Мама, я люблю дракона (сборник) - Юлий Буркин

И вот примерно в этом же духе (совсем ни о чем) мы проболтали с ним минут сорок (я, кажется, становлюсь писательницей: конечно же, я не могла запомнить весь этот диалог и сейчас сочинила его находу; но примерно так все и было). В конце концов мы договорились до того, что я пообещала позвонить ему завтра. Да, а на вопрос «почему вы один?» он ответил: «Это длинная история. И довольно скучная».

Я позвонила ему 1-го в четыре часа, и мы договорились встретиться на остановке, на той самой – около «Золотой долины».

Я узнала его сразу. Длинное некрасивое лицо. Некрасивое, пока он не начал говорить. Я даже успела слегка разочароваться: в моей памяти он был все-таки чуть-чуть посимпатичнее, но стоило ему произнести несколько слов, и все изменилось. (Позже еще много дней повторялось то же самое: когда я его не видела, он помнился мне чуть ли не красавцем, при встрече я просто-таки злилась на него за то, что он такой страшный; но стоило нам немного поговорить, и я начинала смотреть на него какими-то другими глазами; вижу, что страшный, но… красивый.)

Короче, я узнала его сразу. И он меня тоже.

– Ко мне в гости? – спросил он

– А это безопасно? – ответила я вопросом на вопрос, и мне очень понравилось, как у меня это лихо и по-взрослому вышло. Но он этого не оценил, а даже наоборот – усмехнулся, как над потешным детским словечком и ответил нарочито торжественно:

– Даю слово.

И стал ловить машину.

Мы молча проехали до района теплоцентрали. Почти молча. Он изредка задавал мне короткие вопросы, типа: «В каком классе учишься?», «Боишься меня?» или «Давай, на «ты»?», а я односложно отвечала «да» или «нет». Я понимала, что выгляжу туповатой ПТУшнницей, но, сказать по правде, я на самом деле так боялась, что не слишком-то и желала производить на него впечатление. Вообще, не знаю, зачем я с ним поехала. От скуки и от любопытства я могу сотворить что угодно. Во всяком случае, это не «любовь с первого взгляда». Мне нравятся мальчики совсем другого типа.

«Мальчики!..» Нашла мальчика!..

Это была двухкомнатная квартира, обставленная не слишком бедно, но и не сказать, чтобы роскошно. Виктор (мы с ним перешли-таки на «ты») пошел на кухню, минут двадцать там покопался, а потом вернулся с какой-то досточкой вместо подноса, на которой стояли тарелочки с ветчиной, маслинами, салатом из помидоров и неполная бутылка шампанского.

– Глупо было вчера в одиночку пить, – кивнул он на бутылку.

– Как-то странно… – начала я, но он мягко меня оборвал:

– Давай договоримся. Ты не должна меня бояться. Ничего плохого я тебе не сделаю, я же обещал. Во всяком случае, сегодня – точно (при этом он так посмотрел на меня, что я сразу подумала: «Сегодня, может, он ничего и не сделает, но больше мне к нему приходить нельзя»). А раз тебе не надо меня бояться, то не стоит и говорить, что ты не пьешь шампанского или, что ты сказала маме, что через час будешь дома. Расслабься.

Все. Устала писать, даже рука занемела. Ну ладно, допишу хотя бы про этот вечер, чтобы потом не мучаться. Короче, все было нормально. Мы с ним болтали без перерыва. Он знает кучу анекдотов, разных шуток-прибауток, и я хохотала до упаду. И приятно было, что, когда говорила я, он очень серьезно меня выслушивал, и вообще вел себя наравне.

И все-таки мы с ним целовались. Но так смешно. После каждого раза он очень долго извинялся и оправдывался, а я говорила, что «еще раз и я обижусь, и уйду». А потом и на самом деле мне уже стало пора домой, а то мама начала бы волноваться, и я сказала ему об этом, и он не стал возражать и помог мне одеть куртку. (Мне никто еще не помогал так; мальчики иногда пробуют, но у них это как-то глупо выходит, а вот когда ОН держал куртку, а я всовывала руки в рукава, я сразу почувствовала себя настоящей дамой). Он снова поймал тачку и отвез меня к самому дому. Договорились созвониться.

Все. Потом еще много чего произошло, но я в другой раз напишу, а то рука сейчас отвалится точно.

Из дневника Летова.

Однажды Годи поразил меня своей просто средневековой жестокостью, не слишком тщательно обряженной в одежды логики и закона.

В тот день я пришел к нему часов в восемь. Он торопливо открыл и бросил:

– Посидите в гостиной, сударь, я занят важным делом и буду рад, если вы станете моим зрителем, а, возможно, и помощником.

Я почувствовал себя польщенным, а от того – неуверенным:

– Буду рад служить вам, но смогу ли я?..

– Коль скоро «будете рады», никаких «но» и быть не может. Сидите здесь, наблюдайте за всем, что произойдет, а когда я вас попрошу – поможете мне. Вот, пока – книжку почитайте, – сунул он мне под нос какой-то полусгнивший фолиант и вернулся в мастерскую. Усевшись на кушетку, я открыл то, что он порекомендовал мне для чтения и понял, что при всем желании не смогу развлечься таким образом: я не читаю на санскрите. Когда Годи выкидывает подобные штучки, невозможно сказать уверенно, действительно он столь невнимателен или это шутка.

Из мастерской доносились громкие неприятные звуки – скрип, пронзительный писк мокрой тряпки о стекло, булькающе-сосущее чавканье…

Годи выглянул из-за двери. «Скучаете? – спросил он. – Вот вам Джино – общайтесь». – И вниз головой повесил Джино на люстру. Тот вперился в меня недобрым немигающим взглядом и превратил рот в тончайшую презрительную нить. Я, не выдержав, отвел глаза.

И тут в мастерской раздался оглушительный грохот, и из щели между косяком и дверью мастерской повалил густой сизый дым, пахнущий жженым волосом. Я вскочил, но Годи, словно увидев это, крикнул из-за двери:

– Все нормально. Сидите.

Я опустился обратно на кушетку, но тут же снова вскочил, потому что из мастерской, пошатываясь, вышел абсолютно голый Годи и, дойдя до кресла, упал в него. Голый Годи озирался.

В этот момент из мастерской выскочил второй Годи, одетый, и, обогнув кресло, сел напротив своего двойника. Он был возбужден, холерическая улыбочка блуждала на его губах. Голый перестал озираться, остановив взгляд на одетом.

– Я… это, мне… – мямлил он, указывая дрожащим пальцем перед собой. – Зачем? – неожиданно вполне членораздельно спросил он, и я увидел, как глаза его наполнились влагой. – Зачем? За-за… – Повторил он, и слезы щедрыми струйками покатились по его щекам.

Годи одетый (я буду называть его просто Годи, так как к тому времени уже разобрался, что как раз он – настоящий, а второй, голый, – двойник) резко оборвал его вопросом:

– Как тебя звать?

Тот, хлюпая носом, утер лицо ладонью.

– Па-па… Я – Па-вел, – произнес он по слогам, но тут же твердо повторил: – Я – Павел.

– Ты Павел, – покивал головой Годи. – А отчество твое?