Иной мир - Герберт Циргибель

Все чаще они стояли перед иллюминаторами таращились наружу. Их фотоэлектронные искатели прощупывали окружение, и четыре пары глаз искали среди светящихся точек пострадавший космический корабль, который якобы должен был двигаться по траектории в этой сфере. Что, если Джефсон был прав со своим подозрением, если данные о траектории не соответствовали истине? К сомнению прибавился трезвый расчет. Выжившие на «Дарвине» могли рассчитать правильно, но какую роль играет разница в полмиллиона километров при таких расстояниях? Планету, спутник еще можно было бы хорошо различить с этой точки зрения, но крошечный «Дарвин», эта булавочная головка, оставалась скрытой даже от их радара. Чем дольше длился полет, тем больше их волновал этот тревожный вопрос.

Поначалу обретение гравитации, круговое обращение их кабин еще было выдающимся событием, которые их отвлекало. Каждая из этих трех кабин была похожа на крошечное небесное тело, которое двигалось вокруг общего центра. Земле требовался год, чтобы совершить обращение вокруг Солнца — их «кабинный год» длился восемь секунд. Они назвали свои кабины важными именами. «Одиссеем» называли Джефсон и Седрик свою спицу, Дамар и Массиму сошлись на «Колумбе», в то время как третий вращающийся рукав получил имя греческого философа Гераклита. Это было в начале, когда у всего еще была прелесть новизны. Они могли точно видеть, сколько времени прошло с тех пор, но час или день — по их ощущению между ними едва ли была разница. Время тянулось еще медленнее, чем больше они тосковали по завершению этого путешествия. Монотонность на борту приобретала новые варианты, и быстрее, чем они хотели это признать, они привыкали к новому состоянию. Все реже они обменивались словами во время совместных приемов пищи в саду. Но что они бы сказали друг другу? Оставалась только одна мысль, которая их занимала, час за часом, день за днем. Теперь, когда они сами наматывали вытянутые эллипсы вокруг Солнца с выключенными двигателями и ждали «чуда» встречи, даже от приободрений центра управления больше не было пользы. Их полет был заключен во временные границы. Внутри этих границ должен был быть обнаружен «Дарвин». Это беспомощное ожидание стало для них самой большой нагрузкой.

Однажды даже Массиму потерял терпение.

— Проклятье, скажите же вы что-нибудь! — крикнул он, когда они ненадолго собрались в лаборатории. — Я же вижу в вас, никто больше не верит в успех.

— Ты веришь в него? — спросил Джефсон.

Массиму пожал плечами.

— Я не знаю. Порой я мечтаю об этом, но постепенно сходишь с ума от этого вечного ожидания. Седрик, твое мнение?

— Мое мнение? — Седрик посмотрел на него секунду. — Я скажу вам честно мое мнение: они уже мертвы.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что они больше ничего не передают. Тогда они еще выходили на связь, их сигналы принимали в горах Алатау и в Северной Каролине. Теперь они молчат. Они либо умерли с голоду либо проглотили эти ампулы, последний рацион перед вечным сном. Вот мое мнение.

— Ты заблуждающийся пессимист, — сказал Дамар, — есть сотни причин, почему они больше не выходят на связь.

— И какие же это причины? — спросил Седрик. Дамар был не так уж и не прав со своим замечанием. Седрик хватался за любую надежду. За его мрачными прогнозами на самом деле скрывался вызов. Он хотел противоречия и был доволен, когда Дамар оказал ему такую любезность.

Дамар сказал: «У них пищи еще на пару месяцев, так значилось в их сообщении. Если мы найдем их здесь, тогда мы были бы у них на два месяца раньше. Зачем же им убивать себя до этого момента? И я могу понять, почему они не выходят на связь. Или их передатчики вышли из строя — или они прекратили звать на помощь. Они сейчас полагаются на зонды, которые они выстрелили».

— Но они могли бы хотя бы дать несколько сигналов, — сказал Джефсон.

— Они уже больше чем год заперты в обломках своего корабля, — ответил Дамар, — кто знает, сколько месяцев они напрасно звали на помощь, и возможно они тем временем приняли новые сигналы на «Собачьем ухе» — все возможно.

— Это можно выяснить, — сказал Массиму. — Я вызову ЦУП — возможно они действительно нашли новые следы…

Сейчас на борту не было ничего важнее, чем этот запрос. Ответ, который поступил через тридцать минут, дал новую пищу их сомнениям. Радиоастрономы между тем установили, что сигналы, принятые в Северной Каролине и горах Алатау, однозначно не поступили с «Чарльза Дарвина». Сигналы были снова услышаны, и исследования показали, что они исходят от космического зонда, запущенного в шестидесятые годы. Микрометеориты должно быть изменили частоту передатчика.

Седрик разочаровавшись поплыл обратно в свою кабину. Джефсон последовал за ним.

— Они постоянно находят что-нибудь новое. Меня бы больше не удивило, если бы они вдруг установили, что и информационная капсула с «Дарвина» тоже была ложным заключением.

— Кто знает, — ответил Джефсон, — все возможно. Я больше не могу выносить эти звезды. Постоянно одна и та же картина! Если бы я догадывался об этом раньше…

Они молчали. Их глаза болели от призрачного танца огней, который выплясывали вокруг них созвездия.

— Это смешно, — сказал Джефсон, — раньше я всегда говорил: Я люблю то да се, я люблю свою жену и не знаю, что там еще. Теперь меня все это больше не интересует. Я только хочу вернуться на Землю. Представь, ты бы стал говорить дома об этой планете; нас бы приняли за сумасшедших. Что значит Земля, можно понять только с этой перспективы.

— Хотел бы я, чтобы это не потребовалось, — сказал Седрик. — Порой я боюсь, что ты оказался прав со своим подозрением. Кто знает, найдем ли мы их когда-нибудь.

— Я боюсь немного другого. Ты когда-нибудь думал о том, что мы можем больше никогда не вернуться? Мы уже целую вечность в пути…

— Мы вернемся обратно, наша программное управление работает как часы, все рассчитано.

Это должно было прозвучать убедительно, но его голос прозвучал несколько неуверенно.

Генри Джефсон ответил: «Да, все точно рассчитано, как и на „Дарвине“. Случай не поддается расчетам. Есть нечто, что нельзя охватить разумом. Тогда остается только надежда или даже вера…»

Седрик не ответил. Он уже несколько раз заставал Джефсона с сомкнутыми ладонями. Он мог верить и молиться, но судьба и успех этой экспедиции были связаны с расчетами. Он игнорировал ощущения своего товарища, а тот еще никогда не клонил к этому в разговоре. Немного погодя Джефсон сказал: «Не лучше ли было бы прекратить поиски, Седрик? То, что мы делаем, порой кажется мне вызовом…»

— Нет! — Седрик посмотрел на него. — Больше нет пути назад, Генри. Как будем дальше жить на Земле, если сейчас сдадимся? Ты когда-нибудь думал об этом? Я бы не смог больше никому в глаза посмотреть. Нет, тогда уж лучше сдохнуть здесь. Только мы можем спасти их, мы одни.