Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои! - Патрик де Фюнес

Он стремился в этой роли осудить человеческие слабости, которые автор выразил в стихах, нарисовав картины, доступные даже детям. Он хотел создать фреску о человеческом отчаянии, то есть выразить именно те чувства, которые Мольер так блистательно разыгрывал со своей труппой.

В те времена его попрекали за то, что он затронул святое, исключительную собственность театра «Комеди Франсез». И тем не менее сегодня иные профессора комедии обучают актеров, используя фрагменты фильма, чтобы добиться от учеников оригинальной интерпретации образа героя. Даже в школах ссылаются на него.

Задуманные им проекты и постановки служили укреплению его духа. Но самым главным для него была возможность спокойно жить рядом с Жанной.

22. Сад-огород

С годами замок потребовал ремонта. Кровля, туф, водопровод и электропроводка вызывали тревогу родителей. В первую очередь следовало провести в комнаты паровое отопление. Эксперты предложили сложную и громоздкую систему. Родители очень ею гордились, но лишь спустя полгода научились ею пользоваться!

— Все понятно! Сначала нажимаешь зеленую кнопку, потом двигаешь рычажок вниз. Но… Ну вот, опять не включается!

Замок был слишком велик для них двоих. Им было достаточно более скромного жилья — трех комнат, кухни, столовой, гостиной, бильярдной, служившей также кинозалом, и библиотеки. Не обладая талантами прораба, отец поручил маме вести переговоры с рабочими.

— Если я буду обсуждать вещи, в которых ничего не смыслю, меня обдерут, как липку. Представляешь, как они заморочат мне голову? «Луи де Фюнес, мол, богатейший человек. Вот мы и подсунем ему свой залежалый товар!» Я ведь не умею отказывать.

Главной его заботой был сад, но он взял на себя и несколько помещений, которые особенно любил: свой кабинет, чердак и часовню, а также все двери, замки, ставни и ограды.

Под руководством мамы реставрация замка продлилась два года, что не так уж долго для подобной домины.

Единственный архитектор, присланный органами по охране исторических памятников, интересовался только второстепенными вещами, например придирался к цвету герани во дворе. По иронии судьбы, когда мы решили продать замок, та же администрация проявила куда большую снисходительность, позволив новым владельцам переделки, отличавшиеся полным отсутствием вкуса.

— Приглашенные рабочие были потрясающие, все местные, — вспоминает мама. — Впервые им была предоставлена возможность показать свое умение. Они стали нашими друзьями. Твой отец любил с ними поговорить. Какие приятные воспоминания! Помнишь, своей маленькой восьмимиллиметровой камерой он старался запечатлеть их успехи, восстановление, камень за камнем, фасадных башенок. Когда все было окончено, мы устроили большой обед для рабочих и их жен. А еще была целая история с туалетами, их надо было всюду оборудовать! Отец очень гордился бесшумным сливом воды, эту модель бачка ему наверняка посоветовал Жерар (Ури). Он купил целую дюжину таких унитазов и демонстрировал их гостям в первую очередь.

— Слышите, как все тихо, — говорил он, нажимая на рычажок слива. — И еще, заметьте, когда вы писаете, моча не льется прямо в воду, так что нет никакого шума.

Некоторые гости при этом с трудом сдерживали улыбки.

— Смотрите, как они солидно выглядят. Из какого прочного фарфора сделаны! А то ведь Патрик рассказывал, что в больнице бывали случаи тяжелых травм от расколовшегося под седоком унитаза.

Он проявлял особую заботу о ванной комнате на первом этаже. Это была настоящая мания, одна из многих: место, куда заходят гости, должно быть безупречным. Отец каждый месяц менял раковины, ежедневно проверял освещение и напор воды.

— Знаешь, в конце концов я вставил шестидесятиваттные лампочки. Прежде было слишком темно.

Если бы он открыл замок для туристов, то наверняка показывал бы это помещение в первую очередь.

Артисты всячески стремятся освободиться от материальных забот, которые им ненавистны. Их характеризуют два образа действия: либо аскетическая жизнь, разве что с электрическим освещением, либо наоборот — одержимость новейшими технологиями, от которых все они ожидают чуда.

Садом занимался отец. Ему удалось вырастить прекрасный огород. Казалось, овощи сами так и лезли из земли. Но тут не было ничего случайного, все тщательно обдумано. В созданной им композиции пейзажа ощущались ритм и вибрация, напоминающие картины импрессионистов. При этом — никакого насилия над природой, ее не приручили волевым способом. Высаженные цветы пестрели, украшая грядки лука-порея.

— Я не желаю иметь дело с проклятыми химикалиями. Из-за них лук-порей в метр высотой вырастет за два-три дня, кому это надо? Божьи коровки, которых я подбираю в парке, отлично пожирают тлю! Не требуется никаких инсектицидов, а то еще отравим птиц. Да и змей зачем убивать? Они спасают нас от прожорливых грызунов. Надо только смотреть под ноги и не наступать на них. Если мы станем все уничтожать, то в один прекрасный день лишь в музеях сможем увидеть чучела белок, ласточек, трясогузок и всяких других исчезнувших с лица земли тварей. Человек не перестает убивать. Дети мои, надо бы мне сыграть роль болвана, который стреляет в то, что видит вокруг. Паф! — и падает фазан, паф! — другая птица. Этот тип любуется красотой одних птиц и убивает других, чтобы затем сравнить расцветку. Не хватает только рекламы ружей со слоганом: «Куропатки и утки! Берегитесь!»

Несколько чахлых розовых кустов, выживших в уголке прежнего огорода, тщетно цеплялись за проржавевшую арку не в силах подняться выше. В пору своего расцвета они затеняли аллеи мириадами пахучих бледно-розовых цветов. Кстати, существует роза «Луи де Фюнес»: отец просто согласился дать свое имя одной из разновидностей роз, выращенных фирмой «Мейан» в результате многочисленных скрещиваний. Ему нравился ее цвет, напоминавший его любимые цветы калужницы, которые он каждый день срывал по утренней росе и ставил около маминой чашки кофе.

Все эти посадки могли бы нас завалить фруктами и овощами. Но по ночам плоды странным образом исчезали. Еще накануне деревья ломились под тяжестью фруктов, а утром их не было видно.

— Это все проделки уховертки, — говорили ему.

Стоило бы позвать энтомологов для изучения этих небольших, в сантиметр длиной, насекомых с маленькими щипцами вместо хвоста: те, что водились в Клермоне, похоже, были мутантами, вроде африканской саранчи. Отец только разводил руками. Куры тоже не несли яиц… Подчас какая-нибудь добрая душа нашептывала нам, что эти фрукты продавались на соседнем рынке. Случалось, мы находили чьи-то силки. Все это походило на римейк фильма «Не пойман — не вор», только с иным распределением ролей: отец не играл браконьера Блеро, а выступал в роли сельского полицейского Паржю. Особенно дорожил он созревающими грушами, чтобы украсить ими поднос с маминым завтраком. Каждый день он их ощупывал и обнюхивал, чтобы сорвать вовремя. Но созревшие груши тоже исчезали. Стоя перед деревом с маленьким секатором в руке, отец ругался на чем свет стоит. На другой день, спрятавшись в шесть утра в капусте, откуда было прекрасно видно грушевое дерево, он заметил ворону, которая, аккуратно сорвав плод, утащила его с собой.