Пламенное сердце - Райчел Мид

В слове «расстройство» слышалось нечто зловещее.

– А что это означает? Если попросту, без терминов, начинающихся на «нейро»?

Врач печально улыбнулся.

– Если упростить до предела, то ваш мозг делает ваши черные жизненные полосы слишком черными, а белые – слишком белыми.

– Вы хотите сказать, что можно быть чересчур счастливым? – Мне сделалось неуютно. Может, его пациенты отменяют назначенный прием потому, что он не очень хороший врач?

– Все зависит от того, что вы делаете. – Эйнштейн достал один из заполненных листов. – Вы недавно потратили восемьсот долларов на пластинки?

– Ну и что? Хотел послушать рафинированный звук!

– А давно у вас возникло подобное желание? Вы специально разыскивали винил?

Я вернулся мыслями к тому моменту, как набрел в кампусе на написанное от руки объявление.

– Э-э, нет. Просто подвернулся случай, и я решил, что меня посетила хорошая идея.

– За вами водится привычка к спонтанным покупкам?

– Нет. Ну, то есть однажды я целый месяц посылал девушке цветы каждый день. Еще я отправил ей огромную коробку с духами. А потом я купил нынешней моей девушке духи, сделанные на заказ, – изрядно дорогие. И, формально говоря, я купил ей машину. Но здесь нельзя судить, – поспешно добавил я, заметив лукавый взгляд врача. – Я был влюблен. Все мы творим нечто подобное ради прекрасного пола, верно? – Молчание было мне ответом. – А если мне записаться на курсы по умению обращаться с деньгами?

– М-м-м. Адриан, печалиться и радоваться – совершенно нормальные проявления для каждого индивида. Это человеческая жизнь. – Я благоразумно не стал его поправлять. – Но ненормально чрезмерно грустить… Я имею в виду, что в таких случаях вы не можете продолжать заниматься обычными делами. А когда вы сильно радуетесь, вы импульсивно ввязываетесь в грандиозные начинания, не думая о последствиях – скажем, в чрезмерные расходы. И уж точно ненормально так быстро бросаться из одной крайности в другую, без всяких поводов или по незначительному поводу.

Я хотел возразить, что повод как раз есть. Это воздействие духа, и точка. Но хотя какая разница? Если пользователь огня обожжется о свою магию, ему все равно потребуется первая помощь. Если дух вызывает биполярную штуку в мозгах, получается, мне обязательно нужно лечиться? У меня голова пошла кругом, и я вдруг поймал себя на том, что пытаюсь решить классический вопрос о курице и яйце. Возможно, дух не вызывает психические расстройства. Возможно, у таких людей, как мы с Лиссой, что-то не то с биохимией, и поэтому мы тяготеем к духу.

– Что же вы мне посоветуете? – мрачно спросил я.

Врач взял небольшой блокнот и принялся что-то писать. Закончив, он оторвал верхний листок и подал мне.

– Вот вам рецепт на таблетки, попейте их.

– Это антидепрессанты?

– Они выравнивают настроение.

Я уставился на листок так, будто он мог меня укусить.

– Как-то не очень… Они «выравняют» меня, и я не буду ни радоваться, ни печалиться? Вообще ничего не буду чувствовать? – Я вскочил. – Нет! Мне плевать, если они настолько опасны! Я не откажусь от своих чувств!

– Сядьте, – спокойно произнес врач. – Никто у вас ваши чувства не отнимает. Повторяю, все мы зависим от биохимии. Вы получаете пару химических веществ, которых у вас недостаточно. Лекарство восполнит недостачу, как диабетик восполняет недостачу инсулина. Чувства останутся с вами. Вы будете смеяться, грустить и злиться. В лекарствах нет ничего плохого – и они намного безопаснее, чем самолечение посредством алкоголя.

Я уселся и уныло уставился на рецепт.

– Но ведь они убьют во мне творческое начало! Без своих эмоций я не смогу рисовать так, как привык.

– Вот о чем и стенают все творческие натуры, – заявил Эйнштейн. Лицо его посуровело. – Действительно ли творчество порождает аффект? Возможно… но известно ли вам, как ваша психика влияет на вашу способность рисовать? Вы бываете настолько угнетены, что мучаетесь от бессонницы. А ведь дальше – больше. Что, если вы попадете в полицейский участок после ночного пьяного загула? А если совершите попытку суицида? Вот это точно нанесет ущерб вашему творческому началу.

Его речь поразительно походила на то, что говорила мне Сидни.

– Но я стану заурядным! – воскликнул я.

– Вы станете здоровым, – поправил меня врач. – И благодаря этому сможете стать незаурядным.

– Но мне нравится моя живопись такой, какая она есть. – Я понимал, что моя реплика звучит по-детски.

Эйнштейн пожал плечами и уселся в кресло поосновательнее.

– Тогда вам придется решать, что для вас важнее.

Мне не требовалось размышлять.

– Она.

Врач красноречиво промолчал.

Я вздохнул и снова встал.

– Хорошо, я буду их принимать.

Врач сообщил мне о побочных эффектах и предупредил, что подходящий препарат, возможно, придется подбирать методом проб и ошибок. Когда я покинул кабинет, мне потребовался такой самоконтроль, чтобы пойти в аптеку, а не в магазин спиртных напитков, какого я давно уже не проявлял. Я заставлял себя слушать то, что провизор говорил о дозировке – и предупреждал, что во время лечения данным препаратом нельзя пить.

Но когда я очутился дома, мне не хватило мужества открыть пузырек. Я выбрал пластинку наугад и плюхнулся на диван, уставившись на лекарство. Я никогда еще не бывал в таком замешательстве. Передо мной – настоящая загадка. Я думал, что схожу и возьму что-нибудь вроде того, что имелось у Лиссы. Хоть я и не поклонник таблеток, у меня, по крайней мере, был ее отзыв. Но сейчас? Что будет? А если Эйнштейн ошибается и я перестану испытывать чувства вообще? Вдруг они не подействуют, не считая кошмарного побочного эффекта, хоть врач и сказал, что он бывает очень редко?

С другой стороны… может лекарство не повлияет на дух, но обуздает тьму? Это будет просто мечта! Именно на такой результат Лисса изначально и рассчитывала. Полная отключка духа была бы неожиданностью. У меня в голове не укладывалось, что я сохраню магию и начну отвечать за все свои действии и поступки. Неодолимое искушение, что и говорить! Я открыл пузырек и вытряхнул таблетку на ладонь.

Но я не мог проглотить ее. Я боялся – и утраты контроля, и его обретения. Я попытался думать о Сидни, но у меня не получилось отчетливо представить ее. Она то улыбалась и купалась в лучах солнца, а в следующий миг уже плакала. Я хотел того, что было бы наилучшим для нее… но я знал, что она в действительности желает того, что было бы наилучшим для меня. Попробуй пойми себя, парень! С соседнего столика на меня осуждающе, как мне казалось, взирал Прыгун – в виде статуэтки, – и я повернул его мордочкой к окну. Музыка окутывала меня, и я, вздрогнув, осознал, что поставил «Джефферсон Аэроплэйн». Я рассмеялся, но смех закончился вздохом.