Продолжение следует - Наталья Арбузова

Илюша с гувернанткой Нонной один в двухэтажном доме. Есть камин, но его не велено растапливать. Есть и лифт – он не работает. Илюша своей властью разделил этажи: себе верхний, Нонне нижний. Нонна репетирует его по всем предметам, он в элитной школе не блещет. Пока Илюша переписывает набело работу для отчета маме, Нонна выходит на крохотный газон, садится в единственный шезлонг. Илюша подходит к окну. Сквозь зеркальное стекло снова и снова разглядывает в упор ее невзрачное лицо. Знает о Нонне лишь сухие факты. Из Одинцова, окончила четыре года назад педагогический. С первым мужем развелась, детей нет. Вторым браком вышла за спортсмена из Липецка, на два года моложе ее. Снимают однокомнатную квартиру там, в Одинцове. Муж как-то не очень толково или, напротив, очень толково устроился – работа не пыльная, зарплата символическая, и ходить туда вроде бы нужно не всегда. Спортсмен тоже не Бог весть какой, но якобы тренируется. Илюша твердо убежден в одном: Нонна несчастлива. В этом совокупная вина всех мужчин, стало быть, и его.

Выходной у Нонны бывает не всякую неделю, а лишь когда приезжает мама. Платят посуточно, и неплохо, поэтому сообразуются со своими удобствами, а не с гувернанткиными. Мама появляется без звонка, в целях ревизии. Такая ухоженная, благополучная, защищенная сильным кланом. Попробовал бы папа ею пренебречь. Шалишь, пусть даст разводное письмо. В тот же миг лишился бы по меньшей мере половины необходимых связей, а в деловом мире это неминуемый крах. Мама улыбается улыбкой кошки, только что съевшей мышь. Наскоро целует Илюшу в лоб, отпускает Нонну и спешит в незарегистрированный женский cottage club рассказать о поездке на Кипр. Расходует свое дорогостоящее обаянье на поддержанье статуса. Нонна после долгой отлучки добирается домой на двух электричках, без предупрежденья, там никакого телефона нет. Сидит подолгу на обеих платформах – мама рано не встает и сюда до позднего воскресного перерыва не поспевает. Можно двумя автобусами, но это сложнее. Нонне полагается вернуться утром. Я ехала домой, я думала о Вас, тревожно мысль моя и путалась, и рвалась. Приезжает обратно в еще большем напряженье, потом долго отходит. Постигает трудную науку – как быть нелюбимой.

Самые лучшие дни – когда после маминого визита, скорей похожего на налет, и Нонниной вымученной отлучки всё устаканится. Нонна с Илюшей снова придут к молчаливому соглашенью, что нужны друг другу и больше никому на свете. Их снова начнут утешать маленькие совместные радости. Глядящий на закат балкон, где свободно встают два удобных кресла. Поочередное чтенье вслух по обязательной школьной программе. Ноннин негромкий голос и внимательные аккуратно очерченные ушки смягчают обязаловку. По утрам два велосипеда, целое поле душистой сурепки, берег Москвы-реки. Притупятся неотвязные мысли. В Илюшиной голове перестанут, как в счетчике, крутиться цифры: тринадцать и двадцать шесть… через пять лет восемнадцать и тридцать один. Ему можно бы зачесть год за два в сильном поле Нонниных горестей. Еще три таких года, и он почувствует себя равным этой подмосковной замухрышке, отрочество которой пришлось на голодный конец восьмидесятых. Рядом с тридцатипятилетней красавицей мамой Нонна как серенькая мышка. Нет ничего трогательней ее ребячливой худобы. Ну, а мама, та вообще свято верит, что у людей, которых с детства не кормили черной икрой, ни кожи ни рожи. В подтвержденье ее теории у Нонны землистый цвет лица, а Илюша похож на бело-розовый зефир. Он бы махнулся не глядя, для женщины внешность важней. Ах, Керубино, зачем мальчишке быть таким красивым! Илюша написал бы на белом облачке объявленье: меняю красоту, здоровье и достаток на лишние три года к возрасту. Что такое здоровье и что такое его отсутствие – Илюша не очень хорошо себе представляет. Покладистая Нонна, конечно, поменяется с ним. Ей было бы двадцать три, а ему шестнадцать. Уже легче. Что бы еще присовокупить… выторговать лишний год… разве что левый глаз… можно носить пиратскую повязку… очень мужественно… ей будет двадцать два, ему семнадцать. Но тут Нонна скомандовала приниматься за английский, и всё осталось как есть. Белое облачко уплыло, гонимое западным ветром.

Жара. Нонна с Илюшей отправляются на берег с зонтом от солнца, раскладным столиком и креслами. Нонна ведет машину, не имея прав. Тут рядом. Однако всем отлично видно, что это не ее машина, а красивый мальчик не ее брат. Нонна резко тормозит, они меняются местами. Теперь Илюша ведет СВОЮ машину, везет СВОЮ девушку, а уж какую девушку ему катать – ЕГО ЛИЧНОЕ ДЕЛО. И пусть все застрелятся. У Илюши тоже нет водительских прав, даже юношеских. Зато есть неотъемлемое право выбора.

Мама приезжает на другой машине, у не-то права давно есть. На этот раз появляется довольно скоро, с небольшим интервалом. Не утром, а вечером, когда тень от забора накрыла лужайку. Ведет не она, кто-то молодой, незнакомый и белокурый. Шины шуршат по росе. На заднем сиденье их домработница Валя. Познакомься, Илюша, это твой новый гувернер Павел Игоревич. Ты уж не дитя, тебе нужно мужское воспитанье. Валя возьмет на себя хозяйство, я побуду с тобой до сентября. Совсем тут от рук отбился. - А папа? – Что папа? папа сам всё это организовал. Ну конечно. Спихнул ее наконец под хорошим соусом. Нонна не задает вопросов, лицо ее еще больше темнеет. Илюша знает: там брак держится на соплях, без здешнего заработка каюк. Сам он как-нибудь перемучается до осени с этими двумя. Валя не в счет, она пустое место. Всё будет с обратным знаком.

Тут он напрасно боялся. Павел Игоревич его не грузил. В основном состоял порученцем при маме. Дамский cottage club очень одобрял мамин выбор. Илюша был предоставлен самому себе. Смотрел, запершись, отснятую им самим пленку. Короткий фрагмент – Нонна чистит молодую картошку. Потом улучил момент, когда Павел Игоревич повез маму в гости на Николину гору, взял ключи от машины и умотал. Без каких-либо документов, по шоссе Одинцово – Усово. Мобильник прихватил с собой, чтоб Валя маме не позвонила. Шоссе заросло по обочинам. Редко когда перелески расступались, обнаруживая всё те же коттеджи, толкающиеся боками, точно стадо рыжих коров. Зримый избыток денег высыпал красной кирпичной сыпью там, где раньше прозябали чечевика с викою. В будний день ехать свободно, Илюша забегал мыслью вперед. Адрес он знал неточно, но ему казалось – Одинцово невелико, и найти с помощью ребят вчерашнюю учительницу физики Нонну Ивановну Шевелёву будет несложно. Кончился пустяшный дождик, запели обсохшие птицы. Недостающие три или четыре года как-то сами собой подстыковались к нему в пути. Заиграл мобильник. Илюша сбросил газ и нажал yes. Думал, мама, надо будет врать, что читает «Бориса Годунова». Приготовился произнести: достиг я высшей власти. Но это была Нонна. Он только успел сказать – Нонна, я еду к тебе. И тут его накрыл тяжелый трейллер.

ПРИМЕРКИ

Не делают на заказ таких пухлых губ и крепких, точно крымские яблочки, щек. Глаза мутноваты, но уж такая кругом муть. Не находка ревнивая к Алениной молодости мать, бабка, у которой зимой снега не выпросишь. Пятиэтажка в Солнечногорске, до отказа набитая по утрам электричка. Куда ни сунься – люди. Жизнь играет с Аленой Лиховой в пятый угол. Небось будешь знать кузькину мать сызмальства и не понаслышке. Ночью разбуди – процедишь сквозь зубы: на чужую кровать рот не разевать. Метут по плечам прямые волосы. В движеньях лень, в лице затаенная дерзость. Вот вам я. Пустили на свет – теперь терпите. Всем кланяться – голова отвалится. На всякое чиханье не наздравствуешься.

Лично я дала бы Алене интересную судьбу, мне не жалко. Но все хорошие места заняты – Бисмарком и Талейраном. Мне надо кровь из носу нарыть ей счастья – это как в бедном доме искать, что снести в подарок. До поры до времени, пока я не разберусь, Алена натянула неизменный голубой свитер second-hand на острые локти, которыми удобно толкаться в вагоне. Возит ими по столу, исписанному всякими небезынтересными разностями. Читальный зал высокий и обычно холодный. Жмешь-жмешь озябшие ноги под юбку. Сейчас, в апреле, пригрело через немытые стёкла, сквозь грязно-белые занавеси с бахромой и в сборках. Ожил зимний сад на керамических камешках, засыпанных в низкую мраморную ограду. Плотные листья, вытертые мокрой тряпкой, дышат не надышатся. Расцвел единственный цветок на мясистой зеленой ветке, будто ниточками перетянутой. Яркий, как Аленина алая улыбка. За окном гаражи, вдоль задней стены протянуты теплые трубы. Клочьями свисает техническая вата. Из затоптанной земли растет вишня, кто-то косточками стрелял. Тянет к закопченному небу два десятка цветущих прутиков.

Алена любит разве двух подруг, пустивших ее третьей на птичьих правах в общежитье. Институт в основном мужской, парней до фига и больше. Дома Алена сто лет не нужна - или, как она сама выражается, persona non grata. Алименты на нее кончились, у матери друг немногим старше Алены. Из тех, кто не любит работать. Занял Аленино место за столом и ест в три горла. Алене на любовном фронте выгода не светит. Слишком уж она сама заинтересованное лицо. Один вариант прогорел – надо хвататься за другой. Хорош ли, плох ли – думать некогда. Даже не пытается пересесть на ходу в другой поезд. Лишь бы подольше проехать на этом. Так обстоят дела. Тут ни прибавить ни убавить, ни изменить ни поправить. Подрабатывает в кафе, заменяет кого-то. Подружек кормят родители, а ее долю съел кот в Солнечногорске. Какую долю мне дать Алене? Пусть примерит разные. Авось либо какая-нибудь подойдет.