять, что молчание в интересах дела и ваших лично. Надеюсь, я первый поздравляю вас с получением этого великолепного подарка покойного Давида Вольского? Да-да, это — настоятельная просьба! Договорились? И желаю вам приятных путешествий по стране.»

А ведь зря Наум пытался уговорить себя в существовании этих самых оптимальных вариантов; решение уже созрело, а время и усилия растрачивались лишь на поиски контраргументов. Они, конечно, находились, но не против самой идеи, а против тактики исполнения, заставляя по нескольку раз проигрывать возможные ходы и их последствия.

Затем, не менее получаса он сидел у телефона, обзванивая по очереди родственников и сообщая, что намеревается завтра с утра поехать в сторону Бристоля и далее, на запад Англии. А, между прочим, сообщал о чудесном подарке Давида, наконец-то полученном из Скотленд-Ярда. Никаких эмоций, никто не сообщил о своем желании участвовать в мероприятии.