У подножия Мтацминды - Рюрик Ивнев

— Мзия была бы замечательной переводчицей, — засмеялась Ольга Соломоновна, выходя вслед за дочерью и здороваясь со Смагиным. — Я сказала «прошу», а она перевела «требую».

Обед прошел оживленно. Ольга Соломоновна была прекрасной хозяйкой, обладавшей к тому же большим тактом, сказывавшимся в искусстве угощать гостей. Ей было около пятидесяти, но выглядела она гораздо моложе. Лицо ее освещала приятная, добрая улыбка, в которой иногда проскальзывала грусть.

Гоги и Мзия шутя пикировались, Варвара Вахтанговна была явно чем–то озабочена. Смагин заметил это еще у калитки.

После обеда она сейчас же попросила Смагина к себе.

Когда он зашел в ее комнату, ему показалось, что он снова в Тифлисе, на Судебной улице, в знакомой квартире Обиташвили. Не хватало только огромного старинного шкафа орехового дерева, разделявшего комнату на две части. Остальное все было такое же — и занавески, и коврик, и синяя керосинка. Создавалось впечатление, что все вещи, без которых не могла обходиться Варвара Вахтанговна, сами примчались сюда вслед за ней.

Заметив, что Смагин с любовью оглядывает все эти хорошо знакомые ему предметы, она улыбнулась. Перед ним снова была прежняя Варвара Вахтанговна, все ее тревоги отошли куда–то в сторону.

— А сейчас я заварю крепкий чай, — сказала она с той необыкновенной теплотой, которая еще раз напомнила Смагину тифлисские вечера на Судебной улице. — Я знаю, что вы с одинаковым удовольствие пьете чай и до и после обеда.

— Сегодня, после дороги, буду пить его с наслаждением.

— И с вареньем, — добавила Варвара Вахтанговна, — сама его варила здесь.

Они уселись за небольшой столик, около которого, как и в Тифлисе, на полу красовалась синяя керосинка. Лицо Варвары Вахтанговны снова затуманилось.

— Варвара Вахтанговна, что с вами? Вы чем–то встревожены?

— Ах, дорогой Саша, простите, что я вас так называю…

— Варвара Вахтанговна, родная, зовите меня так, мне это в тысячу раз приятнее.

— Я должна с вами поговорить, я так ждала вас… ведь с Гоги творится что–то неладное.

— Неладное? — переспросил Смагин.

— Ну конечно. Получилось, как это говорится, из огня да в полымя.

— Неужели вы имеете в виду…

— Вы уже догадались? — Разумеется.

— Но ведь это ужасно. Смагин был удивлен.

— Варвара Вахтанговна, может быть, мы говорим о разных предметах?

— Не думаю.

— В таком случае я не совсем вас понимаю. Ведь самое главное — это то, что Гоги поправился, и даже раньше того срока, о котором мы мечтали.

— Это, конечно, главное, но это уже в прошлом, а в настоящем главное другое. И это меня убивает. Он хочет… он мне говорил про Мзию. Но ведь это безумие! Он еще ребенок. В его годы жениться — это загубить жизнь. Другого слова не подыщешь. Саша, дорогой, только вы можете ему внушить, вы — единственный человек, которого он послушает. Он с вами считается, он вас уважает…

— Ах, Варвара Вахтанговна! В таких вопросах никто никогда никого не слушает.

— Нет, Саша, вы ошибаетесь. Он не может не послушаться разумного совета, особенно если совет исходит от вас.

Варвара Вахтанговна, дорогая, прежде всего успокойтесь, вы все это принимаете слишком близко к сердцу.

— Но ведь Гоги у меня один! Это мой единственный сын, не могу же я…

— Рано или поздно, но все сыновья женятся.

— Рано или поздно, но не чересчур рано.

Чувствуя, что Варвару Вахтанговну невозможно переубедить, Смагин решил подойти к вопросу с другой стороны.

— А как Мзия? — спросил он. — Без ума от него.

— Ольга Соломоновна этому сочувствует? Варвара Вахтанговна глубоко вздохнула:

— Вот этого я не знаю.

После небольшой паузы она добавила:

— Я считаю неудобным говорить с ней на эту тему… раз она хранит полное молчание.

— Знаете что, — неожиданно для самого себя предложил Смагин, — я поговорю…

Он хотел сказать «с Мзией», но удержался, подумав, что это может еще больше ее огорчить.

— С Ольгой Соломоновной? Смагин улыбнулся.

— Все равно с кем, лишь бы все выяснить. В комнату вбежал Гоги.

— Вот вы чем занимаетесь, чаек попиваете… Мама! Мы хотим похитить у тебя Александра Александровича и показать ему мост и крепость.

— Ах, Гоги, Александр Александрович видел столько мостов и крепостей!..

— Но такого моста и такой крепости он еще ни разу нигде не видел!

— Ну хорошо, — сдалась Варвара Вахтанговна, — только скорей возвращайтесь. Александр Александрович устал с дороги и, может быть, хочет отдохнуть.

— Нет, Варвара Вахтанговна, я с удовольствием пройдусь.

Гоги взял под руку Смагина, потом вдруг кинулся обратно, громко чмокнул Варвару Вахтангов ну в щеку и выбежал из комнаты, как школьник.

Мзия ждала их на веранде.

— Александр Александрович! Гоги не терпится показать вам наши достопримечательности.

— Не слушайте Мзию! Это ей не терпится. Она такая патриотка своих мест и считает, что лучше Гурии нет ничего на свете.

— А разве вы мне не говорили то же самое несколько дней тому назад?

— Я говорил это, чтобы доставить вам удовольствие!

— Вот и выдали себя! Теперь я не буду больше верить вам ни в чем!

— Если так будет продолжаться, — засмеялся Смагин, — то я увижу ваши достопримечательности при лунном свете… Может быть, это и более поэтично, но мне хотелось бы раньше увидеть их при свете дня.

На веранде появилась Ольга Соломоновна.

— Вы меня простите, — обратилась она к Смагину, — но мне на часок нужна будет Мзия.

— Мама! А я хотела…

— Знаю, знаю, показать крепость и мост. Но это сделает Гоги, а завтра с утра я предоставлю тебе полную свободу, и ты сможешь…

— Показать еще раз крепость и мост, — докончил за нее Гоги.

— Александр Александрович, — засмеялась Мзия, — будьте свидетелем, как меня здесь притесняют. Но зато завтра я буду освобождена от крепостной зависимости, и тогда…

— Завтра я предоставлю вам на целый день Александра Александровича, —лукаво улыбаясь, сказал Гоги.

Едва они вышли за калитку, как Гоги прошептал Смагину:

— Может быть, это и лучше, что Мзия не пошла с нами. Мне надо вам что–то сказать.

Смагин с облегчением вздохнул. Он сразу догадался, о чем будет говорить Гоги.

— Я считаю вас лучшим другом нашей семьи, — взволнованно продолжал Гоги, — и не хочу от вас скрывать: я полюбил Мзию. Это случилось так неожиданно…

— Как всякая любовь, — улыбнулся Смагин.

— Не знаю, как это случается у других, и, признаться, меня это меньше всего интересует. Я знаю одно, что я люблю и… знаю, что Мзия меня любит тоже.

Выпалив все это быстро и решительно, Гоги даже вздохнул. Было видно, что, несмотря на большое расположение к Смагину, ему было трудно решиться на разговор.

Смагин молчал.

— Может быть, я бы вам всего этого и не говорил: зачем говорить, когда и так все понятно? Но есть одно обстоятельство, для меня очень тяжелое. Вы знаете, как я люблю маму. Я неотесан, порою бываю груб, но люблю ее нежно и свято. И вот мама… против моей женитьбы. Если это будет так продолжаться, то мое выздоровление пойдет насмарку. У меня голова кружится, я не знаю, что мне делать. Вот если бы вы…

— Поговорил с Варварой Вахтанговной? — мягко докончил Смагин.

— Да, дорогой Александр Александрович! Если бы вы согласились. Мама, это для вас не секрет, любит вас… ну почти как меня, может быть, чуть–чуть меньше, и то только потому, что я ее единственный сын.

— Гоги, мне не трудно исполнить твою просьбу. Я поговорю с Варварой Вахтанговной, но для этого я должен знать, согласна ли Мзия.

— Но она же меня любит?

— Любить одно, а согласиться выйти замуж — другое.

— Она согласна, конечно, согласна.

— А Ольга Соломоновна?

— Она… она тоже согласна, но хочет, чтобы свадьба была отложена на год.

— Варвара Вахтанговна об этом знает?

— Нет. Я сам об этом узнал только сегодня, перед поездкой в Самтреди.

— Так почему же ты думаешь, что мама и теперь будет против, когда Ольга Соломоновна…

— Да маме все равно, согласна или нет Ольга Соломоновна, — перебил его Гоги. — Она сама не согласна — и баста!

— Что же она говорит?

— То, что говорят все матери. Что еще рано, что я еще ребенок и всякую подобную чепуху!

— Гоги!

— Не буду, не буду! Сам знаю, что про мать так нельзя говорить, но ведь чепуха, сказанная даже самым любимым человеком, не перестает быть чепухой!

— Не знаю, Гоги, способен ли ты спокойно меня выслушать.

— Конечно, способен. Как же иначе?

— Тогда слушай. Дело не в возрасте, а в скоропалительности и неожиданности. Для влюбленных это пустяк, а для родителей вопрос серьезный. Ты должен дать мне слово, что если Варвара Вахтанговна присоединится к мнению Ольги Соломоновны, то ты согласишься подождать год.

— Лишь бы мама согласилась, а там будет видно! — воскликнул Гоги.

— Не «будет видно», а уже видно, что ты — настоящая лиса!

— Пусть я буду лисой, — засмеялся Гоги, обнимая Смагина, — но вы в свою очередь должны мне дать слово, что никому не скажете, что я лиса.