Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой - Александр Щербаков

Мне не раз приходилось слышать, как мои коллеги-газетчики – на встречах с читателями, книжных ярмарках– брали интервью у Галины. Редко при этом обходилось без разговора о любви. Почти всегда она делилась одним наблюдением, которое почему-то в итоге не входило, за исключением двух случаев, в опубликованные тексты. Вот оно – в одном из ее первых газетных высказываний: от любви «в сердце сразу растут два чувства – счастья и несчастья. И с детства начинаешь понимать, что они всегда рядом. Всегда!» И оно же – в одном из последних: «Любовь? Главное счастье в жизни. И одновременно главное горе в жизни… Любовь – самое сильное, самое созидательное, но и самое разрушающее чувство. В любви есть всё: она может тебя поднять на необычайную высоту и может так с этой высоты тебя пульнуть, что костей не соберешь».

В первую очередь это относилось к счастливой, взаимной любви. Потому что любовь может взять и исчезнуть. Она может осиротить, когда из двух человек, повязанных этим чувством, на белом свете остается один. И пожалуй, я бы добавил к ее определениям свойств любви еще и страх. Страх потери.

Известный литературный критик Андрей Немзер в статье о творчестве Галины сделал тонкое наблюдение: Людмила Петрушевская, Марина Палей, Светлана Василенко, Марина Вишневецкая пишут о безлюбье; Галина Щербакова – о любви. «Да, – продолжает Немзер, – одного без другого не бывает. Да, персонажи «безлюбых» повествований и их создательницы любви алчут всеми силами и малейший проблеск ее из души ни за что не выпустят. Да, у Щербаковой как неумением любить, так и любовью мучаются, клянут ее, непрошенную, на чем свет стоит. И еще много таких разрушительных «да» можно с ходу выпалить. Но одно дело упиваться болью и стыдом, вычитывая в собственных муках единственное (и оттого – хиленькое) доказательство: любовь, кажется, маячила. Другое – надрываться от стыда и боли, зная, что они расплата за трусость, недогадливость, неумелость в любви, которая точно была. Была – счастьем. Им и осталась, смотря и несмотря на все сопутствующие обстоятельства».

«Смотря и несмотря…» Сколь занятное, обоюдное и какое-то возвратное выражение. Как лента Мёбиуса. Как Галины и мои отношения к флюиду, называемому любовью. А «сопутствующие обстоятельства» были таковы: Гале желалось, чтобы мы пылко и почаще выказывали ее проявления, в том числе и облеченные в слова, а у меня к этому не было ни малейшей охоты.

Причина была не только в разнице характеров и темпераментов. Видимо, для Галины едва ли не каждодневные взаимные уверения в любви помогали не допустить в сердце страха, о котором упомянуто выше и который у нее граничил чуть ли не с неврозом. Я это понимал (хотя и с трудом, поскольку не усматривал ни малейших объективных причин для него). Но вот что искренне меня изумляло. Она, исключительно умная женщина, писательница, раскрывавшая для многих читателей тайны самых деликатных чувств, чистосердечно верила, что словесные выражения любви как бы облегают саму любовь, и та становится еще больше и защищенней.

В моем представлении – это нелепость. У каждого человека есть свой золотой запас любви. У кого больше, у кого меньше. И весь этот свыше данный запас человек – к примеру, я – отдает, до последней крупинки, другому. Галине. Может быть, как в банк, то есть с возможностью возврата. Но отдано все. И поэтому любые дальнейшие «вклады» могут быть только фальшивыми, пустыми. (Вот оно – возвращение смысла позабытого было выражения из одного письма Галины: «И пусть миллионер не беспокоится: капитал его в надежном банке»!)

Ох, уж эти слова! Я знаю, Галина воздерживалась от предания бумаге некоторых приходивших ей в голову мыслей и ситуаций. По убежденности: не пиши – сбудется! Но ведь и я в это верю. И стараюсь не говорить любимому человеку «напрасных слов», нередко, пусть хотя бы и отчасти, картонных, поддельных. А вдруг то, что они изначально обозначают, тоже превратится в папье-маше?

Это грех или не грех?

Наверно, Галя всю нашу жизнь испытывала нехватку произносимых мной слов любви. Но ведь не сомневалась же в ее существовании! А я их говорил – стараясь словесными векселями не слишком превышать свой доверенный Галине вклад. Получается, по логике моя любовь никогда не дотягивалась до высоты Галиной. Наверно. Но, повторю, отдана – вся!

В последней повести Галины главные персонажи – коты и кошки, прототипы которых – живность, обитавшая в нашем доме. И там нынешний наш зверь по имени Мурзавецкий, проникнув в место обитания душ, ушедших в иной мир, спрашивает у кота, давнишнего его предшественника: какой была его хозяйка в молодости?

«– Она всегда хотела океана любви. От мужа, детей, меня, даже от цветов. Это, скажу тебе, напрягало.

– Но ведь она и сама была океаном.

– Это тоже напрягало. Нельзя ничего делать слишком. Надо быть в мере… В смысле знать меру. Она была чересчур».

Это написала она сама, Галина, о персонаже, во многом списанном с себя самой. Однако Мурзавецкий размышляет: «Пахучие ветки сирени – это ведь тоже чересчур. А закат солнца? Такой неповторимый с этого моего места на окне. Все прекрасное есть чересчур… У истинной любви нет краев».

В этом была убеждена моя Галя. Она хотела океана. Я не был океаном. А она была.

«Как я люблю нашу квартиру!» Я сегодня повторяю эту немного смешную фразу, которую много раз слышал от Галины. Она прожила в доме на Бутырской улице тридцать лет и три года. Здесь все – от цветов на телевизоре, от занавесок на окнах, от купленных ею картин до стен, состоящих из книг, до смутно проявляющихся в сумерках бесплотных существ, когда-то порожденных писательской аурой, – пронизано строем ее души.

«Бывает, иду по коридору – и встречаюсь с собственным рассказом. Я так люблю эти неожиданные встречи. Это не объяснить. Не могу сказать – я встретила героя. Нет, это что-то такое… Я пошла, сделала шаг – и поняла: вот тут где-то, рядом со мной, возле моего плеча, вздохнул рассказ. Рассказ ли, я не знаю что, – нечто…И уже потом ты не можешь от этого отделаться, ты что-то уже слышишь, оно уже дышит…Это счастливое видение. Когда рассказ приходит к тебе, встречается с тобой в коридоре – это момент счастья». (Здесь и ниже – фрагменты из интервью разным газетам и журналам.)

«А он раз – и исчезает, попрятались эти словечки, зернышки, тряпочки, запахи, – дунул на тебя и прошел сквозь, слегка куснув за плечо».

«Или вот тоже – это было в реальности: что-то я проснулась рано и вижу: сидит у меня в ногах сестра моей бабушки тетя Таня. Ой, какая лихая была тетя Таня по части любви! Вот она мне и говорит: «Ну и что, много ты написала? А почему про меня до сих пор ничего нет?»…Вот эти детали жизни, образы какие-то – я ими кормлюсь. То есть я не придумываю всё из головы. Это приходит».