Крысятник - Евгений Сухов

Капля крови сорвалась с разбитой губы, проделала короткую дорожку по подбородку и сорвалась, запачкав рукав рубашки. Чертанов невольно потянулся за вафельным полотенцем. Но Мартын неожиданно резко вырвал полотенце из его рук.

— Вот что значит, на чалке не бывал. Таким полотенцем только вафлеры концы у блатных подтирают. С тобой еще курс молодого зэка надо бы пройти. На вот, возьми, — бросил он свое полотенце, пестрое, махровое, с какими-то кругами в самой середине. — Оно чистое, оботрись. И такое никогда не бери, — строго наказал Мартын, — если запомоиться не хочешь.

Чертанов сдержанно поблагодарил. Бережно приложил полотенце к губам, оставляя на пушистой махре алые отметины. Когда он обернулся, на них уже никто не обращал внимания, каждый был занят своим делом. Трое зэков напротив резались в карты. Похоже, шла нешуточная игра, уж слишком серьезными были их физиономии. Четверо сидельцев в самом углу вели какой-то неспешный разговор; еще один сбоку углубился в чтение Библии, словно вознамерился примерить к себе сразу все десять заповедей.

— Скажу тебе откровенно, я не питаю любви к ментам, — неожиданно заявил Мартын.

Чертанов не сумел сдержать улыбки, хотя почувствовал, как пара дюжин игл безжалостно впилась в его губы.

— Было бы очень странно, если бы все обстояло иначе.

— Но ты, пожалуй, единственный мент, к которому я испытываю что-то вроде симпатии. Ты дело имеешь с мокрушниками, — блатной поморщился, — а они у нас тоже не в чести. Ладно, не напрягайся, — отмахнулся Мартын, — твою историю я знаю. Что я могу тебе обещать, так это то, что без моего разрешения тебя никто не тронет ни пальцем, ни чем другим. Но советую не нарываться понапрасну. Народ у нас в хате нервный, могут заточкой брюхо расковырять. О тебе отпишу в «индию», как они решат, так и будет. Вон твой шконарь, — указал взглядом Мартын на место почти у самой двери. — На большее тебе претендовать не приходится.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Чертанов и, не замечая едких улыбок, направился к своим нарам.

«Индия» особое место на киче. В ней содержатся самые авторитетные блатные. В этот раз ее заняли два законника: Смолин, погоняло Смола, и Бурков, известный в уголовном мире больше как Скок. Оба из Южной Сибири, славившейся крепкими воровскими традициями, а потому в понятия они вникали глубоко и основательно. Камера соединялась со всей тюрьмой невидимыми нитями. Здесь находился мозг тюрьмы, ее сердце. И здесь же вершился высший арбитражный суд. Одной лишь строчки уважаемого вора было достаточно, чтобы навеки обвенчать беспредельщика с Парашей Ивановной, а босяка правильного — возвести до смотрящего хаты.

У самых нар Чертанов обернулся. Взгляды их встретились.

— У тебя есть шанс, — ответил на его немой вопрос Мартын. — Но не думай, что он большой. В «индии» ведь тоже не любят ментов.

Возвращение Варяга в Россию прошло без излишней помпы. В Москву он приехал невидимкой, поездом, растворившись среди массы мешочников, делавших свой небольшой бизнес близ западных границ России. Сопровождение было невелико: двое парней, еще год назад служивших в десятом управлении. Скорее всего, они даже и не подозревали, кого им приходится охранять, и воспринимали Варяга как коммерсанта средней руки, вознамерившегося пробиться в элиту отечественного бизнеса. Иначе чем объяснить его желание разъезжать на бронированном «Мерседесе» и иметь двух телохранителей высочайшего класса, услуги которых обходятся весьма недешево?

Впрочем, в этом мире все перепутано, и они сами могли привести немало примеров, когда самые настоящие миллионеры жили в обыкновенных коммуналках с пьяницами-соседями, а чемоданы с долларами хранили за тоненькой дощатой дверью, которую мог отомкнуть даже начинающий домушник.

Варяг поселился в Малаховке под крышей самого обыкновенного бревенчатого дома с небольшим участком, большую часть которого занимал английский газон. В центре газона стоял складной белый стол, окруженный плетеными стульями. Частенько странный хозяин этой избы садился за стол и, опершись локтями о его пластиковую поверхность, выкуривал сигарету. Соседи с интересом посматривали на этого моложавого мужчину, гадая, чем привлекает его скучноватая дачная жизнь.

Иногда к воротам дома подъезжали легковые автомобили, в основном иномарки, которые непременно встречал малоразговорчивый охранник. Перебросившись с гостями несколькими словами, он провожал их в дом.

Можно представить, какое удивление изобразилось бы на лицах соседей, если бы они узнали, что дом занимает не кто иной, как держатель воровского общака.

О пребывании Варяга в Москве знал лишь очень ограниченный круг людей, связанных с ним напрямую деловыми отношениями. И первым посвященным в передвижения Варяга был Константин Игоревич Друщиц. Ему было немногим более сорока, но глубокие залысины, что смело заползали на самую макушку, и морщины на шее делали его значительно старше. Незаметный, всегда в костюме одного и того же цвета — темно-синем в светлую полоску, — он напоминал младшего научного сотрудника какого-нибудь захудалого НИИ, причем постоянно третируемого строгим шефом. Отчего грудь его изрядно впала, а плечи провисли настолько, как будто к рукам были прицеплены двухпудовые гири.

Но не многие знали, что этот невзрачный человек обладал властью, которая лишь немногим уступала власти хранителя общака. Он был чем-то вроде начальника контрразведки невидимой империи, и не было во всем воровском мире более информированного человека, чем он.

Большинству людей он был известен как Тарантул. Свое погоняло он получил за руки, которые были густо покрыты длинными черными волосами, напоминающими шерсть. Но вряд ли кто из его окружения осмелился бы сравнить его с пауком вслух.

Личностью Константин Игоревич был опасной и мрачной, во всяком случае, последние лет десять. Но доподлинно было известно, что первый свой срок он получил за инакомыслие. А уже на зоне сошелся с блатными и даже одно время был смотрящим Тобольской колонии — что весьма редкий случай для бывшего диссидента. Позже, когда прежняя политическая система скукожилась и вконец обветшала, прежние политзаключенные повыскакивали во власть, как черти из откупоренной бутылки. Люди, с которыми Тарантул когда-то делил пайку в мордовских лагерях, вдруг неожиданно заняли ключевые позиции в обществе, стали возглавлять многочисленные фонды, принялись разрабатывать экономические программы и крепко засели в правительстве.

И чем сильнее внедрялись бывшие зэки во власть, тем значительнее становилась роль самого Тарантула.

Поговаривали, что особенно прочные отношения у него сложились с высшими чинами из МВД, а некоторые из них и вовсе кормились из его рук. Умный, проницательный, он глубоко вникал в любое дело и был самой настоящей находкой для Варяга.

Черный угловатый внедорожник «Мерседес-Бенц» уверенно ехал по поселку, раздвигая высокой крышей свисавшие ветки. В одном месте он слегка сбавил скорость, объезжая наезженную колею, до самых краев наполненную грязно-серой водой, а затем, мгновенно набрав скорость, устремился дальше. На повороте он едва не наехал на раскаркавшуюся ворону, и птица, отлетев на соседнее дерево, еще долго горланила вслед удаляющейся машине.

Внедорожник, брызнув грязью на дощатый забор, остановился напротив дома.

Тарантула уже ждали. Калитка предупредительно открылась, и в ее проеме показался охранник. Дверца «Мерседеса» распахнулась, и на обочину спрыгнул крепкий парень в джинсовом костюме. Он уверенно приблизился к охраннику, сказал ему несколько фраз, и тот, понимающе кивнув, отошел в сторону, приглашая гостей во двор.

Только после этого из салона, чуточку лениво, вышел Тарантул, сжимая в руках тоненькую коричневую кожаную папочку. В его сутулой фигуре ощущалась собранность и деловитость. Он напоминал пружину, способную распрямиться в любую секунду. Развернув плечи, прошел через калитку и, не оборачиваясь на сопровождающую охрану, вошел в дом.

Варяг сидел в самом углу комнаты, за небольшим письменным столом. Заметив вошедшего, он закрыл ноутбук и, поднявшись, сделал два шага навстречу.

— Добрался нормально, Костя? — поинтересовался Варяг.

— Вполне, — кивнул Тарантул. — Правда, у Кольцевой была небольшая пробка, пришлось обождать. Извини. Я опоздал на три с половиной минуты.

— Ладно, к чему нам все эти китайские церемонии, давай присаживайся к столу, — показал Варяг на свободный стул. И когда Тарантул расположился, спросил: — Есть какие-нибудь результаты?

Следовало спросить побезразличнее, но слегка дрогнувший голос выдал его волнение.

— Да, — отвечал Тарантул, положив мохнатые кисти на кожаную папку, — здесь все есть. Можешь ее взять и ознакомиться с этим делом поосновательнее.