Подвиг продолжается - И. Глебов

«Не допускать паники, следить...»

Заразная болезнь — паника. Человек становится беспомощным, как слепой кутенок, — делай с ним, что хочешь. Переглянувшись с Клочковым, говорит:

— Пошли!

У причала давка. В песке затоптанные сандалии, косынки, авоськи. Люди рвутся на переполненный «трамвайчик». Кого-то уже спихнули с мостков в воду, кого-то прижали к борту. Задыхаясь, мужчина орет:

— Да люди вы или овцы, мать вашу так!?

Яков врезается в самую гущу.

— Вы что, сами себя потопить захотели?

Толпа приостанавливается.

— Пошел! — кричит Яков шкиперу и стаскивает маленький трап.

«Трамвайчик» дрогнул, задымил и отвалил от берега. Толпа недовольно загудела.

— Тихо, граждане, без паники! — Яков поднимает руку. — Сейчас второй придет. И вообще... Возьмите себя в руки. За детьми смотрите.

Спокойствие милиционеров передается людям.

— ...Слышь, сержант, а что немец — силен?

— Не так страшен черт, как его малюют.

— А милицию на фронт возьмут?

— Если надо, сами пойдем.

— Да не слушайте вы его! Брешет он все! — летит вдруг из толпы. — Всем нам конец настал! Ему что, его под пули не пошлют!.. Коне-е-е-ц... Коне-е-е-ц, — надрывно гнусавит кто-то.

Яков спешит на голос. Люди расступаются, и видит он у самой воды того плюгавого, что куражился утром на пляже. Размахивая поллитровкой, надрывает глотку:

— Пей, братцы, все равно подыхать!

Яков сильно встряхивает его.

— Ну, ты, слизняк... Заткнись, или... разговор коротким будет! Понял?

Косясь на кобуру пистолета, плюгавый смиренно отходит от мостков.

— Пес вонючий, — бросают ему вслед. — Вот с таким и пойди на передовую...

Пришвартовался катер, и люди, облегченно вздохнув, стали садиться. Шли в каком-то скорбном и торжественном молчании, без паники, без суеты. Плюгавого обходили стороной.

...Котов с Клочковым уезжают последними. А Волга все так же голубеет, и небо заглядывает в реку, все так же носятся над водой стрижи, только песен не слышно.

Далеко от берега качается в волнах большой красный мяч...

2

Внешне город вроде не изменился. Дымили заводы, спешили люди по утрам на смену, пыхтели на Волге пароходы. И все-таки оно было — это тревожное ожидание неизвестного. Тревога росла, потому что сводки с фронтов поступали одна нерадостнее другой... Пожалуй, раньше всех в городе увидели войну работники первого (ныне Центрального) отделения милиции, когда на станцию Сталинград-I стали поступать эшелоны эвакуированных и раненых. Да, это была война...

Работа отделения перестраивалась на ходу. Петр Иванович Учакин и начальник отдела службы областного управления Герман Александрович Семакин даже спали около телефонных аппаратов. Транспорт «выбивали» везде, где только можно было. Для сотен и сотен людей, прибывавших в город, нужны были машины. Много машин. Раненых развозили по госпиталям, беженцев отправляли на пароходы.

Вместе с эвакуированными появился разный темный люд. Как воронье, слетались в город воры и мародеры. Все чаще поступали в отделение скверные вести: взломан склад, обворован магазин, ограблена семья...

Начальник первого отделения милиции майор Учакин позвал к себе секретаря парторганизации, командира взвода Котова.

— Ну, секретарь, что будем делать?

— Как что? Мародеров давить, ясно! Я бы их...

— Ну-ну, не горячись. И слушай внимательно. Решили мы дать тебе работу посложней, чем грабители.

— Я готов, Петр Иванович!

— Будешь встречать эшелоны. Кого куда — сам знаешь. Всем выделенным транспортом командуешь ты. Взвод твой усиливаем. И еще. Время, сам понимаешь, какое, так что в любых передрягах действуй самостоятельно. Все. Между прочим, жуликов тоже хватает. В толпе им «работать» легче. Смотри в оба...

...Прибыл очередной эшелон. Перрон заполняется тощими узлами, сумками, чемоданами. Котов стоит, слушает, запоминает. Жмутся сиротливо к ногам матери трое ребятишек. За ними дед в полинялой рубахе с суковатым костылем. Конопатый мальчишка зажимает в ручонке рогатку.

— Да брось ты ее, брось, — просит его мать.

— Не брошу, — упрямится мальчишка. — Я фрица из нее убью на войне.

— О, господи... — вздыхает женщина.

Маленькая девочка, обхватив ее шею, смешно таращит глаза:

— Мам, мам, а война — это кто?..

Страшно звучит в устах ребенка это слово «война»! А люди все идут, идут, идут... Милиционеры провожают их к машинам, приободряют подавленных эвакуацией людей. Переполненные грузовики уходят на стадион «Динамо». Здесь — сборный пункт. Отсюда на пристань, в глубокий тыл...

У Котова дел невпроворот. То он спешит на стадион, то снова мчится на вокзал... И всюду вопросы, просьбы, требования. Одних надо накормить, другим нужны лекарства, у третьих дети отбились... И тут появляется запыхавшийся Клочков.

— Магазин... Продовольственный... Подчистую...

— Где?

— У рынка... Ушли в сторону Гумрака.

— Остаешься за меня!

Трое на мотоцикле выскакивают за город.

— Жми! — требует Котов.

Воров настигли уже в Гумраке. Бросив машину с продуктами, двое нырнули в чужой двор. В огороде, заросшем застарелой лебедой, и скрутил Котов ворам руки...

Вернувшись в город, он разыскал Клочкова.

— Как у тебя?

— Все в ажуре. Людей перевезли. А у вас?

— У меня тоже. Воров привезли, — в тон ему отвечает Яков...

На пристани опять «ЧП». У старенького врача украли саквояж с семейными драгоценностями. Случилось это прямо на пароходе, незадолго до отправления. Старик метался по палубе.

— Да помогите же мне, люди!

Котов останавливает у трапа двоих:

— Никого не выпускать!

И медленно идет по рядам. Глаз у него наметанный, опытный. Всех обыскивать незачем. Ба, кажется, пляжный знакомый! С чего бы он тут?

— Ты что здесь делаешь?

— Я? Я это... родственницу вот провожал... Больную... — юлит парень и будто невзначай задвигает за спину старушки докторский саквояж. — Провожал вот... Родственницу...

— Да какая я тебе сродственница! Волк серый тебе сродственник!

Парень пытается улизнуть.

— Стой!

Старик доктор торжествует:

— Думают, если война, то и управы на них нет! Есть!

Перед рассветом Котов немного вздремнул. Прямо в отделении. А рано утром на первый Сталинград подали эшелон с ранеными. И снова взвод Котова на ногах. За первым эшелоном последовал второй, третий... Так шли дни и ночи. Вокзал — госпиталь, стадион — пристань. И всюду люди, люди, люди... Бездомные, голодные, несчастные. Особенно тяжело было с ранеными. Котов и его люди таскали носилки вместе с санитарами.