Евангелие от рыжего кота - Саша Суздаль

В те времена эта несчастная страна оказалась разорванной на две половинки: восточная часть находилась во власти ильхана Гайхату государства Хулагуидов, а в Колхиде правил царь Давид VI Нарин, который платил дань хану Тохту из Золотой орды. Хан Гайхату пожаловал власть в восточной Иберии сыну царя, Вахтангу. Давид VI Нарин достиг преклонных лет, и цель у хана Гайхату имелась одна – по смерти царя Давида его трон перейдёт Вахтангу и Иберия бескровно соберётся в одну страну и достанется Гайхату. Над сорока двухлетним царем Вахтангом хан поставил атабагом[45] своего доверенного человека Хутлубуга.

С удивлением я узнал, что Нино намерена посетить царя Давида, когда доберётся до Кутаиси. Я слегка посмеивался про себя: кто такая Нино и кто царь Давид. Впоследствии оказалось, что я ошибался – царь Давид не только принял Нино, как самую дорогую гостью, но вместе со своей женой Феодорой имел с ней долгую беседу. Как оказалось, отец Нино, хевистави[46], в военное время всегда нес службу при царях Иберии. Горцы никогда не облагались налогами, а во время войны все как один воевали за царя. Несмотря на свой возраст, семидесяти четырехлетний царь знал всех братьев Нино по имени и очень расстроился, что их уже нет живых. А на прощание царь подарил Нино лошадь и саблю, которой девушка обрадовалась, как младенец игрушке.

Чем ближе мы подходили к Поти, тем задумчивее становился взгляд Жана ле Мена. Стоило на палубе появиться Нино, как он сразу оживал и сыпал колкостями, хотя девушка плохо понимала его французский. А Жан плохо говорил на греческом, который хорошо понимала она. Я сочувствовал Жану, так как видел, что мой друг влюбился в Нино, хотя я в ней ответного чувства не замечал. Жан часто подходил ко мне и говорил: — Ты видел?

— Что? — не понимал я.

— Как она на меня посмотрела, — говорил Жан, не требуя ответа, так как ответ звучал в его голосе. Я стал опасаться за друга и размышлял о том, что нам делать после прихода в Поти. Не стоит забывать, что мы должны хранить Рубин Милосердия, который нам поручил маршал Матье де Клермон. Что-либо вразумительное не приходило мне в голову, как тут на меня снова наткнулся Жан и спросил с серьёзным видом, точно я его личный священник:

— Что ты думаешь о целибате[47]?

Его вопрос меня огорошил, так как я меньше всего об этом думал, поэтому переспросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты давал обет безбрачия? — спросил Жак у меня.

— Нет, — ответил я, а по виду Жана понял, что тот совершил данное действие. Чтобы успокоить моего юного друга, я сказал: — Ты можешь дать новый обет.

— Какой? — заинтересованно спросил Жан.

— Дай обет, что ты не придерживаешься целибата.

Лоб Жана посетила одна глубокая борозда, после чего он вполне серьёзно произнёс: — Я даю обет «брачия».

Я сомневался, что такой обет имеет право на существование, но посветлевшее лицо Жана вполне оправдывало моё малое прегрешение. Как же я ошибался, когда думал, что на этом Жан успокоиться! Не прошло и полдня, как он снова припёрся на исповедь и сообщил:

— Нам, ведь, не обязательно оставаться на корабле, когда мы придём в Поти?

— Что ты хочешь сказать? — спросил я у Жана напрямик.

— Для безопасности Нино нам стоит проводить девушку на её родину, — сказал Жан, вопросительно заглядывая мне в глаза. В его словах имелось зерно правды – мы могли путешествовать куда угодно, но так не хотелось оставлять корабль и капитана Адониса.

— Посмотрим, — дипломатично ответил я, чтобы немного остудить своего друга.

Поти встречал нас не очень радостно. Наступала осенняя пора, а вместе с ней и утренние туманы, отчего к берегу шли на единственном кливере, который изредка обвисал на носу в связи с отсутствием ветра. Несмотря на это, необычайно возбуждённая Нино светилась, заменяя утонувшее в тумане солнце. Капитан Адонис, не имевший опыта плавания в таких условиях, надеялся только на рулевого и старых моряков, не мешая им своими командами.

Вскоре морской бриз угнал туман в леса, покрывающие горы, медленно открывая солнечным лучам побережье и порт. Зелёная прибрежная полоса, прикрытая сверху далёкими белыми вершинами, синевой и туманом, радовала глаз своей сочностью, совсем позабыв о том, что впереди осень и зима. Правда, в этих местах зима настолько мягкая, что походит, скорее, на продлившуюся осень. Всего этого мы не знали, а просто радовались тому, что почувствуем под ногами твёрдую почву.

Сойдя на берег, мы радовались вместе с Нино, оккупировав первый попавшийся духан[48] и наслаждаясь нежнейшей гебжалиа[49], сочным мергельским хачапури, кушали сациви[50] и ели жареное мясо с приправой, остроту которого запивали красным вином. Нино взяла на себя роль тамады, радостно провозглашая тосты за своих новых друзей, которые переводил Адонис. Духанщик позвал музыкантов, которые под звуки гудаствири[51] и доли[52], запели речитативом, а дальше затянули трёхголосие, отчего Нино, чуть не заплакала, а потом пустилась в пляс.

Гуляли до позднего вечера, и возвращаться на корабль так не хотелось, что до утра бродили по берегу: кто-то, Нино, наслаждаясь свободой, а некто, как Жан, восхищаясь девушкой. Я и Адонис любовались обоими, не погружаясь мыслями в будущее, которое может оказаться печальным. Утром, когда мы возвратились на корабль, Жан отвёл меня в сторону и сказал: — После того, что произошло вчера, мы просто обязаны проводить Нино до её дома!

Я не очень понимал, что такого произошло вчера, отчего мы должны сопровождать девушку, но красноречивый взгляд Жана был настолько умоляющим, что я не посмел разрушить его надежды. Когда я сообщил Нино о том, что мы сопроводим её до дома, она с такой благодарностью посмотрела на меня, что развеяла всё мои сомнения. Адонис, услышав наше решение, так загрустил, что на него нельзя было смотреть. «Морской волк» раскис, как девчонка. Он пообещал, что придет через год и будет ждать меня в Поти, и мне пришлось согласиться с ним, поставив условие ждать неделю, а потом отправляться по своим делам.

Сборы были короткими. Адонис щедро насыпал нам в котомки золотых монет разной чеканки, но много взять мы не могли, так как путешествие в горах не прогулка вдоль Сены в Париже. Адонис купил двух ослов для поклажи, а идти нам придётся пешком. Прощанье с Адонисом мы не затягивали, так как смотреть на его огорчённое лицо, не было мочи. Не дожидаясь ночи, мы тронулись в путь, считая, что лучше заночевать в лесу, чем растягивать процедуру прощания.