Память льда. Том 2 - Стивен Эриксон

— Вождь. Пленник зовёт.

— Так точно, капитан.

«Мостожоги» — все как один — избегали его взгляда. Паран недоумевал, почему. Спрашивал себя, что он пропустил. Мысленно пожав плечами, приблизился к Остряку.

— Ты идёшь с нами, — сказал капитан.

— Я знаю.

Конечно, уже знаешь. Отлично, давайте с этим покончим.

Дворцовая башня возвышалась, словно копьё, украшенное знамёнами призрачного дыма. Тёмный, бесцветный камень делал мрачным даже заливавший его яркий солнечный свет. Три сотни и тридцать девять витых ступеней вели вверх, внутрь башни, чтобы вынырнуть на открытой площадке с остроконечной крышей из медных пластин, которых не коснулась патина. Между поддерживавшими крышу колоннами и гладкой каменной платформой завывал ветер, но башня не качалась.

Итковиан смотрел на восток, ветер хлестал его по лицу. Тело казалось бескровным и странно горячим под изодранными доспехами. Он знал, что истощение наконец-то брало своё. Тело и кости имели свои пределы. Защита мёртвого князя в его дворце была жестокой и безыскусной. Входы и коридоры превратились в бойню. Вонь резни словно легла новым слоем под кожей, и даже ветер не мог сдуть её.

Как донёс единственный уцелевший разведчик, битвы на берегу и у пристаней подходили к мрачному завершению. Бетруллиды были повержены и бежали вдоль берега на север, где, как прекрасно знал Кованый щит, их кони завязнут в солёных болотах. Преследующие их баргасты расправятся с паннионцами в два счёта.

Осадные лагеря были разгромлены так, словно по ним промчался ураган. Несколько сотен баргастов — старухи, старики и дети — бродили среди того, что осталось от побоища, собирая трофеи под вопли чаек.

Редут Восточной стражи, превратившийся в груду булыжников, едва возвышался над ковром из тел. Дымил, словно угасающий погребальный костёр.

Итковиан наблюдал за тем, как кланы баргастов ворвались в город, видел, как отступление паннионцев превратилось в бегство по лежавшим под его ногами улицам. Сражение быстро пронеслось мимо дворца. Офицер провидоминов смог собрать арьергард на площади Джеларкана, и там всё ещё кипел бой. Но для паннионцев это был вопрос отступления. Они старались выиграть время для побега через то, что осталось от южных и западных ворот.

Несколько разведчиков племени Белолицых пробрались на территорию дворца достаточно близко, чтобы понять: защитники там остались, — но официально контакт не был установлен.

Новобранец Вельбара стояла рядом с Итковианом… впрочем, новобранцем она уже не была. Владению оружием её обучило отчаяние. Женщина не пропустила самый главный урок — о том, как остаться в живых, — и потом именно он стоял за каждым навыком, которые она приобретала в горниле битвы. Как и все капанские новички, составлявшие сейчас большинство выживших под командованием Кованого щита, Вельбара заслужила своё место солдата «Серых мечей».

Итковиан нарушил затянувшееся молчание.

— Мы покидаем дворец.

— Да, сударь.

— Честь князя была восстановлена. Нам нужно уходить — у нас есть незаконченное дело в Пленнике.

— Сумеем ли мы вообще добраться туда, сударь? Нам придётся найти вождя баргастов.

— Нас не примут за врага, сударыня. Наши братья и сёстры полегли в городе в достаточном количестве для того, чтобы они начали узнавать нашу форму. К тому же, если учесть, что погоня загнала паннионцев на западную равнину, — остались лишь отряды на площади, — мы, вероятно, не встретим сопротивления.

— Да, сударь.

Итковиан напоследок взглянул на уничтоженный редут на поле боя с восточной стороны. Двое солдат-джидратов во дворце принадлежали к его безрассудным, но благородным защитникам. Раны одного из них были столь тяжелы, что, скорее всего, будут стоить джидрату жизни. Другой, настоящий бык, преклонявший колени перед Рат’Худом, похоже, больше не мог спать. Четыре дня и ночи после захвата Главного зала дворца в моменты отдыха он лишь ходил взад и вперёд, не обращая внимания ни на что вокруг. Ходил, еле слышно бормоча себе под нос, и его глаза напряжённо горели мрачной, лихорадочной решимостью. Он и его умирающий приятель, как заподозрил Итковиан, были последними живыми джидратами за пределами Пленника.

Джидрат присягал Худу, но без колебаний выполняет мои приказы. Возможно, из чисто практических соображений. Понятие соперничества неуместно перед лицом нынешних испытаний. И всё же… Я не до конца верю собственным объяснениям.

Несмотря на истощение, Кованый щит ощущал нарастающее волнение. Что-то случилось. Где-то. И словно в ответ, он почувствовал: кровь будто отхлынула от его тела, опустошила вены, опорожнила сердце, вытекла сквозь рану, которую ему ещё предстоит найти. Оставила его с ощущением… незавершённости.

Словно я отказался от своей веры. Но это не так. «Пустота потерянной веры заполняется собственным, раздутым «я»». Слова давно умершего Дестрианта. Ты не отказываешься, ты заменяешь. Веру — сомнением, маловерием, отрицанием. Я ни от чего не отказывался. У меня нет армии слов на страже внутренних рубежей. На самом деле я уменьшился до тишины. Опустошён… словно в ожидании обновления…

Итковиан встряхнулся.

— Ветер слишком громко воёт мне в уши, — сказал он, не отрывая глаз от редута Восточной стражи. — Давайте спустимся вниз, сударыня.

Сто двенадцать солдат ещё были способны сражаться, хотя ни один не избежал ранений. Семнадцать «Серых мечей» лежали у одной из стен — мёртвые и умирающие. Воздух пропитался запахами пота, мочи и гниющего мяса. Входы в Главный зал были обрамлены чернеющей кровью, начисто стёртой с плит пола, чтобы не скользить. Давно умерший архитектор, придавший форму этому залу, был бы в ужасе от того, во что превратилось его творение. Благородная красота стала декорацией для сцены из кошмара.

На троне раскинулось полуобглоданное тело князя Джеларкана, безглазое лицо, укрытое грубо пришитой обратно кожей, кривилось в жуткой ухмылке: губы подсыхали и расходились в стороны так, что стали видны зубы. Широкая улыбка смерти, точный, поэтический ужас. Владыка, достойный того, во что превратился Главный зал. Молодой князь, так любивший свой народ, разделил его судьбу.

Пора было уходить. Итковиан стоял у главного входа, разглядывая оставшихся «Серых мечей». Солдаты, в свою очередь, смотрели на него — неподвижные, с каменными взглядами. Слева капанские новобранцы держали поводья двух уцелевших боевых коней. Позади строя наёмников вдоль стены расхаживал, сгорбившись и низко опустив голову, джидрат, товарищ которого только умер. В руках джидрат сжимал выдавшие виды длинные мечи; левый погнулся две ночи тому от резкого удара, который пришёлся в мраморную колонну.