Мыс Трафальгар - Артуро Перес-Реверте

– Ставить фок.

Капитан-лейтенант Орокьета мгновение нерешительно смотрит на дона Карлоса де ла Рочу (фок с самого начала подобран, чтобы в бою не загорелся от огня на баке), но повторяет приказ – сперва сквозь зубы, ладно, как скажете, бормочет он, а потом что есть мочи: брасопь фока-реи с подветренной, да поживее, старший боцман, еще людей наверх, ставить фок, и Хи-нес Фалько с тревогой видит, как на носу, на баке дон Хасинто Фатас и второй боцман Фьерро подталкивают своих людей к снастям – всех, кого им удалось собрать, четверых или пятерых, но только двое и сам второй боцман осмеливаются подняться, так что сам дон Хасинто, подставляя себя под вражеский огонь, взбирается до половины высоты, выкрикивая распоряжения им и двоим матросам, которые уже были на марсе и которые сейчас, босыми ногами удерживаясь в неустойчивом равновесии на пертах, отвязывают от рея и распускают над палубой огромное парусиновое полотнище. Дзи-инн, дзиинн. Английские мушкеты стреляют без передышки, и несколько испанских морских пехотинцев, еще оставшихся на марсах «Антильи», укрываясь за их бортиками, отвечают огнем на огонь, выстрелом на выстрел, крраа, крраа, крраа, прикрывая своих товарищей.

– Слава богу, что еще есть настоящие парни, – шепотом произносит Орокьета.

Каким-то чудом – так думает, глядя на происходящее, Фалько – никто не падает сверху, и поставить фок удается. Капитан-лейтенант Орокьета командует: брасопить фок с подветренной, подтянуть шкоты (те, что остались); контр-бизань, нижний крюйсель, фок-марсель, грот-марсель и грот-брамсель наполняются бризом, просыпается фок, рулевые налегают на ручки штурвала, выворачивая на нужный курс, и «Антилья» снова начинает двигаться – медленно, с болью, слегка накренившись под ветер, а все три батареи (палубная и две нижних) левого борта опять начинают ожесточенно палить по британцу, что подваливает с этой стороны.

– «Тринидад» сдался, мой капитан.

У Хинеса Фалько замирает сердце. Известие пробегает по всей палубе, и люди, почерневшие от пороха, лоснящиеся от пота, смотрят в подветренную сторону, в бывший центр бывшей франко-испанской линии, туда, где легендарный четырехпалубник, самый мощный корабль на свете, без мачт, с развороченной ядрами палубой, только что сдался после четырех часов ужасного боя. Мать-перемать-перемать-перемать. В этом есть и свой плюс, комментирует капитан-лейтенант Орокьета (практичный, как всегда): теперь нам не нужно спешить к нему на выручку, пробиваясь сквозь англичан. Так что ничего страшного: спокойствие, и давайте займемся спасением собственных шкур. Однако дон Карлос де ла Роча, по-прежнему невозмутимый, движением подбородка указывает на «Нептуно», который продолжает драться неподалеку, с подветренной стороны от «Антильи». Тогда попробуем помочь Вальдесу, говорит он, потому что те, кто громил «Тринидад», теперь займутся им.

– А кто поможет нам?

– Замолчите, чтоб вас…

И тут внезапно откуда-то издали доносится: батабум-ба, бумм-баа. Лейтенант Мачимбарре-на (грузноватый светловолосый сухопутный артиллерист, занявший место убитого Себриа-на), который теперь командует пушками, еще ведущими огонь со шканцев, застывает с саблей в высоко поднятой руке, как и остальные комендоры. Даже Хуанито Видаль опять высовывает голову над трапом. Этот взрыв перекрыл грохот боя, хотя и донесся издалека, с южной стороны, почти с самого конца союзной линии (или того, что от нее осталось), где туча темного дыма от уже давно горевшего корабля теперь превратилась в громадный зловещий черный гриб. Судно взлетело на воздух – несомненно, оттого, что огонь добрался до его порохового погреба.

– Хоть бы уж англичанин, – не слишком убежденно произносит Орокьета.

Хинес Фалько, испуганный, как и все, смотрит на столб густого черного дыма, потом, переведя взгляд на командира, замечает, что дон Карлос де ла Роча, с виду бесстрастный, неподвижный, добела стиснул пальцы переплетенных за спиной рук. Однако его голос звучит спокойно, когда он, повернувшись к рулевым и старшему боцману Кампано, велит им так держать, с тем чтобы потом, дрейфуя, проскочить под бушпритом англичанина, который находится с подветренной стороны и, видя маневр «Антильи» и догадавшись о ее планах, тоже маневрирует парусами.

– Шкоты нижнего крюйселя подтянуть.

– Слушаюсь, сеньор капитан.

– Контр-бизань на гитовы.

Старший боцман Капано качает головой:

– Невозможно, дон Карлос. Штовы перебиты.

– Сделайте, что можно, старший боцман.

– Как прикажете, ваша милость… Но ведь и от самого паруса мало что осталось.

Командир пожимает плечами. Курс на «Нептуно», приказывает он рулевым. Капитан-лейтенант Орокьета сделал было движение, чтобы высунуть голову над планширом и посмотреть назад, но потом передумал (там, наверху, свистит и заливается все что угодно, только не музыка) и только бросает на дона Карлоса де ла Рочу взгляд, исполненный беспокойства, вполне понятного Хинесу Фалько. Ведь британец за траверзом с минуты на минуту шарахнет им в самую корму. Обдристаться. Ощущая, как трясутся поджилки и напряглись все мускулы, гардемарин вертит головой, прикидывая, где будет побезопаснее, когда грянет гром. И гром ударяет, бумм, бумм, буммм, треск, сухой стук ядер, врубающихся в транцы и бизань-мачту, палуба под ногами трясется от ударов других ядер и пуль, которые теперь беспрепятственно несутся вдоль всего твиндека, зуууас, зуууас, зуууас, разнося в щепки дерево и звякая о металл пушек. Там же столько народу, успевает подумать Фалько, но потом перестает думать, потому что одно ядро бьет в левый фальшборт, туда, где коечные сетки; в воздух взметывается целая туча лопнувших белых фалов, клочьев от вещевых мешков и брезентовых коек, и по шканцам веером разлетаются острые, как кинжалы, щепки. Удар в спину швыряет Фалько ничком, и он в страхе извивается на досках настила, пытаясь определить, куда его ранило. Но это просто контузия. Приподнявшись, он видит, что капитан-лейтенант Орокьета лежит лицом вниз, голова у него разбита, мозги разлетелись по лафету, с которого сорвало пушку; командир схватился рукой за плечо, из которого торчит чуть ли не полуметровый обломок дерева, шкипер Роке Альгуасас пытается помочь ему, вокруг несколько убитых и раненых – стрелки и комендоры шканцевой батареи, в том числе лейтенант-артиллерист Мачимбаррена, которого казначей Мерино и двое моряков спускают в люк одна нога у него висит, болтаясь лишь на обрывках мяса и кожи, и он кричит так, что кровь стынет в жилах.

В этот момент обрушивается бизань-мачта.

– «Нептуно» спустил флаг!

Хинесу Фалько некогда анализировать свои ощущения, но главное из них – страшное одиночество. Он лишь бросает быстрый взгляд на корабль-соотечественник – от его рангоута не осталось ничего, от артиллерии мало что, корпус разбит в щепки (страшно себе представить, что творится на борту), – который после нескольких часов упорного сопротивления сразу нескольким англичанам только что прекратил огонь. Затем гардемарин снова берется за топор. Вместе с несколькими матросами он отчаянно рубит снасти, удерживающие остатки мачты, которая колышется под левым бортом «Антильи», как плавучий якорь, тормозя ее ход и медленно заваливая на свою сторону. Потный, в расстегнутом кафтане, уперевшись одной ногой в стрингер, Фалько, вцепившись обеими руками в топор, рубит и рубит, пригибаясь всякий раз, когда по палубе начинают барабанить мушкетные пули или англичанин на траверзе дает очередной залп. Рубит, стараясь не думать о разбрызганных мозгах капитан-лейтенанта Орокьеты (тело сбросили за борт, но мозги-то остались), да и ни о чем другом. В нескольких шагах от него, на шканцах, дон Кар-лос де ла Роча, теперь без кафтана, с окровавленной повязкой пониже правого плеча, стоит, очень бледный, но с виду спокойный, несмотря на хаос и опустошение, все больше завладевающие испанским кораблем.