В водовороте - Алексей Писемский

- А я вам давеча, кузина, - начал он, - забыл сказать, что у отца скоро будет бал!.. Не забудьте об этом и позаботьтесь о вашем туалете: я нарочно заехал вам сказать о том.

Прием этот Николя употреблял во всех домах, куда приезжал неприглашенный.

- Не знаю, я вряд ли буду у вас на бале, - отвечала ему довольно сухо княгиня.

- Ну нет, приезжайте! - воскликнул Николя и поспешил затем усесться рядом с г-жою Петицкой.

Княгиня же обратилась к Миклакову:

- Вы желаете играть в карты?

- Если вам угодно! - отвечал тот.

Княгиня повела его в совершенно особое отделение гостиной, за трельяжем, увитым плющом и цветами, и где заранее были приготовлены стол, карты и свечи. Здесь они уселись играть. Миклаков вначале сильно потрухивал проиграть, потому что у него в кармане было всего только три рубля серебром; но, сыграв несколько игр, совершенно успокоился: княгиня играла как новорожденный младенец и даже, по-видимому, нисколько не хлопотала играть получше. Ее главным образом мучило желание заговорить с Миклаковым поскорее об его несчастной любви и сумасшествии.

- Скажите, - начала она, сильно конфузясь и краснея, - мне муж про вас говорил... только вы, пожалуйста, не рассердитесь!.. Я, конечно, глупо делаю, что спрашиваю вас, но мне ужасно любопытно: правда ли?.. Но нет, прежде вы лучше скажите мне, что не рассердитесь на меня.

- Никогда и ни за что не рассержусь, - отвечал ей Миклаков. - Разве на ангела можно сердиться? - прибавил он, тасуя несколько дрожащими руками карты.

- На ангела!.. - повторила княгиня еще более смущенным голосом. - Мне муж говорил, что вы раз сходили с ума от несчастной любви!

Миклаков очень хорошо понял, что такая рекомендация в глазах княгини была для него недурна.

- Целый год был сумасшедший! - отвечал он ей просто и совершенно нерисующимся образом.

- Вот этак приятно быть любимой! - проговорила княгиня.

- Но неприятно так любить, - возразил ей с горькой усмешкой Миклаков.

- Еще бы! - подтвердила с участием княгиня.

Далее разговор на эту тему не продолжался. Миклаков стал молча играть в карты и только по временам иногда слегка вздыхал, и княгиня каждый раз уставляла на него при этом добрый взгляд; наконец, она, как бы собравшись со смелостью и ставя при этом огромнейший ремиз, спросила его тихим голосом:

- Где ж теперь эта особа?

- Она давно уж умерла, - отвечал ей Миклаков по-прежнему просто.

Княгине как будто бы приятно было это услышать.

К концу пульки она, проиграв рублей сорок, вспомнила вдруг:

- Ax, monsieur Миклаков, вы, может быть, ужинаете? - произнесла она.

- Ужинаю, если ужин есть, и не ужинаю, когда его нет!

- Он сейчас будет! - воскликнула княгиня и сама побежала хлопотать об ужине, который через полчаса и был готов.

М-r Оглоблин в продолжение всего вечера не отошел от г-жи Петицкой, так что ей даже посмеялась княгиня:

- Вы, кажется, нового обожателя себе приобрели?

- Кажется! - отвечала Петицкая с усмешкой и с маленькой гримасой.

За ужином Миклаков, по обыкновению, выпил довольно много, но говорить что-либо лишнее остерегся и был только, как показалось княгине, очень задумчив. При прощании он пожал у ней крепко руку.

- Благодарю вас за все, за все! - говорил он с ударением.

- Вы будете иногда приходить ко мне? - спросила на этот раз княгиня сама, смотря на него своим добрым взглядом.

- Как прикажете, хоть завтра же!

- Завтра приходите! - сказала ему княгиня.

- Хорошо! - отвечал Миклаков и ушел.

Николя, в свою очередь, предложил г-же Петицкой довезти ее до дому; они тоже, должно быть, постолковались между собой несколько и пустились в некоторые откровенности; Николя, например, узнал, что г-жа Петицкая - ни от кого не зависящая вдова; а она у него выпытала, что он с m-lle Пижон покончил все, потому будто бы, что она ему надоела; но в сущности m-lle Пижон его бросила и по этому поводу довольно откровенно говорила своим подругам, что подобного свинью нельзя к себе долго пускать, как бы он ни велики платил за то деньги. Затем г-жа Петицкая сделала Николя такой вопрос, что кого же он теперь любит? А он начал ее с божбой уверять, что никого!.. Но г-жа Петицкая этому, разумеется, не верила. Тогда Николя ей объяснил, что он, пожалуй, теперь принадлежит всем женщинам и ни одной в особенности, и этому г-жа Петицкая поверила. Поехав, дорогой Николя сам уж рассказал ей, что он имеет своего личного, независимого от отца, годового дохода двадцать тысяч; г-жа Петицкая перевела при этом как-то особенно дыхание. Когда, наконец, они подъехали к квартире г-жи Петицкой, Николя прямо спросил ее, что в какой день он может застать ее дома?..

- В воскресенье, понедельник, вторник, середу, четверг, пятницу и субботу! - отвечала ему скороговоркой г-жа Петицкая.

- А если я не застану вас в какой-нибудь день дома, что тогда с вами сделать? - сказал Николя, тоже, в свою очередь, желая сострить.

- Тогда на другой день приедете! - произнесла г-жа Петицкая, проворно соскакивая с саней и скрываясь за калиткою своего дома.

Все эти объяснения сильно взволновали Николя.

- Эка какая она - а? - говорил он, и толстые губищи его как-то отвисли у него при этом.

VI

Ссора с матерью сильно расстроила Елену, так что, по переезде на новую квартиру, которую князь нанял ей невдалеке от своего дома, она постоянно чувствовала себя не совсем здоровою, но скрывала это и не ложилась в постель; она, по преимуществу, опасалась того, чтобы Елизавета Петровна, узнав об ее болезни, не воспользовалась этим и не явилась к ней под тем предлогом, что ей никто не может запретить видеть больную дочь. Кроме того, Елена не хотела беспокоить и князя, который, она видела, ужасно тревожится грядущим для нее кризисом; она даже думала, чтобы этот кризис прошел секретно для него, и ему уже сказать тогда, когда все будет кончено. В одну ночь, однако, князь вдруг получил от Елены каким-то странным почерком написанную записку:

"Друг мой, поспеши ко мне, я умираю, спасите хоть ребенка".

Князь, едва надев на себя кое-что, бросился к ней. Он застал Елену, лежащую на постели, с посинелым лицом и закатившимися глазами. Довольно нестарая еще акушерка суетилась и хлопотала около нее.

- Ну, вот теперь мне легче будет умирать! - проговорила Елена, увидав князя и беря его за руку.

Вслед же за тем его отозвала акушерка.

- Пошлите поскорей за доктором!.. Я одна тут ничего не могу сделать! проговорила она.

Князь опять побежал домой, сам разбудил кучера и послал его за знаменитым доктором; кучер возвратился и доложил, что знаменитый доктор у другой больной. Князь при этом известии вырвал у себя целую прядь волос из головы, послал еще за другим знаменитым доктором, но тот оказался сам больным. Князь был готов с ума сойти, тем более, что Елена почти с голосу на голос кричала. Он знал ее терпеливость и понимал, каковы должны быть ее страдания. Среди такого отчаяния он вдруг припомнил, как еще покойная мать его говорила ему, что ей в родах очень помог Елпидифор Мартыныч.

- Поезжай за Иллионским! - крикнул он стоявшему в дверях кучеру.

Тот поскакал за Иллионским.

Елпидифора Мартыныча разбудили и доложили ему, что его зовут от князя Григорова к г-же Жиглинской. Он уже слышал, что Елена больше не жила с матерью, и понял так, что это, вероятно, что-нибудь насчет родов с ней происходит. Первое его намерение было не ехать и оставить этих господ гордецов в беспомощном состоянии; но мысль, что этим он может возвратить себе практику в знатном доме Григоровых, превозмогла в нем это чувство.

Он поехал. Князь, увидав его, чуть не бросился ему на шею.

- Спасите, бога ради, несчастную! - воскликнул он.

- Я помочь только могу, а не спасти; спасти ее может один только бог! отвечал ему наставническим голосом Елпидифор Мартыныч.

Войдя затем к больной, он начал ее довольно опытным образом исследовать; благодаря значительной силе в руках и большой смелости, Елпидифор Мартыныч, как акушер, был, пожалуй, недурной.

- Я ничего тут не вижу особенно опасного!.. - говорил он, продолжая мрачно смотреть на Елену.

- Может быть, младенец очень велик... - тихо и несмело ему заметила акушерка.

- Ну да, врите больше!.. - возразил ей Елпидифор Мартыныч и, взяв Елену за руку, стал у нее пульс щупать, наклонив при этом даже голову, как бы затем, чтобы лучше чувствовать биение артерии.

- Кроме слабости и упадка сил, решительно ничего нет! - продолжал он, как бы рассуждая сам с собой. Затем Елпидифор Мартыныч, отошед от Елены, осмотрел ее уже издали. - Ну, прежде всего надобно помолиться богу! заключил он и начал молиться.

Акушерка, в подражение ему, тоже стала молиться.

Князь смотрел на всю эту сцену, стоя прислонившись к косяку и с каким-то бессмысленным выражением в лице. С Елпидифора Мартыныча между тем катился уже холодный пот, лицо у него было бледно, глаза горели какой-то решимостью.

- Потрудитесь, моя милая, теперь все, какие у вас есть, ковры и одеяла постлать на пол, чтоб сделать его помягче, - сказал он менее суровым голосом стоявшей в дверях горничной.