Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

Здесь, в носовом отсеке, ночевали двадцать два человека. Дыхательных же аппаратов было только семь — столько, сколько подводников расписаны в первом по боевой и аварийной тревогам. Пятнадцать беспротивогазных моряков обрекались на гибель от удушья и утопления. Среди них был и лейтенант Александр Кучерявый, взявший на себя командование отсеком. Он не имел права на изолирующий дыхательный аппарат (ИДА), потому что был «чужим», из другого экипажа. Его противогаз остался на подводной лодке К-23. Спасительные «ИДАшки» могли надеть только те, чьи имена были написаны на их бирках: семеро из двадцати двух…

В тот день жена лейтенанта рожала первенца. В отсеке об этом знали. И мичман Сергей Гасанов, старшина команды торпедистов, отдал Кучерявому свой аппарат:

— Наденьте, товарищ лейтенант, хоть дитё своё увидите…

Лейтенант Кучерявый не стал натягивать маску. В ней трудно было отдавать команды. И тогда остальные — шестеро счастливчиков, которым судьба бросила шанс спастись, сняли дыхательные аппараты.

— Погибать, так всем вместе…

Самому старшему в отсеке — лейтенанту Кучерявому — было двадцать пять; матросам — едва за восемнадцать… Никто не хотел умирать. И потому все рьяно выполняли каждый приказ лейтенанта. Понимали его с полуслова. Первым делом он приказал конопатить трещину, из которой хлестала ледяная вода и шёл хлор. Добраться до трещины было почти невозможно: её загораживал массивный бак гидроаккумулятора. Заделали только там, куда смогла пролезть рука с молотком. Вода неостановимо прибывала. Тогда пустили трюмную помпу на откачку за борт. Через несколько минут трюм затопило под настил и помпу пришлось отключить, чтобы не вызвать короткое замыкание и пожар…

Работала межотсечная связь «каштан» и Кучерявый слышал, как из второго отсека инженер-механик Пшеничный докладывал в центральный пост:

— Пробоина подволочная… Поддув бесполезен. Нас топит по-чёрному… Прощайте, братцы!

Это не прибавило оптимизма. К тому же через открытый отливной клапан помпы море врывалось в отсек ещё быстрее, чем через трещину, — затопило второй «этаж», и все перебрались палубой выше. Надо было немедленно закрывать клапан. Для этого нужно было пронырнуть через два затопленных люка — один под другим, и в кромешной тьме, нащупав на днище вентиль, закрутить его. Ныряли по очереди, каждый успевал повернуть венчик на полвитка, не больше. Потом на задержке дыхания надо было найти обратный путь через двойную прорубь в стальных листах. Больше всех нырял матрос-молдаванин Степан Казаны. Он и закрыл в конце концов злополучный вентиль. К тому времени все уже были по грудь в воде, даже забравшись на койки верхнего яруса. Над головой оставалась полтора метра воздушной подушки, отравленной хлором. Впору было запевать «Варяга».

Капитан 1-го ранга Александр Николаевич Кучерявый вспоминает с болью в душе:

— В общем-то, у меня был в запасе последний шанс… Правда, потом мне сказали, что он всё равно бы не сработал. Но тогда я в него верил… Дело в том, что над нашими головами был аварийно-спасательный люк, который вёл на носовую надстройку, то есть на верхнюю палубу лодки. Я решил, что когда выдышим весь кислород, отдраить верхнюю крышку люка и всплывать на поверхность. Благо глубина, по моим подсчётам, была небольшая, и мы все успели бы выйти. Но я не взял в толк, что лодка шла своим ходом и потому с почти затопленными двумя отсеками зарывалась носом в воду много больше обычного.

— По счастью, нам не пришлось прибегнуть к этому последнему средству спасения. Спасения весьма проблематичного… В шахте люка с кувалдой наготове уже стоял матрос, чтобы бить по задрайкам крышки, когда по трансляции передали: «Внимание! Приготовиться к толчку — выбрасываемся на отмель».

— Но толчка мы не почувствовали. Лодка села мягко.

Да, это было спасение. С помощью подоспевшего крейсера «Владивосток» подраненная субмарина плавно приткнулась на песчаную отмель. С рассветом под К-56 спасатели завели понтоны и лодку отбуксировали в док. Но и на этом дело не кончилось. Рассказывает очевидец событий — капитан 1-го ранга Сурненко:

— Вдруг обнаружилось, что баллон воздуха высокого давления, вывернутый ударом из гнезда, пробил контейнер, где находилась ракета с ядерной боеголовкой. Никто не мог поручиться, как поведёт себя в этой ситуации повреждённое оружие. К месту происшествия прибыл командующий Тихоокеанским флотом адмирал М. Маслов. Не полагаясь больше ни на кого и ни на что, он отобрал у матроса газовый резак и сам срезал крышку контейнера. Увидев лоснящееся рыло уцелевшей боеголовки, все, кто стоял рядом, сняли фуражки и вытерли со лба холодный пот…

А жена лейтенанта Кучерявого родила в тот смертный день сына. Его назвали Олегом. Ныне Олег Кучерявый служит на Северном флоте в Архангельске.

Рок столкновений с надводными кораблями преследуют субмарины с самого начала подводного плавания. И почти всегда таран смертелен для подлодки.

Столкновение «Академика Берга» с К-56 было отнесено к разряду «навигационных происшествий с тяжёлыми последствиями». Погибли 27 человек, из них: 16 офицеров, 5 мичманов, 5 матросов, один гражданский специалист из Ленинграда. В засекреченных приказах информация об аварии была доведена до командиров разных рангов в «части, касающейся». Но никакие выводы и разгромные разносы не смогли предотвратить подобную же катастрофу: столкновение рыболовецкого рефрижератора № 13 с подводной лодкой С-178, которое случится в том же Японском море спустя восемь лет. И жертв там будет почти вдвое больше…

В трагедии К-56 виновными были объявлены все — и живые, и мёртвые. Так было проще. Так было привычнее… Эта подловатая практика недавних времён не смогла, однако, затемнить имена героев.

Известно, что в любой беде люди ведут себя по-разному. Как вели себя в свои последние минуты те, кто навсегда остался во втором отсеке, не видел никто. Никто, кроме водолазов-спасателей, которые проникли в затопленный отсек, когда ракетная атомарина выбросилась на мель.

— Капитана 2-го ранга Пшеничного, — рассказывали они, — мы сняли с рычага кремальеры. Рядом, у переборочной двери в третий отсек, поток воды забил в шхеру тело капитана 1-го ранга Сучкова. Лица обоих были в синяках и кровоподтёках…

Отдав команду о начале борьбы за живучесть по трансляции, Ленислав Филиппович Сучков бросился вместе с инженером-механиком Пшеничным перекрывать лаз в третий отсек, куда уже успели перескочить девять человек. В их числе и замполит, который обязан был находиться в аварийном отсеке и, как велит Корабельный устав, «принимать все меры по поддержанию высокого политико-морального состояния личного состава, мобилизовывать его на энергичные и инициативные действия по борьбе с аварией». Всем этим пришлось заниматься Сучкову и Пшеничному. Оба прекрасно понимали, что если продолжится паническое бегство в третий отсек, то затопит и его. А это верная гибель всего корабля и двух экипажей. На дно уйдут полтораста человек, не говоря уже о ядерном реакторе и ракетах с атомными боеголовками. Но именно в этот, пока ещё сухой, отсек рвались обезумевшие от смертного ужаса матросы-новобранцы. Инстинкт самосохранения утраивает силы. Молодые крепкие парни пытались отшвырнуть тех, кто встал на пути к их спасению. Они не разбирали ни званий, ни должностей — молотили кулаками направо и налево. Пшеничный держал рычаг запора, навалившись на него всем телом, а Сучков отбивался от нападавших. Схватка была недолгой. Ядовитый хлор, поднимавшийся из аккумуляторной ямы, сделал своё дело быстро. Потом паталогоанатомы установят, ни у кого из двадцати семи погибших воды в лёгких не было. Всех умертвил газ до того, как море заполнило трёхпалубный отсек. Но ни хлор, ни вода, ни смерть не смогли помешать офицерам выполнить свой последний долг. Капитан 2-го ранга инженер Пшеничный погиб с рычагом кремальеры в закостеневших руках, как погибали в бою солдаты, не выпустив оружия. Кто-кто, а уж он-то ни в чём не был повинен. Его забота — ход и живучесть корабля. И он был верен до конца РБЖ, воинской присяге и офицерской чести, этот мех-трудяга в измасленных погонах. Уж ему-то светило как минимум Боевое Красное Знамя посмертно, а мы сегодня, увы, не знаем даже его имени. Точно так же погиб, перекрыв дверь в первый отсек, капитан 1-го ранга А. Логинов, офицер из Ракетного управления Тихоокеанского флота.

Что бы там ни говорили о капитане 1-го ранга Сучкове, если взглянуть на его судьбу не формально, то свои служебные упущения он многократно перекрыл своим жертвенным подвигом. Легко понять его по-человечески: самое трудное дело — ракетная стрельба — позади, отстрелялись успешно, это стоило немало нервов, теперь до прихода в базу можно заслуженно отдохнуть, а не торчать на мостике, где и без того два опытнейших командира плюс без пяти минут ещё один старпом. Обстановка вполне позволяла ему спуститься в жилой отсек — ни штормов, ни узкостей, ни сложных расхождений. Кто бы на его месте не прилёг в каюте? А вот кто бы ещё поступил так, как он в роковую минуту — это вопрос. Мог бы успеть перескочить в сухой отсек, кто бы остановил его, старшего на борту? Останавливал же он, капитан 1-го ранга Сучков, перекрыв путь панике, ядовитому газу, топящей воде. В эти минуты он, сорокачетырехлетний мужчина, поседел как древний старец. Хлор окрасил седину в розовый цвет. Его так и хоронили — розововолосым.