Россия. Погружение в бездну - Игорь Фроянов

(«Во всех случаях, когда армия применяется против своего народа,

— говорит А. А. Собчак, —

очень важно разобраться в механизме принятия решений, в том, как все это происходит, чтобы никогда впредь не допустить ничего подобного».

Благонамеренно, но наивно. Пока существует государство и армия, которая ему подчиняется, последняя применялась и будет применяться против своего народа, едва лишь власть имущие вообразят, что им угрожает опасность. Это — закон жизни общества. Странно, что Собчак, совершивший большое «хождение во власть», не понимал столь простой истины.).

Как мы уже отмечали, послать воинские части для наведения общественного порядка и ввести их в действие — разные вещи. В первом случае армия является фактором сдерживания; во втором — она, обученная при соприкосновении с противником только одному — убивать, непременно прольет кровь. Генерал Родионов и грузинские руководители это прекрасно понимали. Но тем не менее вывели армию на площадь. Была ли в этом особая необходимость? Похоже, такой необходимости всё же не было. Обстановка на площади у Дома правительства стала, как мы знаем, мало — помалу разряжаться. Об этом говорилось в шифрограмме от 8 апреля, подготовленной Б. В. Никольским и подписанной Д. И. Патиашвили (Собчак А. А. Тбилисский излом… С. 40). Так оценивал ситуацию и А. А. Собчак, согласно которому, на площади поговаривали о свертывании манифестации (Там же. С. 106). Через два — три дня она, судя по всему, опустела бы. Но даже при сохранении напряженности нужно было терпеливо ждать, усилив воинские части и взяв ими под охрану важнейшие объекты. Кстати, именно такой тактики придерживались поначалу министр обороны СССР маршал Д. Т. Язов, командующий Закавказским военным округом генерал — полковник И. Н. Родионов и начальник штаба Закавказского военного округа генерал — лейтенант В. Н. Самсонов (Там же. С. 91–92, 103,122).

(Э. А. Шеварднадзе утверждает, что

«командовавший операцией генерал нарушил полученный им приказ, предписывавший взять под охрану ряд объектов, а не разгонять силой митинг»

(Шеварднадзе Э. Мой выбор. В защиту демократии и свободы. М., 1991. С. 322)

Вряд ли стоит так примитизировать ситуацию, взваливая вину на «недисциплинированного» генерала. Подобное своеволие генерала, на наш взгляд, исключено.)

Однако это — то и не устраивало силы, стоящие за сценой. Им надо было не упустить момент, чтобы пролить кровь. Это ясно понимают наиболее вдумчивые военные, принимавшие непосредственное участие в тбилисских событиях. Так, А. И. Лебедь, имея в виду кровопролитие в Тбилиси, пишет:

«Всякой революции или контрреволюции — чёрт их разберет — нужны жертвенные бараны, это необходимая атрибутика. Они, бараны, должны своей кровью окропить революцию (или контрреволюцию) и освятить её. Расчет прост: провокационные подробности, нюансы, детали скоро забудутся, точнее, будут ретушированы ловкими идеологами революции (или контрреволюции), а жертвы останутся. Останутся, как символ, как знамя, как призыв к борьбе, к мести»

Лебедь А. И. За Державу обидно… Киров, 1995. С. 216

Кровь в Тбилиси пролили, действуя по старой, испытанной временем методе: «Только то и крепко, под что кровь потечет». Ф. М. Достоевский называл её приверженцев

«негодяями»

Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. СПб., 1883. С. 355

Главные «негодяи», виновные в пролитии крови в Тбилиси, находились, вероятно, не в грузинской столице, а в Москве. Э. А. Шеварднадзе размещает их в Министерстве обороны СССР, без санкции которого, по его убеждению, военные меры по пресечению митинга не могли быть осуществлены (ШеварднадзеЭ. Мой выбор… С. 322). Это, по — видимому, справедливо. Однако санкционировать применение силы Министерство обороны вряд ли стало бы, не имея санкции высшего руководства, в частности М. С. Горбачева или близких ему лиц, действия которых воспринимались как согласованные с генсеком.

Настораживает стремление Собчака выгородить Горбачёва, убедить общественность в его непричастности к тбилисской трагедии. И все же поведение генсека кажется странным и вызывает вопросы. Однако послушаем сначала Собчака. Характеризуя состояние народных депутатов СССР, собравшихся на свой первый съезд, он говорит:

«Страсти все накалялись, и стало ясно, что до тех пор, пока не будет какой — то ответ (на тбилисские события. — И. Ф.), съезд дальше не пойдет. Это вынудило Горбачёва давать объяснения. Он стал говорить о том, что ничего не знал об этих событиях и не мог знать, поскольку только 8–го поздно вечером возвратился из Англии. Как выяснилось впоследствии, Горбачев оговорился: он вернулся из Англии 7 апреля вечером, поздно вечером, уже после 11 часов. Но эта оговорка очень дорого ему стоила, потому что позволила общественному мнению обвинить Горбачёва в том, что он намеренно ввел народных депутатов в заблуждение, неправильно назвав дату своего приезда. Потом в печати это перекочевывало из одной статьи в другую. Вряд ли, однако, найдется хоть один политический деятель, который рискнул бы публично ввести в заблуждение общественное мнение, зная, сколь легко проверить факт. Как известно, о дате возвращения Горбачёва было напечатано в газетах, и, естественно, уже буквально на следующий день, а может быть, даже через несколько часов журналисты обратились к официальным источникам и без труда установили, что Горбачев вернулся из Англии 7 апреля. На мой взгляд, это действительно была просто оговорка»

Собчак А. А. Тбилисский излом… С. 17

Поверить тут в простую оговорку, на наш взгляд, трудно. Ведь Горбачев не только «оговорился», назвав 8–е апреля вместо 7–го апреля, но и мотивировал свое незнание о событиях в Тбилиси именно тем, что вернулся в Москву поздно вечером 8–го. Следовательно, в данном случае перед нами не «просто оговорка» в числах, а «оговорка» с определенным расчетом и смыслом, что исключает случайную их путаницу. Значит, то был маневр, преследующий вполне конкретную цель: отвести от себя подозрение и снять в данный момент накал страстей на съезде, чтобы продолжить его работу. Эта тактика маневрирования — характерная черта политического портрета Горбачева.

А. А. Собчак рассказывает о встрече комиссии по расследованию тбилисских событий с Горбачёвым:

«Беседовали около часа. Мы просили объяснить, почему Горбачёв на первом Съезде неправильно назвал дату своего возвращения из Англии, когда и как его информировали о положении в Тбилиси… Горбачёв сказал, что на съезде он просто оговорился, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось. Была лишь обычная встреча в зале приемов в аэропорту. При этом он даже не мог вспомнить, кто именно информировал его о положении дел в Грузии («то ли Чебриков, то ли Лигачёв?»). Здесь же он узнал, что на всякий случай принято решение оказать Грузии помощь войсками и взять под охрану стратегические объекты и правительственные здания. Тут же Горбачев предложил Шеварднадзе и Разумовскому лететь в Тбилиси, и даже был подготовлен самолет. Но Шеварднадзе позвонил в Тбилиси Патиашвили, и тот заверил: срочности нет, обстановка разряжается»

Собчак А. А. Тбилисский излом… С. 41

(По Шеварднадзе,

«позвонить в столицу Грузии и установить необходимость выезда предложил Горбачёв»

(Шеварднадзе Э. Мой выбор… С. 321))

Цену «оговорки» мы уже знаем. Что касается других признаний Горбачёва на комиссии, то они не делают ему чести. Оказывается, на съезде он говорил неправду, заявляя, будто, вернувшись в Москву, ничего не знал о событиях в Тбилиси. (Послушаем осведомленного и, как нам кажется, добросовестного В. И. Болдина.

«Когда с участием военных,

— говорит он, —

произошли события в Тбилиси, по каким — то причинам погибли мирные люди, надо было обо всем правдиво сказать народу. О событиях тех дней всё знал М. С. Горбачев: в стране никогда и ничего не происходило без того, чтобы генсек не был бы информирован своевременно, где бы он ни находился — в столице или тридевятом царстве, в тридесятом государстве»

(Болдин В. И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М. С. Горбачёва. М., 1995. С. 346.))

На самом же деле его проинформировали сразу по прибытии в московский аэропорт. Собчак проходит мимо этого различия сообщений Горбачёва на съезде и в комиссии, демонстрируя тем самым свою недобросовестность и необъективность в качестве ее председателя.

Говоря о том, что по тбилисскому вопросу Политбюро не собиралось, Горбачев хочет, по — видимому, сказать об отсутствии решения Политбюро по Тбилиси, а значит, и о своей непричастности к этому решению, приведшему к пролитию крови. Но то, что известно о практике принятия самых ответственных решений партийным руководством, свидетельствует о необязательности отдельных или специальных заседаний Политбюро. Достаточно было генсеку даже на ходу обменяться мнениями с членами Политбюро (в нашем случае в зале приемов в аэропорту) или посоветоваться с двумя — тремя особо доверенными лицами (ввод советских войск в Афганистан), а то и наскоро посовещаться в перерыве между заседаниями партийных форумов (школьная реформа при Андропове), чтобы принять решение, причем серьезнейшее. Вот почему ссылку Горбачева на то, что «Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось», нельзя считать достаточной.