Английский сад. 2. Тернистая дорога - Савански Анна

- Доброе утро, мам, - Энди поцеловала мать, садясь рядом с ней.

- Где Чарли? – Урсула подала дочери ее любимый джем.

- Сказал, что в не настроение. Мама, когда это закончиться? – Энди подула вверх, убирая так челку с глаз. Надо подстричь ее, подумала Урсула.

- Дорогая, я не знаю. Твой брат просто не вырос. Твой отец в этом возрасте был решительным, ему приходилось выкручиваться, - зазвонил телефон. Урсула остановила Энди рукой, показывая, что сама ответит, - Алло?

- Урсула, милая, - она прикрыла ладонью трубку, говоря Энди:

- Это папа. Здравствуй любимый, - она не скрывала радости в голосе.

- Урсула, твой отец умер, - ее словно ударили, - ты меня слышишь?

- Да, - потерянно прошептала она, прикладывая кулак ко рту. Костяшки пальцев побелели, а в уголках глаз выступили слезы, - я приеду, - она замолчала, а потом добавила, - мы приедем.

- Мам, что случилось? – Энди подошла к матери, обнимая ее за плечи. Она уже догнала мать в росте, и однажды их приняли за сестер.

- Твой дед умер, - у Урсулы дрожали губы, - о, чего же я плачу, ему было столько лет, столько лет… - Рамсею Гранджу еще не было семидесяти, но он прожил полную насыщенную жизнь, его потомки могли им гордиться. Его здоровье подкосила внезапная смерть старшей дочери, отъезд внучки, война и океан разделивший его со младшей дочерью.

Урсула набрав полные легкие воздуха, постучала в дверь сына. Ей никто не открывал, тогда она решила сама войти. Чарльз лежал в постели, что-то писав, вокруг кровати валялись груды смятых страниц с неровными буквами.

- Мам, что ты здесь делаешь? – он с опаской взглянул на нее.

- Хватит валяться, собирайся, мы едем в Лондон, - строго и грозно сказала Урсула.

- Я не поеду, у меня муза, - с видом важной птицы ответил Чарли.

- Черт, ты будущий барон Уэсли, веди себя достойно. Твой дед умер, мне не до тебя, - она громко хлопнула дверью.

Похоронив Рамсея, дом на Логан-Плейс заколотили, ожидая лучших времен, в Кэтлин вернулась обратно в дом сына и невестки. Урсула не смогла долго горевать, ибо горечи еще придется хлебнуть много, она познает ее вкус сполна. Так заканчивалось их печальное десятилетие, а ведь когда-то все было так прекрасно, но за эти годы столько произошло, что все лучше поблекло, растворилось, стало незначимыми почти забытым. Слова печаль и горечь затмили все, превращая в рабов все остальные эмоции и радости. Все только начиналось…

₪

Войдя в дом с охапкой корреспонденции, и услышав печальные новости из Европы, стало немного не по себе. Солнце сильно припекало, и белая кожа стало больше похожа на кору берез. В это время в Англии уже прохладно, льют проливные дожди, туманы по утрам мягко, словно пуховое одеяло, обволакивают город, а листья как пестрые бумажки летают днем, танцую свой озорной танец. Но вряд ли, там видят все это великолепие, другие заботы, на время отвлекают от всего на свете. Конечно, сюда тоже приходят дожди, прибивая пыль к дороге, но в такие минут все больше тебя охватывает хандра. Она далеко, там за морем, там она – Родина.

Виктор стал смотреть свою стопку, отдельно откладывая газеты, в другую стопку письма для Мелоди и Даниэля, среди ничего не значивших конвертов для него, замелькала телеграмма из Лондона. Это было от Артура. Может бомба попала в завод? Или разбомбили офис на Тюдор-стрит? Он осторожно вскрыл конверт, буквы промелькнули у него перед глазами, складываясь в страшные слова. Рамсей умер… Умер Рамсей… Виктор сел в кресло, его учитель, его тесть ушел в иной мир. За эти двадцать шесть лет он стал ему всем. Именно, Рамсей заметил его, выделил среди прочих студентов, и впоследствии стал для него всем. Боже, что же он скажет Диане? Она обвинит его во всех смертных грехах. Ведь именно он настоял, чтобы они уехали из Лондона, именно он уверял ее, что так будет лучше всем. Но и не сказать он не имеет право. Как он будет выглядеть в ее глазах, когда правда всплывет наружу? Она же уйдет сразу же, он не переживет этого еще раз! Такой глупости, как они свершили в молодости, он больше не сделает. Ему уже не тридцать три ему уже сорок четыре! Критический возраст. Когда сложно все начинать сначала, а от страха одиночества все замирает внутри.

- Виктор, - Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную, - что с тобой?

- Рамсей умер, - в нем прорвало плотину, он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удалось застать его врасплох, и ей удавалось каким-то чудом спасать его от эмоциональной бездны.

- Папа, - прошептала она.

- Мне очень жаль, Диана. Я…

- Ничего ты не понимаешь! – вспылила она, - это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца!

- Как будто ты одна что-то потеряла! – крикнул он, - я потерял второй раз отца и учителя!

- Не делай из себя мученика! – он подскочил к ней.

- Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней бомбили Лондон! – он замолчал.

- Плевать! Эгоист! – она замахнулась, собираясь дать ему пощечину, но он схватил ее за запястье.

- Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормоза! – она слышала, как его сердце бешено бьется.

- Тогда в этот раз мы разведемся, - прошептала она, - о, Виктор, - река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячем потоком побежали по щекам, - Виктор, - она прижалась к нему, он обнял ее, нежно гладя волосы, - Виктор…

- Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, - они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.

Дома в тесном кругу они устроили вечер памяти Рамсея Гранджа, умер последний герцог Леннокс, из их рода, следующим герцогом стал троюродный племянник Рамсея – Эрик Грандж. Диана смерилась с неизбежностью жизни, все приходит, все уходит. В боли мы и рождаемся. Но Виктора беспокоила не только личная трагедия, Октавия продолжала на него охоту. Мужчина не может вечно сопротивляться соблазну, не может не замечать вкусное блюдо стоявшее перед ним. Помогите высшие силы устоять соблазн.

Октавия нашла его на террасе. Виктор в темноте курил свои сигареты, мысли его витали далеко отсюда, и он совсем не услышал, как Октавия подобралась к нему. На ней было легкое сиреневое платье, лунный свет лишь только обнажал ее тело, просвечивая его сквозь ткань. Октавия закурила, опираясь о перила, соблазнительно улыбаясь и выгибаясь. Она томно вздохнула, подходя к нему еще ближе.

- Ваша жена далека от вас, - робко начала она, словно осторожно ступая по тонкому весеннему льду, - личная трагедия всегда портит семью.

- Неправда, - без раздражения ответил Виктор, - мы много вместе пережили за семнадцать лет. Почти не развелись, четыре года были чужими людьми, она знала о моей интрижки. Это уже нас не отдалит.