Криптономикон - Нил Стивенсон

Он находит место на дне грузового отсека рядом с рядовым первого класса Готтом и ложится. Крошечный револьвер на поясе мешает лежать на спине. Шафто перекладывает его в карман. Теперь главное неудобство – зачехленный рейдерский стилет, упрятанный между лопаток. Хочется лечь на бок, но с одной стороны казенный полуавтоматический кольт, которому он не доверяет, с другой – свой проверенный шестизарядник. Приходится разместить это все на полу, вместе с запасными обоймами, патронташами и разнообразными принадлежностями. Кроме того, приходится отстегнуть от левой лодыжки нож «Гун-хо», незаменимый при расчистке джунглей, вскрытии кокосовых орехов и обезглавливании нипов, а от правой – короткоствольный крупнокалиберный пистолет, который Шафто носит для равновесия. Остаются только гранаты в передних карманах, потому что на животе он лежать не собирается.

Они огибают мыс как раз вовремя, чтобы их не унесло приливом. Впереди илистое дно бухточки. С одной стороны ее ограничивает мыс, который они только что обогнули, с другой, в нескольких ярдах впереди – следующий, до тошноты похожий, с третьей – вертикальный обрыв. Даже если бы он не был покрыт непроходимыми джунглями, взобраться все равно бы не удалось из-за крутизны. Морпехи заперты в бухте до следующего отлива.

У нипского пулеметчика вдоволь времени, чтобы перестрелять их всех.

Они сразу узнают звук очереди и падают в ил. Шафто быстро оглядывается. Те, что лежат на спине или на боку, вероятно, мертвы. Те, что на животе, – вероятно, живы. Большая часть лежит на животе. Сержант явно мертв – пулеметчик первым делом целил в него.

Пулемет у нипа – или нипов – один, но патронов хоть отбавляй. Их доставляет «Токийский экспресс», который беспрепятственно курсирует проливом Слот. Пулеметчик не спеша прочесывает бухту, быстро переключая огонь на тех морпехов, которые пытаются шевельнуться.

Шафто вскакивает и бежит к обрыву.

Наконец он видит вспышки. Они показывают, куда направлено пулеметное дуло. Когда они удлиненные, то на кого-то другого. Когда становятся короче, это значит, что ствол разворачивается к Бобби Шафто…

Черт, не рассчитал. В нижней правой части живота жуткая боль. Ил заглушает крики: каска и ранец-рюкзак вдавливают его мордой в жидкую грязь.

Кажется, он теряет сознание. Но ненадолго. Пулемет по-прежнему трещит, значит, кто-то из ребят еще жив. Шафто с трудом поднимает голову, пересиливая вес каски, и видит между собой и пулеметом бревно – отполированный волнами плавник, далеко выброшенный штормом.

Можно бежать к бревну – или не бежать. Шафто решает бежать. Это всего несколько шагов. На полпути он понимает, что успеет. Приходит наконец второе дыхание – он делает стремительный рывок и падает за бревном. Десяток пуль глухо шмякаются о древесину, на Шафто сыплются мокрые волокнистые щепки. Бревно гнилое.

Плохо, что Шафто не может посмотреть вперед или назад, не приподнявшись над бревном. Других морпехов не видно, не слышно криков. Он решает взглянуть, где там пулеметчик. За растительностью почти ничего не видно, но похоже, огневая точка где-то в пещере, футах в двадцати над отмелью. Шафто не так далеко от обрыва – расстояние преодолевается в одну перебежку. Однако лезть на обрыв – верная смерть. Вряд ли пулемет можно наклонить настолько, чтобы стрелять вниз, но тебя закидают гранатами или расстреляют из винтовки, пока будешь карабкаться по камням.

Другими словами, время для винтовочного гранатомета. Шафто перекатывается на спину, вытаскивает из полотняной амуниции ребристую металлическую насадку, прилаживает ее к винтовочному стволу, пытается прикрутить… Пальцы проскальзывают на чертовой гайке. Тыловое умники! Не догадались поставить здесь гайку-барашек! Крути – не крути, без толку. Все вокруг в крови, но боли нет. Шафто трет пальцами по песку, чтобы не скользили, закручивает проклятую гайку.

Из подсумка извлекается осколочная граната Марк-II, она же «ананас», за ней – гранатометное приспособление М1 с боевым зарядом. Одно вставляется в другое, выдергивается чека, все вместе забивается в ствол винтовочного гранатомета. Наконец Шафто лезет в специально помеченный патронташ, роется в гнутых и сломанных сигаретах, находит холостой патрон, который и заряжает в «спрингфилд».

Он ползет вдоль бревна, чтобы выстрелить с неожиданного места – тогда, может быть, не срежут голову очередью. Наконец поднимает всю эту систему-ниппель, упирает приклад в песок (при стрельбе в режиме гранатомета отдача такая, что запросто сломает ключицу), направляет ее на врага, жмет на курок. Гранатное приспособление М1 с грохотом вылетает, оставляя позади целую скобяную лавку ненужных деталей, словно душа, покинувшая грешное тело. «Ананас» взмывает ввысь, без чеки и предохранителя, химический запал горит так, что вся эта штука светится изнутри. Шафто не промахнулся, граната летит в цель. Он уже готов поздравить себя, но тут граната отлетает назад, катится с обрыва и взрывает соседнее гнилое бревно. Нипы предусмотрели такую возможность и натянули противогранатную сетку.

Шафто лежит на спине в мокрой грязи, снова и снова твердит слово «бля». Все бревно содрогается, что-то похожее на мох-сфагнум сыплется на лицо. Пули постепенно вгрызаются в гнилушку. Бобби Шафто приносит молитву Всевышнему и готовится лечь грудью на амбразуру.

Одуряющий треск пулеметной очереди смолкает, слышатся крики. Голос вроде незнакомый. Шафто приподнимается на локте и понимает, что крики несутся со стороны пещеры.

Он смотрит в большие, небесно-голубые глаза Еноха Роота.

Капеллан оставил свой уютный уголок в дальней части самолета и сидит на корточках перед иллюминатором, цепляясь за что попало. Бобби Шафто, который во сне перекатился на живот, смотрит в иллюминатор противоположного борта. Он должен видеть небо, но за иллюминатором стремительно проносится бархан. На Шафто накатывает тошнота. Даже мысли нет о том, чтобы сесть.

Яркие пятна света стремглав носятся по грузовому отсеку, как шаровые молнии, но – и поначалу это совсем не очевидно – они бегают по стенам, как луч от фонарика. Шафто может проследить эти лучи, потому что воздух постепенно наполняется влажной дымкой от какой-то распыленной гидравлической жидкости. Пока он спал, какой-то кретин проделал в обшивке самолета ряд круглых дырочек. В них светит солнце, разумеется, с одной стороны, однако самолет все время мотает туда-сюда.

Шафто соображает, что с самого пробуждения лежит на потолке, потому и на животе. Когда это окончательно доходит до сознания, его выворачивает.

Яркие пятна разом исчезают. Очень нехотя Шафто решает выглянуть в иллюминатор и видит одну серость.

Похоже, он на полу. Во всяком случае, он рядом с покойником, а тот пристегнут.

Шафто лежит несколько минут, просто дышит и думает. Воздух свистит через дырки в фюзеляже, да так, что раскалывается голова.

Кто-то – какой-то псих – идет по самолету. Это не Роот – капеллан в своем уголке, изучает ссадины на лице, полученные во время воздушной гимнастики. Шафто поднимает глаза и видит, что это один из английских летчиков.

Англичанин снял шлемофон и защитные очки. У него черные волосы и зеленые глаза. Ему лет тридцать пять, старик. Лицо корявое, утилитарное – все выпуклости и отверстия имеют определенное назначение; это лицо сконструировал тот же человек, который создал винтовочный гранатомет. Простое, честное лицо, ни в коем случае не красивое. Пилот опускается на колени и светит фонариком на Джеральда Готта. Лоб озабоченно хмурится; обращение с пациентом безупречно.

Наконец летчик откидывается спиной на гофрированную обшивку фюзеляжа.

– Слава богу, – говорит он, – в него не попало.

– В кого? – спрашивает Шафто.

– В этого. – Летчик похлопывает по мертвому телу.

– А меня проверять не будешь?

– Незачем.

– А почему? Я покамест живой.

– В тебя не попало, – уверенно говорит летчик. – Если бы попало, ты бы выглядел, как лейтенант Этридж.

Впервые Шафто решает повернуться. Он привстает на локте и обнаруживает, что дно самолета в чем-то красном и липком.

Он заметил розовую дымку в грузовом отсеке и решил, что произошла утечка какой-то гидравлической жидкости. Однако гидравлическая система исправна, и на полу разлито не масло. Это та самая красная жидкость, что так часто фигурирует в его кошмарах. Она льется из уютного гнездышка, которое соорудил себе лейтенант Этридж, и лейтенант больше не храпит.

Останки лейтенанта Этриджа больше всего похожи на то, что лежало сегодня утром в разделочном цехе. Шафто не хочет сплоховать перед британским летчиком, к тому же он на удивление спокоен. Может быть, все дело в облаках – они всегда действуют на него умиротворяюще.

– Ядрена вошь, – говорит он. – Эти немецкие двадцатимиллиметровые – не фунт изюма.

– Ага, – говорит летчик. – Теперь надо, чтобы нас засек конвой, и можно доставлять груз.