Поймать ночь (ЛП) - Кеньон Шеррилин

- Как милосердие может быть ошибкой? - ошеломленно спросила она.

И только спросив, она сразу вспомнила сказанные его отцом слова. В мире Валериуса, это было преступлением.

Валериус откашлялся.

- В большинстве случае, меня посылали во внешние провинции сражаться с кельтами. В то время я был единственным римлянином, кому сопутствовал успех в борьбе с ними, главным образом из-за того, что я понимал их. За это братья ненавидели меня. Уничтожение всех было для них единственным способом покорять народы.

- И они задумали тебя убить?

Он кивнул.

- Они пришли в мой дом и одурманили меня. Я лежал на полу совершенно беспомощный, пока они уничтожали все кругом. Разгромив мой холл, они вытащили меня на задний двор, чтобы убить. И там они обнаружили статую Агриппины.

Табита взглянула на белое мраморное лицо из его прошлого.

- Почему ты держал там статую?

- Как и моя бабушка, я считал, что она заслуживает безопасности. Защиты. Поэтому выделил небольшой участок в своем личном саду незадолго до того, как она переселилась ко мне.

Ее зло кольнула неуместная ревность. Может, он и не любил эту женщину, но явно испытывал к ней глубокие чувства. В особенности с тех пор, как провел тысячи лет, выполняя свое обещание.

- Как она оказалась у тебя? - спокойно спросила она.

Он сделал глубокий, неровный вдох.

- Моя бабка вызвала меня домой с поля боя, так как знала, что умирает и боялась за Агриппину. Она знала нрав сыновей и внуков, а Агриппина была очень красивой и утонченной женщиной, много значившей для нее. Я был единственным, к кому она могла обратиться, и кого не пришлось бы удерживать от постели Агриппины. Так что она попросила забрать ее к себе в дом и беречь от остальных.

У Табиты сжалось горло от его доброты.

- Ты влюбился в нее?

- Я любил мысль о ней. Она была воплощением красоты. Нежная и добрая. В моем мире никогда прежде не существовало этих понятий. Всякий раз, находясь дома, я часами наблюдал за ней издалека, когда она исполняла свои обязанности. Я часто задавался вопросом, мог ли кто-то столь прекрасный, полюбить такое ничтожество, как я. Я бранил себя за то, что желал любви рабыни. Я был благородным римским полководцем. Зачем мне благосклонность рабыни?

И все же он жаждал благосклонности. Она знала это. Чувствовала.

Валериус умолк. Если бы она его не знала, то поклялась бы, что видит слезы в его глазах.

- Они изнасиловали ее у меня на глазах, и я не в силах был помочь.

- О, Вал, - выдохнула Табита.

Он отошел от нее, как только она прикоснулась к нему.

- Я даже не мог закрыть глаза или повернуть голову. Я лежал абсолютно беспомощный, пока они с наслаждением бесчестили ее. Чем сильнее она кричала, тем больше они смеялись и так до конца, пока Маркус не пронзил ее моим же мечом.

У него слова застряли в горле, глаза были полны слез.

- Какая во мне была польза? - спросил он сквозь зубы, раздувая ноздри в бессильной злобе. - В конце концов, что хорошего я ей сделал? Если бы я не взял ее в свой дом, как минимум, они бы позволили ей жить.

Табита задыхалась от слез, когда он, наконец, позволил обнять себя. Она пыталась не думать о том, что случилось, когда они убили Агриппину.

Она видела шрамы на его запястьях и знала, что его распяли. Не ночь, а самый настоящий ужас. Неудивительно, что он не хотел вспоминать прошлое.

И она больше никогда не будет спрашивать его об этом.

Какой-то миг он все еще был напряженным, но потом расслабился. Обнял ее покрепче и притянул ближе к себе.

- Что я за человек такой, что любое доброе деяние всегда вредит тем, кому я пытаюсь помочь?

- Ты не навредил ни мне, ни Марле, ни даже Гилберту.

- Пока что, - выдохнул он. - Агриппина жила в моем доме почти 10 лет, пока парки не забрали ее.

- Никто меня не тронет, Валериус. Поверь мне.

Он ласково провел рукой по щеке со шрамом.

- В тебе столько огня. Он всегда согревает меня, когда ты рядом.

- Согревает тебя? А большинство людей он обжигает. Мой бывший часто говорил, что я всех выматываю. А еще изнуряю его настолько, что потом ему требуется минимум два или три дня, чтобы возместить каждый проведенный со мною час.

Валериус слегка улыбнулся.

- Мне не кажется, что ты выматываешь.

- А я не считаю тебя жалким.

Это своеобразное соглашение вызвало у него смех.

- Что в тебе такого Табита? Я знаю тебя всего несколько дней, а чувствую, что могу рассказать обо всем.

- Не знаю, но я чувствую тоже самое по отношению и к тебе.

Она приподнялась и наклонила его голову к себе, чтобы поцеловать.

Валериус застонал, вкушая ее. Чувствуя ее. В ее объятиях он не чувствовал себя ни жалким, ни холодным. Она научила его смеяться и снова испытывать радость.

Нет, она вызывала в нем чувство радости впервые в жизни. Кроме нее, никто не протянул ему руку и не обнимал его.

Она знала, что он нудный, но смирилась с этим. Вместо того чтобы отвернуться от него, она мягко подшучивала над ним, и это сработало.

Она не отказалась от него.

За всю жизнь, она единственная подружилась с ним. И это делало ее самой замечательной женщиной в мире.

Табита отстранилась.

- Сколько у нас есть времени до приезда Отто с ужином?

Он взглянул на часы.

- Возможно, двадцать или тридцать минут. А что?

Она улыбнулась.

- Сойдет.

Не успел он спросить, как она скинула с себя блузку и, обернув ее вокруг шеи, пальчиком поманила за собой.

- Иди ко мне, полководец. Я собираюсь покачнуть твой мир.

Она и не подозревала, что перевернула его мир с той минуты, как Валериус впервые увидел ее, сражающуюся с даймонами, и с тех пор только это и делала.

Страйкер наконец-таки заставил себя успокоиться. По крайне мере, внешне.

Мысленно он все еще кипел.

Будь проклята Разрушительница со своим враньем, и будь проклят Ашерон Партенопайус за свою честность.

Последнее, чтобы он сделает, так это избавит мир от них обоих. Но он должен продвигаться вперед осторожней.

Стратегически.

Если Разрушительница когда-нибудь узнает, что он дал Айму Десидериусу для того, чтобы Спати смогли обезвредить Ашерона, его жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Нет, он должен очень ловко действовать, чтобы уничтожить их обоих, и он это сделает.

Рано или поздно.

Вокруг него зашипел воздух, Десидериус просил об убежище, чтобы вернуть Спати из Нового Орлеана в царство Калосис, ад атлантов.

Сюда не проникал свет. Здесь всегда было темно и мрачно. Но его это не волновало до той ночи, когда он убил собственного сына.

Теперь все по-другому.

Страйкер вытянул руку и открыл портал.

Вернулся Десидериус, по-прежнему в виде бесплотного тумана.

Страйкер испытывал неприязнь к даймону. Когда-то он был у него в милости, но провал Десидериуса в случае с простым Темным Охотником и его человеческой любовницей внушил Страйкеру полное отвращение к этому существу.

Если бы не тот факт, что Страйкер не хотел подставлять себя под гнев Разрушительницы, он бы не дал Десидериусу ни единого шанса вернуться в свою телесную оболочку. Но в обмен на то, что Десидериус ранит Ашерона, Страйкер согласился на реинкарнацию даймона.

- Я думал, что ты собираешься…

- Чему я противостою? - спросил Десидериус, мерцая безликой, бесформенной сущностью в едва освещенных покоях.

- Ты знаешь, чему противостоишь.

- Нет, - ответил Десидериус. - Что за вещество ты мне дал, что это подкосило лидера Темных Охотников?

- Пусть тебя это не заботит. Твоя задача принести мне ребенка.

- Я не понимаю, зачем?

Страйкер засмеялся.

- И никогда не поймешь. Принеси мне ребенка или я забуду, что помиловал тебя.

Если бы Страйкер не знал его лучше, то подумал бы, что призрак насмешливо ухмыльнулся ему.

- Меня выбил Ашерон из тела этой сучки. Теперь они под охраной. Мне нужно другое тело.