Бездна. Первые после бога - Юрий Корчевский

– Так что если не приду – не обижайся. Значит, в море ушли.

– Я понимаю, служба.

Ближе к вечеру неожиданно для Володи пришел командир лодки. Поздоровавшись, он присел на стул.

– Как ты?

– Иду на поправку.

– Это хорошо. Замполит на нового старпома в штаб стукнул о происшествии, дескать – халатность.

– Меня волной с палубы случайно смыло. Сам виноват – не привязался.

– Молодец, сам понял. Если кто из штаба придет, так и говори.

– Не мальчик, понимаю. Зачем лишние неприятности?

– Да, я насчет глубоководной торпедной стрельбы… Ты практику имел?

– Чисто теоретически. Я же на Балтике воевал, а там глубины сам знаешь какие. В училище рассказывали.

– А я вот в первый раз стрелял с твоей подачи. Получилось. Лодку подремонтировали. На легком корпусе пробоин от осколков глубинных бомб полно, ну да на скорость они не влияют.

Командир вытащил из кармана шинели пару шоколадок и положил их на тумбочку.

– Выздоравливай. Хороший ты мужик, жаль, что раньше не познакомились. Я постараюсь тебя из рядовых вытащить, на рули хотя бы посадить.

– Вместо боцмана?

– Рулевой-то нужен, да и посоветоваться, если припрет, будет не с кем. Дальше-то, после войны, как жить думаешь?

– Не знаю, не думал еще. Немца одолеть надо.

– Одолеем. После Курска немец уже не тот. Силен, слов нет, но не тот. И новинки постоянно появляются. Недавно наши столкнулись с акустической торпедой – по шуму винтов наводится. Немцы дали залп двумя торпедами по тральщику. Тот успел увернуться, думали – пронесло. А торпеды циркуляцию выписали – и в корму ему. «Коробочка» пополам и развалилась. Это в Карском море было, мне знакомый командир миноносца вчера рассказал – он людей из воды поднимал. Из всего экипажа в живых только двое и остались.

– На каждый хитрый болт всегда найдется гайка с левой резьбой.

– Это как? Я не понял.

– Если обнаружил пуск торпеды, сойди с ее курса и тут же двигатели глуши. Не ход, а именно дизеля. Такие торпеды идут на шум винтов или звук работающего двигателя. Заглушил двигатель – торпеда мимо пройдет. Для них звук – что для магнита железо. Потом выждать минуты четыре-пять, и все дела.

– Не знал. Наши пока ни одной такой торпеды не захватили, чтобы устройство изучить. Говорят, на них самоликвидаторы стоят.

– Конечно, немцы свои секреты берегут.

– За подсказку спасибо, выздоравливай. Ну, будь!

У Володи уже от уколов болели предплечья и ягодицы – даже сидеть было тяжело. Но ему очень хотелось выздороветь, вернуться на лодку. За то время, что он служил на ней, лодка стала почти родным домом. У других подводников были дома, семьи – пусть и далеко. Они получали письма, их души согревало сознание, что дома ждут родные, переживают за них. А у него не было никого, только сослуживцы и лодка. Но даже с подводниками, с которыми ходил вместе в боевые походы и вместе с ними рисковал, Владимир не мог толком сдружиться – мешала какая-то невидимая стена. Будучи из другого времени, из другого мира, он не мог открыться им в полной мере. Ему приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не сказать лишнего, не привлечь внимание, не вызвать подозрения.

И еще одно угнетало. Подводники жили честно, по своим документам. А он все время подспудно побаивался, что его обман раскроется. Конечно, ничего противозаконного он не совершал и воевал не хуже других, но как это объяснить НКВД или Смершу? Раз живешь под чужой фамилией и с документами погибшего, стало быть, есть что скрывать. А не враг ли ты, не немецкий или финский шпион, умело маскирующийся под краснофлотца? Володя как-то поймал себя на мысли, что обходит радиостанцию стороной. Ведь для любого шпиона связь – это важнейшая сторона работы. Добыл сведения – передай, иначе они устареют и будут никому не нужны. А передать что-то с подлодки можно было только по рации. Как-то даже радист с «малютки» обиделся на него.

Подводники отмечали праздник – День Военно-морского флота. Володя отсел подальше от радиста, и тот это заметил:

– Ты уже второй раз от меня отсаживаешься, как от чумного. От меня что, плохо пахнет? Так я вчера в бане был.

– Нет-нет, как ты мог подумать? – стал оправдываться Владимир. – Я просто к торпедисту Саше поближе хотел сесть, все-таки одно боевое подразделение.

– А, тогда ладно, – смягчился радист.

Вне лодки подводники старались время вместе не проводить – за время походов одни и те же лица в лодке надоедали. Они и так знали заботы, радости и семейные неурядицы друг друга.

Конечно, Владимиру хотелось бы пообщаться с другом без опасений, поделиться проблемами, посоветоваться, но такого человека рядом с собой он не видел. К тому же в людях этого, военного, времени Володя заметил то, что уже отсутствовало в его современниках: здесь безудержно верили в полководческий гений Сталина, непогрешимость руководителей партии, органов НКВД и Смерша. Хотя зачастую в руководство пробивались люди малограмотные, безынициативные исполнители, боящиеся брать на себя ответственность.

В госпитале Володя отлежался, отоспался от вахт, отогрелся. В боевых походах вахты и атаки – свои и чужие – выматывали. А в госпитале он уже на десятый день стал размышлять – особенно после слов командира.

Действительно, через полтора года закончится война, и, если он останется жив – куда ему податься? Армию и флот после войны сократят, стране будет не под силу содержать столько здоровых мужиков. А море и подлодки он любил. Вот и лезли в голову тяжкие думы, и выхода он пока не находил.

В полдень, как и многие раненые, он подходил к репродуктору, слушал сводки Совинформбюро о положении на фронтах, обменивался с другими краснофлотцами мнениями. Только о войне на Севере говорили мало. Фронт стоял на месте, и что можно было рассказать о действиях флота?

Минуло уже десять дней, как его лодка ушла в поход, и Володя стал беспокоиться – не случилось ли чего, почему Саша не идет его проведать? Ведь запасов по автономности «малютке» хватало на семь дней, а если сильно экономить топливо, можно растянуть на восемь.

Однако Саша все же навестил друга.

– Извини, что не сразу пришел. Лодка на базе уже третий день. Потрепало нас сильно.

– Немцы?

– Непогода.

Конечно, мореходность у «малютки» была всего пять баллов, шторм не для нее. Да и создавалась лодка для прибрежного плавания. Главным ее достоинством было то, что она могла транспортироваться по железной дороге к любой базе. До войны это считалось преимуществом – можно было быстро и скрытно перебросить лодки с одного морского театра военных действий на другой. Прочие же военные качества, такие, как вооруженность, мореходность, малая автономность плавания и небольшая глубина погружения, остались на втором плане.

– Теперь на ремонте стоим. Командир просил передать тебе привет, ну и другие члены экипажа – тоже.

Они поговорили о здоровье Володи, потом – о флотских слухах. Саша был человеком общительным, имел на базе много приятелей и знал все сплетни, только Володю это мало интересовало.

Через три недели пребывания в госпитале Владимира выписали, предоставив две недели отпуска по болезни. Ехать ему было решительно некуда, а оставаться на базе не хотелось. Но неожиданно Володя вспомнил о продавщице Кате из Молотовска. А не махнуть ли к ней? Тем более что Саша на днях говорил о том, что в Молотовск для ремонта идет «морской охотник».

Как удалось узнать, МО туда действительно шел. Командир его сначала упирался, не хотел брать Владимира.

– Не пассажирское судно у меня.

– Я же к родным, отпуск после госпиталя дали, – слегка приврал Володя.

Командир смягчился:

– Ладно, поднимайся на корабль.

«Охотник» шел до Молотовска сутки и за это время вымотал качкой всю душу. То ли отвык Володя за три недели от качки, то ли кораблик всегда так болтало, но он спустился на пирс Молотовска зеленым от качки. А может, просто после болезни ослабел.

С трудом Володя нашел знакомую улицу и дом, постучал в дверь.

– Кто там? – раздался знакомый голос.

Володя помедлил с ответом. Вот ведь приперся нежданно-негаданно. А вдруг она не одна? Он ведь ей не законный муж – даже не любовник в полном смысле слова.

– Это я.

Катя распахнула дверь.

– Саша? – удивилась она. – Заходи.

Володя снял бушлат.

– Ты теперь в военном флоте? Помнится, ты плавал на «Софье Перовской»?

– Было. А теперь на подводной лодке, старший матрос. Ты одна?

– А кого ты ожидал увидеть?

– Извини.

– А кушать нечего, только чай.

Володя достал из тощего «сидора» две банки консервов – американской консервированной колбасы, упаковку яичного порошка, прозванного «яйцами Черчилля», и булку черного хлеба, выданных в госпитале сухим пайком. А главное – ему дали продовольственный аттестат на четырнадцать суток, на время отпуска.